Марлон Джеймс - Краткая история семи убийств
В том старом особняке на Гейтс-стрит было много комнат, закутков, проходов и закоулков, потому-то здесь можно было и складировать крэк, и продавать его, курить, колоть и даже проституировать за него – все это под одной крышей. Мани-Фани зафрахтовал комнату второго этажа возле лестницы – единственную, где сохранилась кровать, – а Монифа, надвинув на голову капюшон, прикупила на улице крэк. Вкалывать его она предпочитала в одиночку, но курила обычно на пару с Мани-Фани. Уединившись в комнате второго этажа, они понятия не имели, что там, внизу, уже творится вакханалия. В крэк-хаус ворвалась банда, связанная с наркодельцами, что контролировали большинство улиц Бушвика, и принялась убивать всех без разбора. Уже пал замертво проповедник Боб, варивший смеси на кухне (точнее, на том, что от нее осталось); в ту же минуту не стало и Мистера Кейфа. Наркоманы на первом этаже, натыкаясь друг на друга, метались в панике: с одной стороны, надо спасаться, а с другой – как же бросить свои трубки, шприцы и ампулы? Потом ищи в потемках. На втором этаже в конце коридора выпрыгнула из окна женщина, сломав обе ноги. Снаружи прямо под дверью упал еще один человек с двумя пулями в груди (из “глока” и еще одного полуавтомата). Банда вышибла дверь, и Монифа получила пулю прямо в голову; сила выстрела сшибла ее на кровать, и беременный живот выпирал над матрасом недвижным бугром. Мани-Фани, еще не поняв, что происходит, подхватил выпавшую у нее трубку и в этот момент сам получил пулю. Банда на этом не остановилась, и счет убийствам продолжился. Эти люди именовали себя “Шторм-группой”; полицейские протоколы показывают, что именно она орудовала в том крэк-хаусе. Возможно, массовое убийство было своего рода предостережением. Хотя один из свидетелей утверждал, что стрельбу вела не банда, а один из ее участников, по всей видимости главарь. При всем при этом почерк был характерен именно для “Шторм-группы” – непрочного союза ямайских головорезов, выросшего на насилии, свойственном третьему миру, и колумбийских наркоденьгах; преступный синдикат, всего за несколько лет ставший грозой всего Восточного побережья».
Юби выхватает у меня «Ньюйоркер».
– «Часть четвертая: Ти-Рэй Бенитес и Джемдаунский след». Ты этот кусок уже отправил?
– Да.
– Тебе же хуже. Потому что прямо сейчас ты туда позвонишь и сделаешь офигенную правку.
Десять
– Джоси. Ну серьезно, hombre. Джоси.
Его даже не видно: мое поле зрения загорожено матрасом, который он схватил обеими руками и кинул в меня. Я успел отпрыгнуть до того, как он схватил металлический каркас кровати и бахнул им о прутья дверной решетки. Матрас смягчил удар, но спинка все равно грянула о прутья так, что посыпались искры. Я отскочил и запнулся, хотя проломить ту решетку Джоси все равно бы не смог. Сейчас он в потемках, рыча по-звериному, пытается вырвать из стены раковину, но та не поддается.
– Джоси. Ну хватит, Джозеф.
– Чего тебе, бомбоклат?
– Ты не первый в кутузке, кто пытается выкорчевать раковину или унитаз.
– Бли-ин!
Я в дверном проеме, пытаюсь отстранить от себя матрас, а левой рукой – каркас кровати. Не получается ни то, ни это. В тот момент, как я просовываю сквозь прутья правую руку, он цепко ее хватает.
– Джоси, какого черта?
– Не джось тут мне, долболоб! – жарко, с придыханием, говорит он. – Если я не останавливаюсь перед тем, чтобы грохнуть беременную суку, то, думаешь, перед тобой замешкаюсь?
Он жестко дергает меня за руку, и я ударяюсь о решетку виском и правой бровью.
– Всякие паскуды мнят, что могут тут со мной шутки шутить.
– Джоси.
Он дергает меня снова; прутья бьют меня в грудь, а он с медвежьим упрямством пытается продернуть меня сквозь решетку.
– Ну, Джоси.
Мелькает вспышка света – наверное, потому, что я моргнул.
– Джоси, отпусти. Ну хватит, больно.
Вспышка исходит от мачете, которое сияет, как новое.
– Хочешь знать, что случилось с четвертым фараоном, который приходил сюда меня укокошить?
– О бог ты мой, Джоси…
– Но мы с тобой как-никак бывшие кореша, поэтому я даю тебе выбор. Выше локтя или ниже? Думай хорошенько: я слышал, протезы нынче дороги.
– Боже мой…
– Ха. Гляньте на Доктора Лава, мнящего себя крутым, потому как он, видите ли, взрывал самолеты и убивал стариков, которым все равно дорога на тот свет. Заявляется так, будто я тут жду на коленях, какую кость он мне бросит. А? Тебя еще не притомило меня недооценивать, козлина? Не устал еще от того, что я тебе все время демонстрирую: лезвие у тебя, но рукоятка-то вот она, у меня? Так что выбирай, козел. Время ограничено.
