Ян Экстрём - Цветы для Розы
2. На руках, лице и теле потерпевшего не обнаружено никаких следов, которые позволяли бы предположить, что смерти предшествовала борьба.
3. На переносице потерпевшего найдена отметина, свидетельствующая о том, что покойный носил очки (последние не найдены и были, по-видимому, утеряны в момент падения в реку; с другой стороны, если они были утеряны потерпевшим ранее, это может служить объяснением падения).
4. Содержание воды в легких позволяет установить, что потерпевший утонул.
5. Содержание алкоголя в крови — 3,2/1000.
6. Незадолго до смерти потерпевший ел жареные каштаны, хлеб, рокфор, хорошо прожаренный бекон и какое-то блюдо из яиц — вероятно, яичницу.
7. Потерпевший страдал близорукостью: 4,5 диоптрии на левом и 4,8 — на правом глазу.
Кроме перечисленного в прилож. 1, при трупе найдены следующие вещи: темно-серый костюм фабричного производства превосходного качества, рубашка в белую и голубую полоску с узким воротничком и белыми манжетами от «Ив Сен-Лорана», шелковый галстук от «Диора», серые трусы-плавки, белые хлопчатобумажные носки и черные туфли со шнуровкой (3 отверстия). В нагрудном кармане пиджака обнаружен 1 билет на представление в «Лидо» 12 октября в 22.00. В правом кармане брюк найден чистый белый носовой платок. Все предметы туалета в прекрасном состоянии за исключением потертости на правой штанине примерно на уровне колена, причиной которой, по-видимому, следует считать падение с набережной. Одежда остается в распоряжении полиции с последующей выдачей соответствующим лицам под расписку.
Заключение: Приведенные выше факты позволяют сделать вывод, что потерпевший Петер Лунд в ночь с 12 на 13 октября, в состоянии сильного опьянения, а также, возможно, потеряв очки, упал в реку с набережной или с одного из мостов неподалеку от Пон-Нёф и утонул. Улики, свидетельствующие о том, что в отношении Петера Лунда были совершены какие-либо противозаконные действия — грабеж, нападение, драка,— полностью отсутствуют. Ввиду отсутствия в настоящий момент каких-либо новых сведений, требующих дальнейшего расследования, полиция считает дело законченным».
Далее следовали число, печать и подписи.
Анна-Белла Сторм подняла глаза и с удовлетворенным видом кивнула человеку, сидевшему по другую сторону стола.
— Прекрасная работа,— сказала она. Бувин был явно польщен.
— Рутина, мадам,— посмеиваясь, заметил он.— Мне остается только добавить, что присутствовавшие при опознании его друзья однозначно подтвердили личность потерпевшего — протокол, подписанный ими, прилагается.
Она слегка замялась, как будто хотела еще что-то сказать; он заметил это и спросил:
— Что-то еще, мадам?
— Вы упомянули его друзей. Они рассказали мне кое-какие подробности о своем — а также Петера Лунда — пребывании в Париже,— например, о посещении «Лидо». На мой взгляд, нет ничего, что заслуживало бы внимания. Мне, вероятно, не стоит вам это сейчас пересказывать?
— Да, если не возражаете, давайте это опустим.— Он снова улыбнулся.— Тело вы можете забрать хоть сейчас, а одежду мне, по-видимому, следует передать послу?
— Да, спасибо. Я прослежу, чтобы дальнейшим занялось похоронное бюро. И как можно быстрее. Хорошо бы, если бы урну с прахом удалось отправить в Швецию в ближайшие дни. Вы ведь понимаете, только тогда дело будет закончено и для меня тоже…
Она попрощалась, бодрым шагом спустилась по лестнице и вышла на улицу, залитую теплыми лучами солнца. Вдохнув побольше воздуха, Анна-Белла зажмурилась и с наслаждением постояла так несколько секунд. До Рю Барбе-де-Жуи она решила пройтись пешком; в тот момент она даже и не подозревала, что дело это, по крайней мере для нее, еще далеко не закончено.
5
Улоф Свенссон… Улоф Свенссон. Раз за разом повторял он свое имя, как будто пытаясь убедить самого себя, что Улоф Свенссон — это действительно он. Он чувствовал, что в нем сосуществуют как бы два человека: один — тот, кем он был сейчас, в данный момент, другой — беглый солдат Иностранного легиона, постоянно преследующий его в кошмарных снах и продолжающий наяву контролировать каждый его шаг. Он больше не был хозяином своих поступков, прошлое всецело управляло им. «Я — это не я, — думал он, — я — Улоф Свенссон, сбежавший иностранный легионер, которого ищет полиция, чья фотография с подробным описанием примет разослана всем пограничным и таможенным постам, транспортной полиции, патрульным и сторожевым полицейским постам по всей Франции».
