Петр Северцев - Бриллиант Хакера
Я поморщился. Не хватало еще, чтобы Горбачев услышал наш разговор.
– Не кричите! – сам прикрикнул я на свою клиентку. – Возьмите себя в руки, быстро и четко расскажите мне, что там у вас... произошло.
Оказалось, что Катя не вернулась вовремя с занятий. Павлин, заехавший за ней на своем белом «линкольне», не на шутку взволновался, не обнаружив Катю на Циолковского, рванул в университет, навел там шорох, поднял всех на ноги и выяснил, что Катя вообще в этот день не была в университете, несмотря на то, что на сегодня был назначен очень важный зачет. Павлин вернулся домой, пару раз съездил Иду Яковлевну кулаком по физиономии и в ярости бросился на поиски предмета своей любви.
– Чего вы от меня хотите? – машинально спросил я, пытаясь сообразить, что стоит за столь неожиданным исчезновением девушки.
– Найдите ее, Валерочка! – голосила старушка. – Никаких денег не пожалею!
– Хорошо, – процедил я и обрубил линию. Медленно подняв глаза, я увидел, что Горбачев смеется.
Сидит и смеется, словно дает понять, что ему известно гораздо больше, чем мне.
Черт, даю голову на отсечение, подставляю винт под пакет с вирусами, что этот мужик, ухмыляющийся напротив меня, прекрасно представлял себе содержание нашего с Идой Яковлевной разговора.
Мысли – одна другой пронзительнее – забегали у меня в башке.
Что стоит за исчезновением Кати? Похищение? Как это связано со смертью Романа Егорычева? Кто убил Рукосуева? За что? Кому выгодно, мать вашу?!
Нет, одному мне не под силу распутать этот клубок! Как только останусь в надежном одиночестве, немедленно, сей секунд свяжусь с Приятелем.
При одном, разумеется, условии. Одном-единственном: если останусь в живых.
Между тем, мой сосед по столу решил, что настало время подать голос.
Сначала мне показалось, что старик решил немного поворчать на общие темы (у меня еще была свежа в памяти встреча с говорливой соседкой покойного Рукосуева), но дальнейшие события показали, что этот человек не бросается словами просто так, лишь бы поговорить.
– Проблемы, проблемы, – пробормотал Пал Палыч Горбачев, покачивая головой, словно китайский болванчик. – Одно беспокойство кругом. А от этого, молодой человек, одни болезни.
Мне очень захотелось посмотреть на часы и заметить время: будет ли старик распинаться десять минут, или его хватит на все полчаса?
Но Горбачев неожидано спросил, участливо заглянув мне в глаза:
– Вы Карнеги читали? – и, не дожидаясь ответа, посоветовал: – Почитайте, почитайте, Валерий Борисович, очень правильная книга.
– Откуда вы меня знаете? – неприятно удивился я. – Кажется, мы еще не представлены.
– Земля маленькая, – загадочно ответил Пал Палыч, довольно улыбаясь. – Временами мне кажется, что слишком маленькая.
Хозяин дома растянулся в кресле, всем своим видом демонстрируя полную расслабленность и отрешенность от житейских забот.
– Помните, что там написано в третьей главе первой части? – с хитрецой посмотрел на меня Горбачев. – Лялечка, принеси нам Карнеги, а потом разлей чаек. Мне две ложечки сахара, но без горчи. Кипяточку аккурат по рисочку, ну, ты в курсе.
Ляля, не сходя с места, дотянулась до полки, уставленной нэцке и мраморными слониками и подала Пал Палычу пухлый зачитанный том.
Горбачев раскрыл его с первого раза на нужном месте и, водрузив на нос очки, висевшие у него на шее, – цепочка явно была золотой, – с выражением прочел, чеканя каждое слово:
– Деловые люди, не умеющие бороться с беспокойством, умирают молодыми.
Горбачев снял очки, опустил их на грудь и захлопнул книгу. Несколько секунд он пребывал в молчании, будто обдумывая только что прочитанные слова, а потом снова поднял на меня глаза.
И я понял, что передо мной не просто демонстрация невинных старческих прибамбасов насчет вековой мудрости, а явно выраженная угроза.
– Вот так-то, молодой человек, – вздохнул Пал Палыч и вопросительно посмотрел на Лелю. – Плесни нам горячей влаги, кисонька. Чай от всех недугов лечит, если его пить вдумчиво и с расстановкой.
Последние слова были обращены уже ко мне. Вслед за ними последовало действие – на столе передо мной возникла чашка и серебряная ложечка.
Девушка Леля принялась разливать чай по глубоким фаянсовым посудинам. При этом, когда Леля наполняла мою чашку, ее очень большая и очень упругая грудь плотно прижалась к моей щеке.