Он взмахивает мачете у меня над локтем и рассекает кожу до крови.
– Выше локтя…
Он взмахивает ниже локтя, на этот раз глубже; снова появляется кровь.
– …или ниже? Даю тебе на размышление пять секунд, или все решу сам и отхвачу по самое плечо.
– Джоси, перестань.
– Пять, четыре…
– О боже ты мой…
– Три, два…
– У тебя есть еще одна, Джоси.
– Еще одна что? Секунда? Зато у тебя ее нет.
– Еще одна кровинка, Джоси. Еще один сын.
Блесткий клинок возносится и исчезает в темноте.
– У тебя есть еще один сын.
Мачете появляется снова, но уже возле моего горла. Он по-прежнему тянет через решетку мою руку.
– Да господи, Джоси!
– Что ты сейчас сказал?
– А то ты не слышал! У тебя есть еще один сын. Ты думаешь, мы не знаем? Твой первенец мертв, девочка тоже, и отпрыск у тебя остался всего один. И если ты не думаешь, что за ним придут, то клянусь Богом: возьму эту вот другую руку и выпотрошу его, как гребаную рыбину.
– Ха. Как это ты, интересно, собираешься сделать? Ты ж истечешь кровью, даже не добравшись до выхода.
– Скажу одно: ты прав, Джоси. Я действую не в одиночку. А ты как думал, hombre? Что я, вальсируя как идиот, вплыву сюда? Я что, тебя не знаю? Думаешь, папины людишки с пукалками уберегут его от меня? Я Доктор Лав, мазафакер. Ты, похоже, забываешь мой послужной список. Так что лучше отпусти меня.
– А то я такой, бомбоклат, идиот… Отпустить тебя, чтобы ты сомкнул два проводка и поднял на воздух мой, язви его, дом?
– Нет, mijo, чтобы я, наоборот, разомкнул те проводки и вознесение не состоялось.
Прежде чем отцепиться, он отбрасывает мачете. Я хватаю свою руку, хотя теперь остается лишь дожидаться, когда перестанет течь кровь.
– Тебе сюда давали хотя бы рулон туалетной бумаги? Наверное, нет.
– Надо было все же тебя грохнуть…
– Ну и что толку, если б ты меня убил, Джозеф? Вместо меня подослали бы еще кого-нибудь. Менее приветливого.
Он отходит от меня и оттягивает каркас койки так, что тот с чугунным грохотом падает. Матрас соскальзывает на пол. Джоси усаживается на пружины, в мою сторону даже не глядя.
– Чего Юби хочет от моего сына?
– Ничего он от него не хочет. Он и от тебя-то ничего не хочет. Лишь бы ты не совался в Нью-Йорк. Я так полагаю.
– А чего хочет ЦРУ?
– Раста на ЦРУ не работает… Извини, шутка c бородой. Я здесь не затем, Джоси, чтобы рассказывать, кто меня послал. Расслабься, никому твой сынок не нужен. По мне, так пускай он становится хоть таким, как ты. И ведь надо же: все было тип-топ, поверь мне, все шло как по маслу, пока ты сам все не обгадил. Тебе не хватило ума попасться хотя бы тогда, когда у власти стояло твое правительство.
– Я не хочу, чтобы кто-то тронул моего сына, Луис.
– Я тебе уже сказал, Джоси: мне твой сын не нужен.
– А насчет проводков под моим домом – это правда?
– Ну конечно, правда, язви тя. Мы с тобой оба знаем: у тебя на блеф нюх, как у собаки.
Он смеется, я тоже. Жаль, что здесь негде присесть. Он все еще смеется, когда я, согнувшись, усаживаюсь на пол, припав спиной к коридорной стене и не спуская с Джоси глаз.
– Но при всем при этом ты так и не говоришь, кто тебя прислал.
– Я думал, ты уже сам догадался. Ответ я держу только перед двумя-тремя людьми.
– Ты его держишь перед любым, у кого чек пожирнее.
– Не совсем. Я известен тем, что иногда делаю вещи pro bono.
– Даже не знаю, что это значит.
– Ну и не мучься.
– Забавно: никто даже не заходит проверить, что здесь такое происходит, при эдаком расколбасе.
– Сегодня, hombre, никто сюда не войдет.
– Надо было догадаться об этом в ту же секунду, как ты сюда вошел. То есть имени ты мне так и не назовешь?
– Может, тебе еще сказать, кто убил Кеннеди?.. Черт, шутки у меня сегодня какие-то плоские.
– Да, Доктор Лав, сегодня я что-то от них не смеюсь.
Я пожимаю плечами. Он встает и подходит к решетке прямо напротив меня.
– Что, если я не стану петь насчет чувствительных вопросов?
– Ты имеешь в виду то, о чем как раз грозился спеть?
– Ага.
– А ты знаешь, что на сегодня чувствительно, а что нет?
– Ты в самом деле считаешь, что один человечек не может кого-то помножить на ноль?
– Блин, как вы, ямайцы, любите отвечать на вопросы вопросами… Но что ответить, Джоси, я не знаю: это ведь ты держишь карты в рукаве.
