Пол Бенджамин - Пропущенный мяч
Он довольно улыбнулся, наслаждаясь собственной изобретательностью и красноречием. Я прослушал лекцию об определении смысла жизни по Лайту и должен был, видимо, рухнуть на колени и со слезами молить о пощаде.
— Очень интересно, — сказал я. — Но меня это не касается. Это ваше личное дело. Я жду обещанных примечаний для частного детектива Клейна.
— Прежде мне хотелось показать вам истинную сущность человека, на которого вы работаете.
— Вам, наверное, сложно понять, но я не выбираю своих клиентов и не сужу об их моральном облике. Я не требую от них рекомендательных писем.
Но Лайт меня не слушал. Скрестив руки на животе, он начал размеренным тоном:
— Я не люблю повторять, поэтому слушайте меня внимательно, мистер Клейн. Я объявляю войну Джорджу Чепмэну и не успокоюсь, пока не добьюсь окончательной победы. Это будет война с большими потерями. Я понимаю, что вы просто невинный зритель, но, работая на Чепмэна, вы заставляете меня рассматривать вас как потенциального противника. Если вас не прельщает перспектива попасть между двух огней, я советую вам немедленно прервать всякие отношения с Чепмэном. Хотя мы придерживаемся разных точек зрения, лично против вас я ничего не имею. Вы ценный человек, мне бы не хотелось, чтобы вы пострадали в переделке, которая вас не касается.
— Вы собираетесь предложить мне деньги? — спросил я. — По-моему, именно в такие моменты на сцене появляется туго набитый кошелек.
— Я готов предложить вам пять тысяч долларов.
— Кажется, я уже слышал где-то эту цифру.
— Пять тысяч долларов — мое первое и последнее предложение.
— Спасибо, — сказал я. — Спасибо, не надо.
Лайт пожал плечами:
— Как хотите.
На этом разговор был закончен. Лайт водрузил на нос очки и стал сосредоточенно перебирать бумаги на столе. Занавес опущен, актерам пора расходиться по домам, а я, как забытый реквизит, остался валяться за кулисами. Я встал и направился к двери. На пороге я обернулся:
— Вы должны были вспомнить, что я не уступаю угрозам.
Лайт поднял глаза и посмотрел на меня поверх очков, как бы удивляясь, что я все еще здесь.
— Я помню, — ответил он. — Поэтому я и не стал вам угрожать. Я только показал вам факты. Дальше думайте сами, а решение, которое вы примете, меня не интересует.
9Купив пачку сигарет, я стал искать такси. На улице лило как из ведра. Люди толпились на ступеньках, пережидая грозу. Весенний потоп обрушился на город как небесная кара за человеческие прегрешения. Потоки воды заливали улицы, тротуары, машины застревали в лужах. Я стоял у выхода вместе с другими и вдыхал запах влажной одежды, духов и табака. Маленькая пожилая женщина с бесцветными волосами, одетая в розовый плащ, сравнивала дождевые капли с револьверными пулями.
— В Индии, — говорила она, — когда приходит сезон муссонов, идут такие сильные дожди, что вы рискуете погибнуть, если выйдете на улицу.
Ее подружка, коренастая брюнетка в черном плаще и прозрачной пластиковой шапочке, кивнула в знак согласия.
— Меня это не удивляет, — сказала она, — Индия ужасная страна.
Я зажег сигарету, сделал две затяжки и собирался сделать третью, но в этот момент перед моим лицом появилась рука и вырвала сигарету у меня изо рта. Я обернулся и увидел Энджи, моего недавнего гостя, в сопровождении своего телохранителя Тедди.
— Не надо курить, шутник, — сказал он, улыбаясь. — Это вредно для здоровья.
— Спасибо, — ответил я. — Как приятно узнать, что кто-то о тебе заботится.
— Мы не хотим, чтоб ты нас забыл, — сказал Тедди. — Мы пришли сказать тебе «здрасте».
— Вы себя недооцениваете. Таких типов, как вы, забудешь нескоро.
Я вынул вторую сигарету и закурил.
— Кишки не болят? — участливо поинтересовался Тедди.
— Все отлично, — успокоил я его. — Вчера в Рузвельт Хоспитал мне сделали пересадку желудка, и сейчас я свеж, как огурчик.
Гроза кончалась, ливень перешел в легкий моросящий дождик. Кое-кто из моих соседей по дождеубежищу вышел наружу.
— Мы с тобой будем часто видеться, приготовься, — сказал Тедди.
— Это будет забавно, — ответил я. — В следующий раз мы сможем сыграть втроем партию в теннис. Держу пари, вам идут белые шортики.
Энджи бросил взгляд на улицу.
— Чертов ливень.
— Он полезен для цветочков, — возразил я.
