Дмитрий Вересов - Крик ворона
Натянув нитяные перчатки, чтоб не прилипла кожа к смерзшемуся металлу, отворила дверцу холодильника, взялась за кольцо…
Стой, дура! А если рванет? Вынеси во двор, на помойку! Там дернешь – и ныряй за самый большой бак.
Ага, на глазах у дворников, у мирных жителей, только-только разлепивших похмельные очи после вчерашнего.
Тогда так: сначала одеться, собрать все необходимое, вынести на площадку. Сдернуть кольцо – и бежать туда же. Если рванет – сразу на балкон, который за лифтами, оттуда на лестницу. Хорошо, что в этих домах, как их там, сто тридцать седьмой серии, лифты и квартиры по одну сторону, а лестница по другую, и никто туда не суется. Тихо спуститься и раствориться в тумане. На шоссе хватать мотор и на вокзал до утра. Если не рванет – быстро обратно, натянуть изделие куда хотела, ниткой перевязать… А дальше по плану.
Подготовила все необходимое, разложила поближе к холодильнику. Прощальным взглядом посмотрела в окно, на безмятежное майское утро… Дернула за кольцо. Оно на удивление легко отделилось вместе с какой-то длинной железякой.
Лада на мгновение замерла.
Беги же, идиотка. Сейчас разорвется!
Лада рванула в прихожую, подхватила сумку, захлопнула дверь и привалилась к бетонной стене. Сердце стучало где-то в ушах. Сдавило грудь. Дыхание стало непосильным трудом. Лада – нет, Таня, какая к черту Лада! – перестала дышать. Сил не было.
Тишина.
Ключом в замок попала с третьего раза. Руки дрожали, как у артиста Лебедева в том спектакле, где он еще вместо рукавов их в штанины продергивает. Ничего не соображая, как сомнамбула вплыла в квартиру, на кухню, к холодильнику, заглянула в обрезанную банку, в толщу голубоватого прозрачного льда. Чека словно примерзла. А собственно, почему «словно»? Действительно примерзла. Точными движениями Лада натянула на торчащий шпенек презерватив, потом второй, крепко перетянула ниткой, закрыла дверцу. Села, закурила.
И пошел отток адреналина. Голова стала легкая, как шарик на ниточке, перед глазами все закружилось, заплясало. Таня глупо хихикнула и без чувств повалилась на пол.
Очнулась от тошнотворного запаха горелого пластика. Сигарета прожгла в линолеуме основательную дыру, прямо перед носом. Придется неведомой хозяйке оставить рубликов сто за причиненные убытки. А самой подниматься поскорее. Зачем валяться на полу, когда есть диван? Лечь и постараться поспать. Теперь уже все будет хорошо…
К десяти часам предпоследние следы пребывания в этой квартире Лады Чарусовой были ликвидированы. Последние оставались в прихожей, в виде чемоданчика со всяким относительно безликим барахлом, спортивной сумки с вещами нужными и черной авоськи, в которой находился лишь один предмет, завернутый в махровое полотенце. Ну и, собственно, сама Лада.
Марина была точна. Не опоздал и Серега. Всячески выделывался перед Мариночкой, косил под жизнерадостного дебила, отъезжающего с телками на пленэр. Станиславский бы не поверил, и Марк Бернес плюса не поставил. Но для Марины Валерьяновны сойдет, тем более той сейчас и вовсе не до чего. Самой бы с катушек не брякнуться, от чувств-с.
Ладу выгрузили у метро. С собой она взяла только спортивную сумку. Чемоданчик остался в багажнике, авоська в салоне. Нынче тепло. Хорошо бы успели из города выехать…
Ритуал не изменился нисколько. Соло для кукушки на счет «три плюс два», прозвучавшее сегодня совсем уж издевательски. Плавное фуэте перед глазком – в фас, в профиль. Дивертисмент замковых инструментов. И завершающим аккордом – струльбружья, мутноглазая харя хозяина.
– Здравствуйте, Родион Кириллович, вы молодцом сегодня. Я телятинки принесла, капусты квашеной. Мне к празднику чай иностранный в наборе выдали. Бергамотовый какой-то. Пахнет классно.
– Ну-ну, – отреагировал Родион Кириллович и прошаркал в спальню, бросив через плечо: – Хозяйствуй.
Таня поставила на плиту чайник. Мясо и капусту загрузила в холодильник – пускай тоже в пользу государству отойдет, если прежде не сгниет, конечно. На стол поставила желтую жестяную баночку с надписью «Twinings’ Earl Grey Tea». Сильный бергамотовый аромат закроет посторонний запах в одной из двух чашечек, которые она тоже поставила на стол…
Содержимое ампулы с концентрированным раствором атропина, с серьезным видом принятой из дрожащих ручек Марины, давно уже вылито в унитаз, а стеклянные осколки покоятся на свалке. Есть средство получше.
