Роберт Кемпбелл - Алиса в Хуливуде
– И ты успел вовремя?
– Я уже взялась за дверную ручку и тут сквозь стекло увидела две вспышки. Еще подумала: неужели молния? Решила: из-за жары собралась гроза. Так и подумала.
– И открыл дверь посмотреть?
– Морис окликнул меня из-за стойки и велел никуда не ходить. А сам говорит, если на улице неприятности, выйти должен кто-нибудь из сотрудников заведения. А я что, не из сотрудников заведения? Он и сам из сотрудников, да только никогда не выходит. И приходится мне. И пол сама подметаешь, и на улицу выскакиваешь.
– Значит, когда ты вышел…
– Гарри лежал посредине аллеи, и из него фонтаном била кровь.
– А летчик?
Эсма пожал плечами.
– Значит, ты не видел, как он садился в машину?
– Я его вообще не видела.
– А Дэнни Кортес к вам сегодня наведывался? – спросил Свистун, отойдя от стойки.
– Заходил с утра и обещал еще заглянуть.
– А он установил фамилию этого Гарри?
– Я ему ее назвала.
– И ты ее все еще помнишь?
– Надо бы вам, сыщикам, действовать посогласованней.
Эсма, вздохнув, открыл ящик под кассовым аппаратом и извлек копию счета, оплаченного по кредитной карточке. Надписал сверху номер телефона, оставленного «мотоциклистом» на экстренный случай, как того требовали правила заведения.
Свистун вернулся к стойке и выхватил у Эсмы листок, который тот на мгновение придержал двумя пальцами.
– Ты не полицейский, я вспомнила. Ты частный сыщик.
– Ради Бога, Эсма, не все ли равно?
– Не знаю, понравится ли Кортесу, что ты копаешься в этой истории.
– Ну, а теперь, когда мы оба знаем, в чем дело, не лучше ли нам держать язык за зубами?
– Если будешь со мною паинькой.
– Ну, я не знаю, в какой степени паинькой ты меня хочешь видеть, но обещаю тебе вот что: если не разболтаешь, я не сожгу твой парик и не припрячу лифчик с ватной грудью.
Шутка пришлась Эсме явно не по вкусу.
– Убирайся отсюда, пока я не позвала полицию!
Глава девятая
В некоторых местах на бульваре Сансет создается впечатление, будто город оказывает вооруженное сопротивление захватчикам. Маленькие гостиницы и допотопные офисные здания стоят с выбитыми или наглухо заколоченными окнами. Дверные ручки снабжены цепями, чтобы никому не вздумалось их открутить. Краска на стенах облупилась, а сами стены усеяны бесчисленными граффити.
Тротуар как таковой отсутствует. Пешеход пробирается здесь, как сапер по ничейной земле. Грабители и насильники подстерегают его на каждом углу даже днем.
В нескольких здешних домах еще теплится жизнь посреди всеобщего запустения. В розовом здании с зеленой крышей и с пластиковой пальмой в холле приютились маргинальное агентство по поиску талантов, служба знакомств, трое писателей, специализирующихся на порнографии, никому не нужная в век телевидения радиостанция и контора «Трегарон и Уэлс» – охранная служба, поставляющая своих людей на почасовой основе на вечеринки, общественные мероприятия, распродажи, на открытие шляпных мастерских и бензоколонок.
Контора размещалась в двух комнатах. Первая по габаритам напоминала уборную для посетителей в борделе, вторая была повместительней: здесь находились подделанный под старину письменный стол, четыре кресла – два жестких и две вертушки, примитивный кондиционер, металлический пульт, на котором стояла электрическая пишущая машинка, истертый кожаный диван, конторский четырехстворчатый шкаф, четыре телефонных аппарата и один автоответчик.
Трегарон у себя дома в Нью-Джерси именовался Филли Торино и носил кличку Трепач; он ухитрялся ладить и с мафией, и с полицией, рассказывая копам о донах, а донам о копах всяческие небылицы, благодаря чему и те, и другие оказывали ему некоторые услуги.
Пока однажды и доны, и копы не пришли к выводу, что ему пора перебираться на запад, пообещав не терять его из виду.
Уэлс в те годы, когда работала на панели, носила прозвище Пизда с Перчиком.
Будучи одной из самых кротких и безответных шлюх на территории трех штатов, окружающих город Цинциннати, она многое выслушивала и запоминала. Пока не услышала рассказ о совершенном убийстве, заставивший ее в интересах собственной безопасности перебраться на побережье.
Один из ее любимых стишков гласил: Ты последняя гулена, пока не скопишь миллиона». Уйдя с панели, она осталась смазливой бабенкой, но и здешняя работа миллиона ей не сулила.
Когда они не играли друг с дружкой в карты, Торино с Перчиком сновали по городу, отирались возле бассейнов и пляжей, заглядывали в клубы, собирая повсюду сплетни и обрывки сплетен, которые можно было обратить в презренный металл.
