Антон Грановский - Заблудшая душа
Пастор Зиберт попятился, вскинул руку, перекрестил кузнеца и быстро проговорил:
— Да сжалится Господь над твоей душой, кузнец Ганс!
Затем развернулся и зашагал прочь, а общинники, подняв оружие, бросились на обезумевшего кузнеца. Тот вдруг повернулся и кинулся к овину. Общинники, воодушевляя друг друга воинственными криками, побежали за ним. Вскоре вся толпа скрылась в овине.
Остановившись перед Галебом, человек в рясе посмотрел ему в глаза и сухо проговорил:
— Ступай в дом. Тебе не следует на это смотреть.
В ту же секунду из овина донесся отчаянный вопль, затем раздались сразу несколько криков. Одна из стен овина с треском проломилась, и на двор выкатился какой-то общинник с вывернутой головой. Он упал на спину, дважды дернулся и затих. С лицом его что-то было не в порядке, и когда Галеб пригляделся лучше, он понял, что лица у общинника больше нет, а на его месте зияет багровая дыра.
В следующую секунду еще один общинник выскочил из овина и принялся с криками метаться по двору. Не успели пастор и Галеб ничего предпринять, как общинник с разбегу наткнулся на столб, отлетел в сторону и рухнул на землю с расколотой головой.
Какая-то женщина громко заголосила и бросилась к мужику с проломленным черепом. Только сейчас Галеб заметил, что во двор выскочили другие общинники. Он перевел взгляд на пастора и сипло спросил:
— Что там происходит, отче?
Человек в рясе не ответил. Он подозвал голоногого сорванца в дырявом картузе и коротко приказал:
— Принеси мне Книгу!
Мальчишка, весь пунцовый от волнения, кивнул и опрометью бросился в дом.
Теперь хор кричащих голосов из овина слился с причитаниями и воплями женщин во дворе. В это мгновение вернулся мальчишка, передал пастору толстую книгу в потертом темном кожаном переплете. Пастор зашагал к овину и через несколько секунд скрылся в темном зеве дверного проема.
Некоторое время ничего не происходило, и крики не смолкали, затем из овина стали выбегать люди. Вскоре девять человек, окровавленные, стояли во дворе, хрипло дыша. Несмотря на текущую из ран кровь, никто из них не уходил. Все они готовы были прийти на помощь пастору, если такая просьба прозвучит.
Оружие все еще было при них, однако Галеб заметил, что от лопаты, которую держал в руках один из общинников, остался лишь обломок черенка, а острия вил, которые держал другой общинник, изогнулись под самыми немыслимыми углами, и с концов их капала кровь.
Из овина донесся нечеловеческий вой, столь пронзительный, высокий и долгий, что у Галеба сдавило сердце. Он посмотрел на общинников, ожидая, что они бросятся на помощь пастору, но никто из них не сдвинулся с места. Мужчины и женщины словно оцепенели, а на лицах их, обращенных к овину, застыло выражение ужаса.
И вдруг вой оборвался. Несколько секунд стояла полная тишина, а затем послышались негромкие шаги, и из темного провала дверного проема вышел пастор, живой и невредимый.
Руки его были черными, словно их покрыл толстый слой сажи. Книга, которую пастор держал в черных пальцах, дымилась.
— Кто-нибудь! — проговорил священник хриплым, словно надломленным голосом. — Принесите мне воды!
Несколько женщин тут же бросились исполнять его просьбу, и вскоре вода была принесена.
Пастор наклонился и подставил руки. Женщина принялась лить воду ему на руки, и он стал их мыть. Смешавшись с сажей, почерневшая вода падала на землю. Пастор мыл руки неторопливо и сосредоточенно, и пока он это делал, общинники хранили молчание, словно боялись нарушить важный момент.
Закончив мыть руки, пастор выпрямился, обвел общинников строгим взглядом и громко сказал:
— Кузнец Ганс отправился в лучший мир. Теперь все позади. Лекарь, окажи помощь всем, кто в ней нуждается!»
Глава третья
Глеб Корсак положил рукопись на тумбочку, размял затекшую шею и потер пальцами глаза. Потом посмотрел в окно. На улице уже рассвело, и Глеб почувствовал, что вместе с ночной мглой его душу покинули все ночные страхи.
Корсак перевел взгляд на часы. Они показывали семь часов утра.
В маленьких городах люди просыпаются рано, и семь часов — вполне подходящее время для подъема. Немного поразмыслив, Глеб решил, что самое время позвонить библиотекарю Клинкову и рассказать ему о ночных кошмарах.
Теперь, когда за окном белело рассветное небо, Глеб уже не верил в то, что ночной призрак ему просто привиделся. Нет, тут было что-то другое. Какая-то тайна. И эту тайну необходимо было разгадать. А для этого Глебу требовался надежный помощник.