Мне даже показалось, что чересчур плотно, но возражать я не стал.
Девушка была худой, как спичка, но невероятно грудастой и губастой. Наверное, такая сейчас мода.
Поймав сладкий взгляд Пал Палыча, устремленый в вырез ее маечки, я понял, что господин Горбачев не возражает против такого веяния времени.
Я поднес к губам чашку и, отгоняя паp, подул на гоpячую жидкость.
– Чаепитие – своего рода йога для русских, – подал голос Горбачев, – такая медитация на местном материале. Давайте оценим качество этого напитка, а потом и побеседуем... просветленные.
И, приглашая меня разделить его трапезу, – к чаю были поданы печенья с кокосовой крошкой, – Пал Палыч Горбачев поднял чашку и посмотрел мне в глаза. Хорошо, что не полез чокаться.
Я сделал один глоток и...
Ах, как хорошо, что я хотя бы успел поставить чашку на стол, иначе неминуемо бы обварился. Не хватало мне еще и ожогов различной степени в дополнение к прочим неприятностям.
А неприятности были весьма серьезными: после первого же глотка я немедленно потерял сознание.
Мне показалось, что я за тысячную долю секунды превратился в щепочку, которая попала сначала в скоростной водоворот, а потом в бесконечный водопад, рушащийся с бешеной скоростью черт знает куда.
Наконец бушующий поток вынес меня на отмель и я, с трудом переводя дух, схватил руками корягу, лежащую на берегу. Коряга оказалась почему-то кожаной.
Еще не понимая в чем дело, я помотал головой, – чертовски саднило в висках, – и открыл глаза, с трудом приподняв словно налитые тяжестью веки.
Кожаная коряга, в которую я вцепился побелевшими пальцами, оказалась всего-навсего автомобильным сиденьем. А мои водные приключения – следствием действия сильного наркотического средства, которое явно было подмешано в чай. Вот и помедитировали.
В машине я, натурально, был не один.
За рулем сидел уже известный мне юноша по кличке Буба, а рядом со мной на заднем сиденье – парень, который столь дилетантски пас меня возле фотомагазина, как я теперь мог вычислить – Дрон.
– Кок-каина... с-серебрян-ной пылью, – громко мурлыкал себе под нос Дрон.
Парень был явно слегка на взводе, его пальцы ходили ходуном, он то сцеплял их в замок, то начиная выстукивать костяшками сложный танец на собственных коленях, обтянутых черным «кельвин кляйном». Джинсы были явно не лучшего качества – статическое электричество притягивало пыль, а на шве потихоньку начинали расползаться нити, причем явно не шелковые.
Это наблюдение было сделано мной почти машинально, но оно свидетельствовало о том, что я уже полностью пришел в себя и восстановился.
Слегка приподняв голову, я выглянул в окно.
Навстречу мне за пыльным стеклом проносились унылые корпуса гаражей, вдалеке чадила высокая труба химкомбината. Мы явно выехали из жилой части города и углублялись в заводской район.
«Либо меня везут в какое-нибудь убежище для дальнейших разборок, – подумал я, – либо...»
Стоп.
Не надо себя обманывать.
Наберемся мужества и смело посмотрим правде в глаза, даже если эта самая правда окажется чудищем, вроде античной медузы, способной превращать своим взглядом людей в камень.
Если бы Горбачев хотел что-то из тебя вытянуть, он мог бы это сделать еще у себя на квартире. Поскольку разговора не состоялось, значит тебя просто-напросто решили убрать, хакер.
Но каменеть от страха, подобно жертвам медузы я не собирался, хотя прочные веревки стягивали мои запястья и лодыжки.
Напротив, внутрнее я подобрался, сосредоточился и даже слегка обрадовался.
Нет-нет, с головой у меня все в порядке, если не считать боли в висках.
Просто вывод из этой ситуации напрашивался сам собой: если эти господа со мной даже не хотят разговаривать, значит я настолько опасен, что от меня нужно как можно скорее избавиться.
А это, в свою очередь, значит, что я все это время продвигался в расследовании своего дела в правильном направлении.
Верной дорогой идете, товарищи, как говаривал кто-то из советских партийных руководителей.
Что-то тупое и неудобное упиралось мне в ногу.
Но чувство дискомфорта мгновенно улетучилось, когда я понял, что это мой сотовый телефончик. Я даже едва не закричал от радости.
Теперь-то я уж точно смогу связаться с Приятелем и распутать этот проклятый узел, – а не распутать, так разрубить, не разрубить, так перегрызть зубами.
Эти раздолбаи оставили мне телефон не по рассеянности, разумеется. Отнимать в целях предосторожности сотку у человека, которого сейчас должны пристукнуть не очень-то вяжется со здравым смыслом, тем паче, что с меня все это время наверняка не спускали глаз...
