Татьяна Луганцева - Повелительница сердец
– Яна, ты что такое говоришь? Не надо в нас стрелять! Мы… мы…
– Знаем волшебное слово «пожалуйста», – закончила мысль поляка мадам Цветкова и снова расхохоталась.
– Огонь утихает, – вдруг произнес дядя Гена.
– Чего? – обомлел Марек.
– Картошку, говорю, пора класть, – подсказал дед. – Что ж я, нелюдь, что ли, не понимаю ничего… Сами же говорили – голодные. Вы откуда будете?
– Я из Москвы, мой спутник из Норвегии, – ответила Яна.
– Из Новгорода?
– Из Норвегии. Страна такая на север от России, – пояснила Яна.
Тут дед совсем размяк и даже отставил ружье в сторону, прислонив его к стволу дерева.
– Точно издалека… Сильно проголодались, да? Картошка у меня знатная. Сладкая, ни одного червивого клубня. И без химии, только на навозе, – похвастался абориген.
Марек тем временем заложил клубни в угли и шевелил их прутиком в превеликом ожидании.
Яна вздохнула. Действительно, есть хотелось, как никогда.
– Может, в избу ко мне? – предложил дядя Гена.
– Нам здесь экзотичнее. Под звездами, у костра… – на всякий случай отказалась Цветкова.
– Ну так я это… тогда сюда принесу… соль, хлеб, тарелки…
– Было бы кстати. Вам помочь?
– Не надо. Я мигом!
Дед испарился в тумане.
– Кажется, у нас завязались отношения с местными жителями, – снова вздохнула Яна. – Если мужичок не вернется сейчас с милицией.
– Какая милиция в такой глуши? – засомневался ее напарник. – Но ты хороша! «Стреляй в нас, дядя, в самое яблочко!» Даже я струхнул!
– Зато помогло. Человек поверил, что мы – честные, – возразила она.
Мужик вернулся как раз в тот момент, когда Марек вытаскивал картофелину из золы. Старик волок большую клетчатую сумку, с какими обычно возвращаются с рынка. Достал из нее сначала клеенку и скомандовал Яне:
– Расстели-ка… Я со стола снял. Три тарелки, ножик, вилки, баночка огурцов… Бабка моя делала, безумно вкусная вещь к картошке. Соль вот тут, в газетке. Принимай стаканы… У одного краешек отбит, я его себе возьму. И наконец – самое главное! – Мужичок достал большую бутылку с мутноватой жидкостью.
– Самогон? – догадалась Яна.
– Само… что? – переспросил господин Касински, раскладывая картошку.
– Самогон. Водка, которую делают сами, – пояснила Цветкова.
– О, водку я пил, хорошее дело, – заулыбался ученый.
– Он же из Норвегии, иностранец, – повернулась к аборигену Яна.
Мужик разлил самогон.
– Звать-то вас как?
– Яна.
– Марек.
– Как? Ах, ну, да… из Новгорода же…
– Марек, – повторила Цветкова.
– Даст бог, запомню… – заулыбался дед. – Ну, за знакомство!
Все трое выпили. Самогонка обожгла горло. Господин Касински оценил ее крепость, издав емкое «о-го-го!».
Несколько минут сидящие у костра были заняты трапезой. Яна, вообще-то избалованная и просто ресторанами, и лучшими ресторанами Москвы, подумала, что лучше печеной картошки с солеными огурцами давно ничего не ела. Простое блюдо шло на ура вместе с обуглившейся кожурой, а самогон веселее гнал кровь.
– А здесь люди-то живут? – наконец спросила она местного дедка.
– В поселке нашем? Сейчас народу – раз-два и обчелся! А вот раньше времена были… – многозначительно закатил глаза дядя Гена. – У нас и школа своя была, и даже обустроенный совместными усилиями Дом культуры. Тогда и молодежь здесь жила… Потом всех потянуло в город, и за пару десятилетий деревня фактически вымерла… Остались пара семей да несколько бабок одиноких. Да я. Зимой жену свою схоронил, а соленья ее еще остались…
Огурец из банки тут же застрял у Яны в горле, однако она справилась.
– Понимаете, мы кричали, кричали, но никто не вышел, только собака где-то залаяла.
– Так это Барбос. Живет у Нюры в последней избе, сам уже старый и злой, как собака. Всю жизнь такой был…
– Вы уж нас простите, дядя Гена. Мы бы не полезли копать картошку, если бы нашли здесь кафе или ресторан.
– Какое кафе?! Какой ресторан?! Я и слова-то эти забыл. Хотя в городе иногда по молодости захаживал… Только бабка моя не знала, а теперь и не узнает, царство ей небесное. Выпьем!
Они повторили и захрустели огурцами уже похороненной хозяйки. Все шло очень задушевно и хорошо.
– Скажи-ка, дядя Гена, а не появлялся ли здесь дня три-четыре назад мужчина по имени Алексей Гусев? – спросил Марек.
– Нет, окромя вас, никого не было, – ответил старик. Не доверять ему как-то не нашлось причины. Правда, общая картина – потухающий костер, ночь, туман и появившийся из него мужичок – слегка напомнила сцену из американского фильма ужасов, в котором герои неожиданно для себя попадают в малолюдное место. И их радость, что наконец-то они вышли к людям, быстро сменяется кошмаром из-за того, что те оказываются какими-то монстрами или каннибалами. И вот этот милый старичок сейчас их накормит солеными огурцами покойницы со снотворным и потащит на разделку…
Яна вздрогнула и вынырнула из задумчивости. Старичок обращался к ней.
– Мне тут Марек рассказал, что вы друга ищете. Но никого не было. Тут и остановиться негде, и если бы кто появился, все бы знали. А зачем он сюда собирался приехать?