Эту штучку разработали химики, причем даже не военные, а сугубо гражданские, и предназначалась она заменить ядреный дуст, которым в южных республиках нещадно опыляли хлопковые поля. В отличие от последнего, активный компонент нового вещества отличался летучестью и, потравив всяких вредителей, в считанные часы улетучивался почти без следа. К сожалению, травил он не только жучков-паучков. При случайном вдыхании отмечались судороги, рвота, потеря сознания. Хотя летальных исходов отмечено не было, продукт сняли с производства, но в хранилищах осталось множество баллонов, охотно и по дешевке приобретаемых с заднего крыльца местным населением, как вещь в хозяйстве полезная. Один специалист соответствующего профиля научился каким-то путем добывать из этого вещества прозрачные кристаллы, которые снова растворял уже в чем-то другом. Итоговые капельки при приеме внутрь гарантировали множественный инфаркт в течение часа-полутора, для старых и больных хватало получаса. Сам же препарат быстро разлагался на почти безвредные составляющие и полностью усваивался организмом. Ничтожные его следы в принципе могли быть выявлены кропотливой, дорогой и очень специализированной экспертизой, но до такой экспертизы нужно было еще додуматься и правильно ее провести.
Единственным недостатком этого лекарства от всех болезней был резкий, специфический запах… Дух бергамотовый силен, но все же не добавить ли гвоздички? Нет, обойдемся, а то еще пить откажется.
«Последний дар моей Изоры…» Перед глазами встало лицо Шерова, волнистое, словно струи теплого воздуха. Как тогда, на картине в его отрадненском кабинете. Давно это было… «Не слабо», – пробормотала она, и лицо исчезло.
– Родион Кириллович, вам в комнату подать или на кухню выйдете? – крикнула Лада в коридор…
– Зря старалась, – пробурчал он, наливая себе третью чашку крепкого, почти рубинового чая и доливая туда же изрядную дозу коньяка из хрустального графина. – Мне что морковишный, что с листом полынным, что с бегемотом твоим. Уж десять лет как нюх отшибло… Сама-то что не пьешь?
– А я пью. – Лада отхлебнула чая, откусила кекса, принесенного ею же позавчера. – Сейчас щи заряжу, а пока готовятся, приберусь. Маринка последние дни не забегала?
– На что она мне сдалась? Бестолочь, неумеха.
И злыдня… Ждет не дождется, когда я в ящик сыграю, на наследство рассчитывает. Ухаживает за мной, стариком, и денег не просит, а глазками-то так и стреляет, где что лежит… Вовремя ты появилась, а то я ее бояться уж начал, вколет какой отравы или вон в чай подольет… – Родион Кириллович шумно всосал в себя остаток чая и плеснул в пустую чашку немного коньяка. – Только пусть не надеется…
Он гнусно хихикнул, отпил из чашки и выжидательно посмотрел на Ладу. Та молчала.
– Совсем неинтересно, кому и что я отписать хочу?
– Простите, Родион Кириллович, это ваши дела, меня они не касаются…
– Так-таки и не касаются?.. Я ведь тебя, девка, не просто так в домработницы нанял, денег лишних у меня не водится на всякие пустяки их бросать.
– А что ж тогда?
– Приглядывался. Маринке-то я давно уж не верю, а без бабы в доме трудно мне. Ты ведь безмужняя?
– Вдова, – помрачнев, бросила Лада. – Вы же знаете.
– И я вдовый.
– Уж не сватать меня собрались, Родион Кириллович? – Лада фыркнула в кулак.
– А что? Девка ты крепкая, сноровистая, из себя видная. И уход мне обеспечишь, и уют. Много ли старику надо? А я тебя сюда пропишу, содержание положу богатое… в разумных пределах, конечно… Ну да ты жизнь правильно понимаешь, транжирить направо-налево не будешь…
– Шуточки у вас, Родион Кириллович!
– Ты подумай, Ладушка, хорошенько подумай. Что у тебя сейчас есть? Служба копеечная, пенсия и вовсе плевая. А за мной нужды знать не будешь, а как помру – все твое будет. Ты хоть знаешь, какое здесь богатство собрано?
– Да кончайте вы, Бога не гневите. Ничего мне от вас не надо.
Вот так фунт! А между прочим, предложи он такое на денек пораньше… Хотя бы даже на полчасика. А если бы предвидеть такой поворот, когда планировали операцию… Да, знать бы прикуп… Теперь-то всяко поздно.
– Не хочется за старого? Мне ж от тебя не любви надо, а службы верной. Велико ли дело, что хозяин на полвека тебя постарше будет, коли награда по делам…
Он вдруг задышал часто, глаза вылупил.
– Что-то неможется мне, пойду прилягу. Дойти помоги.
Лада довела его до кровати, уложила.