Конечно, вовсе не обязательно, что все было именно так, однако в этом не было ничего невозможного. Вполне вероятно, что его активно разыскивают, выслеживают, идут за ним по пятам. Возможно, тысячи пар опытных глаз пытаются обнаружить его у пограничных пунктов, в гаванях, аэропортах, в поездах и просто в толпе людей на улице; он был готов, что в любой момент на плечо ему ляжет тяжелая рука и властный голос потребует предъявить документы. Поэтому он предпочитал по большей части отсиживаться здесь, в этой убогой маленькой квартирке под самой крышей, с пыльным слуховым окошком и скошенными стенами; необходимо прятаться до тех пор, пока кто-нибудь не поможет ему с наименьшим риском выбраться из этой страны. Каким образом — этого он пока еще себе не представлял, однако надеялся, что его визит накануне в шведское посольство даст определенные результаты. Вчера ему показалось, что вице-консул была с ним почти дружелюбна, а разговор с чиновником, который пытался вытянуть из него всевозможные сведения — наверняка их будут потом тщательно проверять соответствующие инстанции,— неизвестно почему, но вселил в него едва ли не оптимизм. Все складывалось прекрасно или, по крайней мере, совсем неплохо. Уходя из посольства, он так и не сказал им своего парижского адреса, просто предупредил, что через некоторое время сам даст о себе знать каким-либо образом, чтобы справиться, как продвигается его дело. Звонить по телефону он боялся.
— Вероятно, ваши разговоры прослушиваются?
— Не думаю.
— А если я напишу вам — может кто-нибудь вскрыть письмо?
— Что за вздор, это исключено!
— О'кей, тогда я, наверное, все же напишу…
Он прекрасно понимал, как рискует, идя в посольство. Если рассуждать логично, шведское посольство было как раз одним из тех мест, за которым полиция должна была установить особенно строгую слежку. Он никогда бы и не решился на это, не проведя предварительно тщательной рекогносцировки. Тут немалую помощь оказал ему Жан-Поль.
Он лежал, закинув обнаженные руки за голову. Одеялом ему служил пустой пододеяльник; в комнате было тепло — лучи солнца, проникая сквозь слуховое окно, заливали всю постель. Он осторожно повернул голову и взглянул на товарища. Тот лежал на широкой кровати, придвинутой к наружной стене. Он был несколькими годами старше Улофа. В его длинных черных взлохмаченных за ночь волосах, разметавшихся по подушке, уже заметны были первые признаки седины. Он спал на спине, щеки и подбородок загорелого выразительного лица со сросшимися бровями и большим ртом с узкими губами покрывала черная, отливающая синевой щетина. Правая рука бессильно свесилась до самого пола, на левой лежала голова девушки, которую он привел с собой вчера поздно вечером после похода на последний сеанс в кинотеатр, расположенный на Севастопольском бульваре. Лицо ее почти полностью скрывала выпуклая волосатая грудь Жан-Поля; под простыней, которой они были накрыты, угадывались округлые линии ее бедра. Улоф отметил про себя, что оба они голые.
Когда они пришли, он уже спал; скрип кровати и сладострастные стоны разбудили его, хотя он и продолжал притворяться спящим. Мало-помалу они утихли, однако, возбужденный их возней, он долго еще лежал без сна, глядя на лунный луч, который пересекал комнату и уходил в противоположное окно. Наконец он уснул; разбудил его красноватый блик солнца, пробивающийся сквозь сомкнутые веки.
Жан-Поль страховал его тогда, у посольства.
— Пока ты не проверишь, все ли там чисто, я не пойду.
— Да, но каким образом я дам тебе знать, черт возьми?
Взгляд Улофа скользнул по комнате и остановился на черном портфеле, стоявшем в углу.
— Есть идея,— сказал он.
Они договорились, что Жан-Поль подойдет к зданию посольства задолго до Улофа и, прогуливаясь, дождется его там. Если все спокойно — нет ни патрульных полицейских, ни шпиков в штатском,— он будет держать портфель под мышкой, если же что-то покажется ему подозрительным, он возьмет его в руку. Так он будет прохаживаться все то время, пока Улоф не соберется выходить из посольства; тогда сквозь стеклянные двери он сможет удостовериться, что дорога свободна и его не ждут никакие неприятные неожиданности. Если же что-то произойдет, он просто останется в посольстве. При виде Жан-Поля, все в той же позе с нежностью прижимающего к себе портфель, Улоф почувствовал искреннее облегчение, беспрепятственно миновал ворота посольства, вышел на улицу и направился к станции метро «Сен Франсуа Ксавьер». Жан-Поль также тем временем покинул свой пост у фонарного столба, пошел в противоположном направлении и вскоре скрылся за углом.