– Вот это – главный вопрос! – откликнулась Яна. – Ему нужно было попасть на местное кладбище.
Дед растерянно заморгал.
– Здесь есть кладбище? – спросил Марек, у которого все лицо было перепачкано сажей.
– Есть! Конечно, есть! – ожил дядя Гена. – А то где же моя Людок похоронена? Так мы фактически сидим на кладбище. Оно вон за теми кустами начинается. Запущенное, старое. А кто будет ухаживать? Там захоронены все жители нашего поселка, некогда процветавшего. Ой! – вдруг воскликнул дедок.
Яна с испугу проглотила полстакана самогона.
– Что такое? – забеспокоился Марек.
– Там же и Людок моя лежит! А мы как раз рядом. Пойдемте со мной, а? Скажем ей спасибо за огурчики. Один я побаиваюсь…
Просьба оказалась настолько убедительной, что Яна с Мареком встали.
– Конечно, пойдем!
– Вот спасибо, люди добрые!
И старик двинулся по тропинке в туман, жестами зазывая за собой новых знакомых.
Яна, уже поднявшись, вдруг поняла, что не может не то что идти, а даже двигаться. Дедова самогонка оказалась очень опасной штукой! Мадам Цветкова и не предполагала, что она так скажется на ее ориентации и способности перемещаться. Ее просто заштормило на месте!
– Ты идешь? – обернулся к ней Марек.
– Я такая пьяная… – честно ответила ему Яна, замечая, что и язык у нее стал заплетаться. – Но иду.
– Догоняй! – Высокая фигура Марека исчезла в липком и густом тумане.
Яна зачем-то вцепилась в бутылку самогона, словно боялась оставить ее одну, так как картошку и огурцы они уже прикончили, и побрела следом. Ее ноги ступили на старенький деревянный мостик с покосившимися перилами с одной его стороны, а руки коснулись кустов бузины, холодных и влажных от конденсирующегося тумана. Переступив с досок на землю, женщина почти тут же споткнулась и упала, но бутылку сохранила.
– Эй! Вы где?! – обиделась она.
– Мы здесь! Иди сюда! – раздалось в ответ.
Яна поползла вперед на четвереньках и наткнулась на могильную плиту. Пальцы попали в то место, куда, видимо, вставлялись цветы, и нащупали там остаток церковной свечки в грязной воде.
– Ой, кладбище… извините…
Наконец-таки госпожа Цветкова различила в тумане две темные мужские фигуры.
– Подож-жите меня! А то я что-то идти не могу…
– Что? Земля шатается? – уточнил дядя Гена.
– Да. Как будто раскачивает ее кто-то… Как там звали первого мужа Анфисы? – спросила она у Марека и встала на ноги, держась за надгробье.
– Герман Геннадьевич Колобов.
– Не знаете такого? – повернулась Яна к местному жителю.
– Герку Колобова? Конечно, знаю! – обрадовался тот. – Прижимистый мужик был, богатый… Не очень его народ любил.
– Что так?
– Слух один нехороший ходил… Отец Герки, Геннадий Колобов, был первым председателем здешнего колхоза, который назывался «Рабочий и колхозник». Там пытались привить крестьянам коммунизм, развивая сельское хозяйство, и тут же организовали службу тракторов и комбайнов, куда приглашали рабочих. Сгоняли людей в колхоз силой. Особенно туда не хотели идти зажиточные. Да оно и понятно: люди горбатились с рассвета до позднего вечера, богатели, можно сказать, своим потом и кровью, и вдруг – раз! – пришли какие-то люди и все отнимают. А вот голь перекатная в колхоз хоть на какое-то соцобеспечение шла с большой охотой. И жил тут один богатый человек, Савва Семенов. Поговаривали, что прячет он несметные богатства, то есть клад еще с царских времен в червонцах золотых. Зажиточных-то в деревне несколько было, но вот особое богатство, клад приписывали только Савве. А ведь народ просто так говорить не будет, дыма без огня не бывает… Знал про это и Генка Колобов. И принялся он рьяно помогать красноармейцам раскулачивать Семенова… А Савва вроде как, когда пришли к нему Колобов и два красноармейца, возьми да и скончайся на месте от разрыва сердца. Но потом углядел кое-кто у Саввы в гробу синяки. А все знали, что сердце у него до того дня здоровое было… Так что версия, будто Семенова внезапно охватили острые боли в области сердца, он упал и сто раз в конвульсиях приложился обо все углы в избе, не выдерживала никакой критики. Все говарили, что Генка Колобов, который вообще был злой, завистливый неудачник с преступной жилкой внутри, дорвался, что называется, до тела ненавистного ему Саввы, успешного и богатого, и пытал его, пока не замучил до смерти. Вот такая страшная история. Еще рассказывали, что Савва Семенов в страшных муках признался, где припрятал золото, и голодранец, наделенный властью, приватизировал его добро. Вернее, прихватизировал… А красноармейцам он заткнул рот, чем-то пригрозив. Генка ушлый был типчик! К тому же потом два невольных свидетеля убийства вроде как погибли один за другим при невыясненных обстоятельствах. Народ поговаривал, что их божья кара настигла, ждали, когда и Колобов тоже сдохнет, как собака! А тот, наоборот, благоденствовал. И стал председателем колхоза. Зверь был, за мешок зерна расстрелять мог! Народ его очень боялся. Но нет в этой жизни справедливости… Кара небесная Генку не настигла, потому что ему помогал сам дьявол, как тоже считал народ. Сейчас-то я точно могу сказать, что тех красноармейцев сам же Колобов и ликвидировал. Если пошел на одно убийство, то чего ему терять было? Но его преступления остались недоказанными…
