Герт Нюгордсхауг - Перст Кассандры
Серина подала ему бокал с каким-то зеленым напитком и села в позе лотоса перед скамеечкой, спиной к очагу. Коснулась рукой ноги Фредрика, и он почувствовал, как от кончиков пальцев до пояса разливается тепло.
— Вы все приходите, — прошептала она, глядя на него расширенными глазами. — Один за другим. Полиция. Археология. И вот теперь — ты. Я ждала тебя.
— Меня? — Он сглотнул.
— Вы приходите теперь к Серине, когда чего-то не понимаете. Но что я могу сказать? — Она погладила подъем его ступни.
Фредрик опешил. Вот как, другие тоже приходили сюда в поисках ответа на случившееся чудо. Но он сомневался, чтобы они задавали верные вопросы.
— Статуя Ашшурбанипала, — кивнула она. — Перелетела из Национальной галереи в маленькую гостиную в Луммедалене. И стоит там теперь, и никто не смеет к ней прикоснуться.
Ее пальцы развязывали шнурок его ботинка. Он смотрел, как она осторожно снимает ботинок с ноги. Отвлекающий маневр, подумал он. Эта женщина — мастер отвлекать внимание человека, подготавливая вещи, кажущиеся необъяснимыми. Будь начеку, Фредрик!
Она подняла вверх ботинок, точно какой-то драгоценный предмет. Потом опустила руки, меж тем как ботинок остался висеть в воздухе перед левой коленкой Фредрика.
— Зарки-и-и-и-ин-н-н! — закричала она так, что вся комната отозвалась вибрацией, ботинок шлепнулся на пол, и включился музыкальный центр.
Гостиная наполнилась мягкими звуками фортепьянного концерта Моцарта.
Фредрик подался назад на скамеечке, пораженный тем, как оборачивается этот его визит. Ничего удивительного, что он тогда в «Кастрюльке» так и не смог налить вино в бокал Серины. От этой женщины можно ожидать чего угодно. Все же голос его ничуть не дрожал, когда он заметил:
— Тут зеркала точно ни при чем. Пользуешься невидимыми шнурами?
Глаза Серины Упп сверкнули.
— Есть силы, Фредрик Дрюм, не поддающиеся привычному нам измерению и определению. У тебя открытая душа, я не ошибаюсь? — Она осторожно сняла с его ноги носок и нежно погладила лодыжку.
— Гейзенберг, принцип неопределенности, — пробормотал он. — Но то, что ты проделала сейчас, из другой области.
Он старался не отдаться во власть наслаждения, которое испытывал оттого, что эта женщина массировала его ступню.
Она улыбнулась.
— Если ты принимаешь всерьез новую физику, тебе есть над чем поразмыслить.
— А кто не принимает ее всерьез? Ученые? Они всячески пытаются разобраться в ней. — Он пытался нащупать исходную точку для плодотворного разговора.
— Куда им, бедным, они пользуются старьем, чтобы осмыслить новое, разве тебе не ясно?
— Ясно ли, нет ли. Ты подразумеваешь еще не названную энергию? — Ему стоило немалых трудов сохранять ясность мысли.
Силовое поле, объединяющее его с этой красивой молодой женщиной, было образовано не одними лишь известными элементарными частицами.
— Все состоит из света. Но свет — не только свет. — Она коснулась губами большого пальца его ноги.
— Помнится мне, у Эйнштейна есть что-то в этом роде. Но ведь Эйнштейн устарел, верно?
— Видимое нами не исчерпывается тем, что мы видим, Фредрик. Ты ведь специалист по дешифровке, так? Интерес к неразгаданному пробудился в тебе, когда ты служил в армии и находил ключи к кодам. Потом перенес те же методы на древние языки, рисуночное письмо и эпиграфику. Что ты видишь такое, чего не видят другие?
Она изучила его биографию? Или прямо сейчас черпает знания из воздуха? Он потягивал зеленый напиток. В самом деле — что он видит? Вопрос весьма уместный.
— Я комбинирую, — произнес он наконец. — Тезис плюс антитезис дает синтез.
— Плюс еще кое-что. — Она, смеясь, откинула назад голову. — С тобой интересно разговаривать. Ты мне нравишься. Не такой, как другие. Витаешь мыслями в пограничных сферах. Я ведь прочитала все твои статьи о письменности древних цивилизаций. Ты называешь многое, что прежде не было названо. Потому и в винах хорошо разбираешься. Способность понять, истолковать зависит от восприимчивости органов чувств. Вот почему тезис плюс антитезис не только синтез. А еще кое-что.
Помолчав, Фредрик спросил:
— Что ты смогла сообщить полиции и другим, кто к тебе приходил? Они услышали от тебя ответ на загадку?