Он согласился:
— И то правда, он полезен для цветочков, особенно для тех, из которых плетут траурные венки. Верно, Тедди?
— Считайте себя счастливчиком, Клейн, — сказал Тедди. — Каждый день, прожитый вами, это дар божий.
— Я не забуду помолиться на ночь.
— Молись, молись. Да поусердней, божья помощь тебе скоро понадобится.
— Наслаждайся жизнью, урод, — прибавил Энджи. — До следующего раза.
Он послал мне воздушный поцелуй, затем они оба вышли за дверь и зашагали прочь, грузно переваливаясь, как два гиппопотама. Я чувствовал их неудовлетворенность. Энджи и Тедди были прилежными, ревностными работягами, они не любили, когда их держат в узде. Но тот, кто отдавал им приказы, решил подождать, прежде чем уничтожит меня. Это означало, что он не знает, что я затеваю, и чувствует себя из-за этого неуверенно. У меня было еще немного времени, и я надеялся с умом им распорядиться.
Я пошел в противоположном направлении, прошел два квартала вверх по улице, поймал свободное такси и дал шоферу адрес Чепмэна.
Джордж и Джудит Чепмэн обитали в одном из шикарных домов, построенных несколько лет назад в Ист-Сайде. Здесь жили только очень богатые люди. Дверь охранял рослый ирландец с глазами побитой собаки. Казалось, он стоит тут с самого рождения, не позволяя себе ни малейшей передышки. Он потел под тяжелым синим плащом, а на голове у него была военная фуражка в тон плащу, с вышитым на козырьке адресом охраняемого здания. Засунув руки в карманы, он следил за движущимся мимо него потоком машин и скучал. Когда я назвал себя, его лицо озарилось радостью.
— Мистер Клейн, — сказал он, вынимая из кармана ключи в конверте. — Мистер Чепмэн сказал, чтобы вы взяли ключи от квартиры и вошли сами. Он сказал, что собирается принять ванну и боится не услышать вашего звонка. Квартира одиннадцать-эф.
Такое странное послание совершенно сбило меня с толку. Я растерялся. Во всем этом было что-то подозрительное.
— Миссис Чепмэн здесь? — спросил я.
— Она вышла час назад.
— Мистер Чепмэн сам отдал вам ключи?
— Нет, он позвонил по внутреннему телефону и дал мне инструкции. Мы держим в подвале запасные дубликаты ключей от всех квартир.
— Когда он звонил?
— Сразу после ухода миссис Чепмэн.
Я поблагодарил его, прошел через зеркальный холл и поднялся на лифте. Часы показывали без двадцати двенадцать. Одиннадцатый этаж был украшен цветными афишами с выставок Миро и Кальдера. Я бродил по устланным коврами коридорам, как крыса в лабиринте. Найдя нужную квартиру, я позвонил несколько раз, дабы убедиться, что Чепмэн меня не разыграл. Подождав немного и не получив ответа, я открыл дверь ключами и вошел внутрь. Квартира была пуста. Я закрыл за собой дверь и прошел в гостиную. Обстановка была великолепна. Ничего общего с холодными бездушными интерьерами из стекла и хромированного металла, какие можно увидеть на страницах «Нью-Йорк мэгэзин».
Здесь чувствовался вкус и интеллект, но в то же время комната выглядела нежилой. Я мысленно сравнил ее с картиной, над которой долго и трудно работал художник, чтобы потом навсегда спрятать ее на чердаке. Ни книг, ни журналов на маленьком низком столике, ни одного окурка в пепельницах, ни одной вмятины на подушках дивана. Я представил себе, как Чепмэны проводят время в разных углах квартиры и избегают встречаться на общей территории в гостиной. Это была нейтральная полоса.
Я обошел несколько комнат, пытаясь уловить звуки, исходящие из ванной комнаты. Я пробовал представить Чепмэна в ванне, и подумал, что для него, должно быть, это очень болезненная операция, а может, она стала уже привычной за столько лет. В его кабинете я просмотрел стоящие на полках книги, в основном работы по истории и политике. Между ними я нашел и пару книжек Уильяма Брилля. Одна была с посвящением — «Моему дорогому другу Джорджу Чепмэну — Уильям Брилль». В углу на полу лежали гантели — Чепмэн старался поддерживать хорошую физическую форму.
Окинув взглядом бумаги на рабочем столе, я наткнулся на набросок речи о выдвижении своей кандидатуры на выборы в сенат. На листке не было даты, и нельзя было понять, написан он недавно или валяется здесь несколько дней. Больше всего в этой комнате меня поразило полное отсутствие предметов, напоминавших о бейсболе. Ни фотографий, ни спортивных наград — ничего, что указывало бы на то, что обитатель комнаты когда-то занимался бейсболом.