Иногда с ними делилась кое-какой информацией полиция. У них имелась картотека на незанятых актеров, прогоревших виноторговцев, чиновников, уволенных за служебное несоответствие, сошедших со сцены танцовщиков и какое-то число наркоманов. Все это были люди вооруженные и ни перед чем не останавливающиеся.
Иногда фирма выполняла заказ на убийство надоевших мужа, жены, начальника или любовника.
Спиннерен стал их главной удачей.
Коннор Спиннерен прибыл к ним с письменными рекомендациями от Безносого Кодигоры из Чикаго, судьи Мортимера Кромарти из Бостона и профессора Стенли Пардубица из Йельского университета.
Когда этим людям позвонили для перепроверки, каждый из них подозрительно зачастил, отвечая, и, не вдаваясь в детали, выразил уверенность в том, что парню надо дать шанс.
Это сразу же подсказало партнерам, что Спиннерен обладает талантами, в числе которых умение заниматься шантажом, равно как и похвальное желание держать язык за зубами.
Поскольку Кромарти любил мальчиков, Кодигора – маленьких девочек, а Пардубиц из Йельского университета предпочитал садо-мазохизм с соответствующей экипировкой и окказиональным самоповешением, это означало, что Спиннерен был или проституткой, или, скорее всего, опытным сводником, за деньги или из удовольствия принимающим участие в достойных осуждения забавах. Но его сексуальные привычки и предпочтения, разумеется, не интересовали Торино с Перчиком. Единственным, что их волновало, было то, что молодой человек в любом случае является законченным негодяем, а это их вполне устраивало.
Хотя, как выяснилось, и на солнце оказались пятна. Во-первых, обнаружилось, что предельно трудно, если не попросту невозможно проследить его жизнь до того момента, когда он получил означенные рекомендации. Во-вторых, его скромность, во многих отношениях похвальная, вместе с тем, сама по себе представляла источник хлопот. Ведь если человек секретничает, значит, ему есть что скрывать.
Кроме того, он не играл в карты, а именно этому пороку и предавались оба старших партнера. Его нежелание поставить на кон хотя бы сотню долларов казалось им чем-то совершенно противоестественным. Каждый раз, приходя в контору, он заставал партнеров за карточным марафоном – а играли они в джин-рамми, – и каждый раз получал приглашение сыграть, и каждый раз отказывался.
В ходе бесконечной игры долгими послеполуденными часами в практически непроветриваемом помещении они почти всегда успевали обсудить своего замечательного сотрудника вдоль и поперек.
– Вчера я сказала Коннору, – начала Перчик, – молодой человек должен идти на риск. Если не рискуешь в молодости, то когда же еще рисковать?
– Ну, и что он ответил?
– Улыбнулся.
– Но почему так? Почему он вечно улыбается и ничего при этом не говорит? Я из-за этого нервничаю. Что-то с этим парнем не так.
– Он не мужчина, вот что я тебе скажу.
– Господь с тобой, Перчик! И слепому видно, что он и с мужиками дела не имеет.
– Верно. Потому что он и не педераст.
– А кто же он?
– Нейтрал.
– Что ж, если так, то, наверное, поэтому он так хорош в деле. Нейтрала ведь ничто не отвлекает. У нас в Джерси был парень по имени Гарри, кличка Гаротта, он этой штукой голову практически отрывал. Ну, знаешь, как оно бывает? Мы устраивали такие вечериночки на шесть-семь парней и на одиннадцать-двенадцать девок. Так чтобы и главное блюдо, и десерт – и никому ждать не приходится. И Гарри Гаротта никогда не участвовал. Мне это показалось странным, вот я и спросил у него, может, он в Бога верует. А он говорит: не слишком, хотя ходит на исповедь и постится на Пасху. Я говорю: может, ты себя для брака приберегаешь? Это все глупости, говорит. Проще жить с собакой. Я говорю, так, значит, ты с собакой живешь? А он говорит: нет.
– А собака-то тут причем, Филли? – хмуро разглядывая собственные карты, поинтересовалась Перчик.
– Мне казалось, тебе это интересно. И я спрашиваю: может, у тебя хроническое заболевание какое-нибудь? Кровь там или еще что. Бывает, человек начнет трахаться – а тут его кондрашка и хватит.
– Сама участвовала, – ответила Перчик.
– Вот я и спросил его, чего это он отлынивает. А он эдак странно посмотрел на меня и говорит: мол, кончаю извержением вулкана каждый раз, как кого-нибудь душу, так чего мне еще-то надрываться? А смотрит при этом так, словно прикидывает, не придушить ли и меня, чтобы поймать свой кайф. После этого уже ни разу не приставал к Гарри с расспросами про личную жизнь. Вот и у нашего вид примерно такой же. Мне кажется, Спиннерену кого-нибудь замочить – все равно что в щечку поцеловать. Может, он ночью разгуливает по городу и, вместо того чтобы трахаться, мочит людей в свое удовольствие.