Корсак сгреб с тумбочки мобильный телефон и набрал номер Юрия Петровича.
Тот отозвался лишь после четвертого звонка.
— Слушаю.
— Доброе утро, Юрий Петрович. Это Глеб Корсак.
— А, Глеб. Здравствуйте.
Голос Клинкова звучал вяло, но не сонно.
— Я вас не разбудил? — уточнил Глеб.
— Нет, — ответил библиотекарь. — Я всегда просыпают в шесть.
— Отлично. Нам надо встретиться.
— Когда?
— Прямо сейчас. Сможете подъехать к гостинице?
— Э-э… Да, смогу.
— Я встречу вас на улице. Во сколько вы подъедете?
Клинков помедлил и ответил:
— Через полчаса.
В голосе его не чувствовалось особого энтузиазма, но Глебу было все равно.
— Жду! — сказал он в трубку и отключил связь.
2Юрий Петрович Клинков поднял голову и посмотрел на окна гостиницы.
— Где тут ваше окно? — спросил он.
— Вон оно. На третьем этаже. Четвертое от угла здания.
Библиотекарь посмотрел на окно, нахмурился и перевел взгляд на Корсака.
— Вы сказали, что он был похож на призрака?
Глеб хмыкнул.
— Юрий Петрович, я не верю в призраков.
— Но, как показала минувшая ночь, они в вас верят. Вы сказали, что монстр заглядывал в ваше окно. Но вы живете на третьем этаже. Как вы это объясните?
— В двух метрах от моего окна расположена пожарная лестница.
— Допустим. Но как он мог добраться от лестницы до окна? Там ведь и впрямь больше двух метров.
— По каменному карнизу. Вон он — видите?
Юрий Петрович поправил очки и посмотрел на Глеба.
— Вы бы сами смогли это сделать?
Глеб качнул головой:
— Нет. Это значит, что мой ночной визитер, кем бы он ни был, очень развит физически. От момента, когда он исчез из окна, до того момента, когда я увидел его стоящим на земле, прошло всего несколько секунд. За это время он успел проделать обратный путь по карнизу, а затем спуститься по пожарной лестнице с высоты третьего этажа.
— А такое возможно?
— Если съехать по ней на руках, то да.
В глазах Клинкова было сомнение.
— Вы правда верите, что человек на такое способен? — недоверчиво спросил он.
— Хорошо тренированный — да.
— Но вы сказали, что у него было какое-то… «звероподобное» лицо.
На секунду перед глазами у Глеба встала белая личина чудовища, и он снова, к своему стыду, почувствовал, как страх прохладной волной пробежался по его спине.
— Знаете, Юрий Петрович… Давайте просто зайдем в кофейню и попьем кофе. Честно говоря, я сегодня страшно не выспался.
— Да, да. Конечно, — с готовностью согласился библиотекарь.
…Шагая с библиотекарем к кофейне, Корсак не переставал думать о ночном происшествии. Бледное лицо в окне… Монстр, растаявший в ночи… Было ли это реальностью? А может, все это было лишь продолжением сна?
Мысль эта показалась Глебу жуткой. Ведь если человек перестает отличать сон от яви, значит, он сошел с ума.
Что, если я и впрямь спятил?…А может, просто устал?
Глеб постарался убедить себя в том, что во всем виноваты расшатанные нервы. Должно быть, «ночные приключения» были реакцией усталого сознания на события минувшего дня и на все, что Глеб узнал с тех пор, как приехал в Полесск.
— Глеб? — негромко позвал его Юрий Петрович.
Корсак вздрогнул и огляделся по сторонам. Он не сразу вспомнил, что сидит за столиком кафе.
— Простите, я задумался. — Глеб взял чашку и отпил крепкого кофе.
Ароматная, горьковатая волна прокатилась по пищеводу и горячей, приятной тяжестью отозвалась в пустом желудке. Глеб посмотрел на Клинкова и вдруг спросил:
— Вы знаете Эльзу Зиберт?
— Эльзу? — Библиотекарь наморщил лоб. — Сухорукую красавицу?
— Что? — не понял Глеб. — Сухорукую?
Он вдруг вспомнил бежевую перчатку, которую Эльза так и не сняла с левой руки.
— Что у нее с рукой? — спросил Глеб.
— Сухорукость. Многие в нашем городе считают это «ведьминской рукою». А саму Эльзу — ведьмой.
— Из-за руки?
Клинков кивнул:
— Да. Что поделать — люди склонны верить во всякую чертовщину.
— А вы?
— Я?
— Да — вы. Вы тоже верите в то, что ее рука — «ведьминская»?