— Ты что же думаешь — я обычный оракул? Они не задавали верные вопросы. А потому не могли получить ответ.
Она осторожно опустила на свое бедро его ступню, продолжая гладить ее.
— Хорошо, — Фредрик прокашлялся. — Иллюзия иллюзии рознь. Скорее всего, тут кроется какой-то обман. Но сверх того речь идет о злодейском преступлении, об убийстве. Душа Халлгрима Хелльгрена была не менее открытой, чем моя.
Непроизвольно он придвинулся к ней поближе вместе со скамеечкой. И, кажется, слегка нажал ступней на ее бедро?
— Открытая душа… Кассандра… — Серина обратила задумчивый взгляд на пламя. — Кассандра была самой красивой женщиной в Трое. Дочь царя Приама, она была несчастлива. Отвергла любовь Аполлона и была за это наказана. Он наделил ее даром пророчества, но затем сделал так, что ей перестали верить. А она по-прежнему видела то, что оставалось сокрытым для других. И говорила только правду. Все, что видела она, было озарено ярким светом. Светом Кассандры.
Уж не сравнивает ли она себя с Кассандрой?.. Ладно, важно, чтобы этот разговор не завел его в туманный лабиринт.
— Но даже Кассандра не могла перемещать четырехтонные каменные статуи, — пробурчал он.
— Продолжай спрашивать, Фредрик. — Она прижалась щекой к его ступне, пододвинула ее ближе к своему животу.
— Мужчина-воин задумал мстить феминизму почитателей Матери-Земли?
— Нет.
— В отделе античной скульптуры в Национальной галерее есть зеркала?
Она удивленно посмотрела на него, потом улыбнулась.
— Да.
— В гостиной Халлгрима Хелльгрена есть зеркала?
— Нет.
— Откуда ты знаешь, ты там бывала?
— Да.
— Когда? — спросил он растерянно.
— В сновидениях, Фредрик Дрюм.
Ну конечно. Опять. Она побывала там в сновидении. Она видела все, она — Кассандра. В другой обстановке он рассмеялся бы. Но сейчас ему было не до смеха.
Он проглотил остатки зеленого напитка и ощутил легкое щекотание в груди, когда его взгляд скользнул по ее тугим соскам под шелковым платьем. Его ступня очутилась в угрожающей близости от источника заветного тепла.
— Ну да, — вымолвил он. (Спрашивай Фредрик, спрашивай!) — Камень может двигаться?
— Что такое движение? Разве оно не измеряется временем? Представь себе камень, такой же живой, как человек, но ему требуется миллион наших лет, чтобы переместиться на один сантиметр. Мы заметим это движение? Теперь возьмем ту же ситуацию с точки зрения камня: все наши движения окажутся такими быстрыми, само наше существование — таким мимолетным, что камень нас даже не воспримет. Для камня нас просто не будет.
— Вот именно. Относительность.
— Речь идет не только об относительности. Я говорю про особенности нашего аппарата восприятий. Про нашу ауру. Она есть здесь, всюду, между нами. Ты ощущаешь ее, Фредрик?
«Еще как», — подумал он.
— Могут несколько человек думать одно и то же, если видят при этом разные вещи?
— Если за всем кроется чья-то сильная, властная мысль.
— Что может сделать возможное невидимым?
— Невозможное.
Замкнутый круг. Тот самый парадокс, над которым он сам бился. Найти бы выход из этого круга! Тогда он сам и четырехтонный груз поднимутся над кругом. Вверх!
На самом же деле он соскользнул со скамеечки вниз, на пол, и его руки нашли ее руку.
— А что делает видимым невозможное?
— Возможное.
— Но если возможное — всего только мысль, форма без материи? — Он ощутил, как ее волосы щекочут его щеку. Ощутил сильный, чудовищно сильный запах.
— У Кассандры были руки. Она могла придать форму всему, о чем думала, всему, что видела. И у нее были пальцы. Из ее указательных пальцев истекало и становилось реальностью все, что ей представлялось. Ты чувствуешь мои руки!
Фредрик чувствовал ее руки. В эту минуту на свете не было ничего, кроме рук Серины Упп.
Шел одиннадцатый час, и Тоб улучил момент для короткой передышки. Сел за отгороженный от зала столик возле кухонной двери и налил себе рюмочку арманьяка. Все заказы посетителей были выполнены, и теперь большинство из них наслаждались чашечкой кофе, сыром и десертом.
Он протер очки уголком скатерти.
У него было тревожно на душе. Что-то не так… Что-то неладно…
И он не мог определить, что именно. Его не покидало ощущение, что сама атмосфера в «Кастрюльке» меняется. Сегодня, переходя от столика к столику, он чувствовал себя так, словно превратился в зомби; казалось, между полом и подметками все время остается слой воздуха.
