Алексей Макеев - Лучше бы я был холостяком
– Ларочка, кисонька моя ненаглядная, – изредка противился я. – Мне там абсолютно нечего делать. Мне будет там скучно. Я никого не знаю. Не умею строить из себя важную особу и не знаком с великосветскими манерами. Я не хочу быть в роли свиньи, забравшейся в чужой огород.
– Кончай привередничать, – властным тоном отсекала Лариса все мои попытки остаться дома. – Ты будешь рядом со мной. В крайнем случае всегда приду тебе на помощь и смогу подсказать, в какой ситуации и что ты должен делать. В любом случае тебе нечего бояться.
Да если говорить откровенно, то я ведь ничего не боялся. Дело вовсе не в том, умел или нет пользоваться на званом обеде той или иной вилкой. Причина моего отказа посещать подобные заведения была более серьезной и скрывалась в Ларочкиной ревности. Помимо того, что теперь я был совершенно лишен моей прошлой холостяцкой свободы, я не мог даже думать о мимолетном знакомстве с какой-нибудь миловидной привлекательной особой. Можете представить себе молодого крепкого орла, заточенного в золотую клетку, которую выставили посередине птичьего острова. В любом женском обществе я присутствовал лишь на правах евнуха, которому был разрешен доступ в гарем турецкого султана. Да и то, справедливости ради следует заметить, что во всем древнем Стамбуле не было более изощренного любовника, чем мной упомянутый евнух, который, в силу физиологической неполноценности, старался как можно изощреннее доставить удовольствие юным наложницам, практически выступая в роли неполноценной лесбиянки. Я же, в свою очередь, не имел права не только прикоснуться, но даже мельком взглянуть на любую потенциальную соперницу моей жены. Даже в самый яркий солнечный полдень над моей головой сгущались грозовые облака.
– Мне за тебя стыдно, – постоянно упрекала Лариса. – Ты как озабоченный кобель бессовестно пялишься на всех посторонних женщин. Для тебя нет никакой разницы, кто перед тобой, смазливая вертихвостка или обрюзгшая старуха. А эти тощие девицы? Можно подумать, что они стройнее и привлекательнее твоей супруги.
– К чему такие несуразные сравнения? – оправдывался я. – Здесь нет ни одной женщины, которая бы затмила твою красоту. Которая была бы хоть чуточку умнее тебе. Ни одна из них тебе в подметки не годится!
– А эти старые коровы? – не обращая внимания на мои слова, продолжала Ларочка. – Они то и дело строят тебе глазки!
– Но ведь в этом нет моей вины.
– Значит, своим неприличным поведением ты даешь им повод.
– Каким поведением? Я даже стараюсь не смотреть в их сторону.
– Тем более! Значит, всем своим равнодушным видом даешь им понять, что рядом с тобой находится глупая ревнивая дура!
– Тогда завяжи мне глаза или надень на меня паранджу. Води за собой на привязи, как слепого несмышленого теленка.
– Возможно, я не права, – иногда соглашалась Ларочка, но, как правило, тут же язвительно подчеркивала: – Старые кошелки! Если в молодости не смогли сохранить возвышенные чувства любви, то какой смысл в зрелом возрасте трясти перед молодыми кавалерами ожиревшими бесформенными телесами?
– Для подобных дамочек существуют альфонсы, которые за хорошие деньги готовы переспать с кем угодно.
– Но неужели ради денег можно забраться в постель к дряблой старухе, от которой веет холодной могильной сыростью? Это же так мерзко, так унизительно!
Ларочка старалась придать своему голосу максимум иронии.
– Мне тоже этого не понять, – немногословно отвечал я, заведомо скрывая противоречивое мнение на этот счет.
Мне, дамскому угоднику, как никому было доподлинно известно, что любая женщина, независимо от возраста, всегда остается женщиной и способна юному обольстителю подарить незабываемую ночь, полную жаркой любви и неуемной страсти. Впрочем, кому теперь были нужны мои познания в женской психологии? Надев на безымянный палец обручальное кольцо, я мгновенно похоронил свою беззаботную молодость. Я даже был вынужден носить лишь те парадно-выходные костюмы, которые предлагала Лариса. Иногда мне начинало казаться, что я становлюсь ее любимой безропотной игрушкой. Не имея личного дохода, я был жестко ограничен в финансах. У меня зачастую не было денег на самые мелкие расходы. Если мне хотелось что-то приобрести, пусть даже стаканчик дешевого сливочного мороженого, то я должен был попросить об этом у собственной жены, и если у нее появлялось желание проявить благосклонность, то я получал то, что хотел.
– Мне для тебя ничего не жаль, – обычно подчеркивала Лариса. – Но зачем тебе деньги? Ведь у тебя все есть. Ты только скажи…
Но самое противное во всей этой ситуации заключалось в том, что я постепенно начал терять по отношению к моей супруге всяческий интерес. Она все меньше и меньше привлекала меня как женщина, а если мне все ж таки приходилось исполнять супружеский долг, то я делал это без особого желания, просто слепо подчиняясь природному инстинкту. С каждым днем я начинал все чаще вспоминать милых моему сердцу мурманчанок. Так или иначе, только в их компании я ощущал себя настоящим мужчиной. Здесь, в Тольятти, я невольно стал жалким альфонсом при собственной жене, а ее папаша вообще вводил меня в бешенство. Уже не говорю о том, что вместо внедорожника черного цвета, с механической пятиступенчатой коробкой передач, имеющего отличную проходимость, я получил лишь от осла уши. По-моему, Грохотов и не собирался преподносить мне столь щедрый подарок или, во всяком случае, что-то выжидал. Впрочем, он никогда и не скрывал откровенную неприязнь по отношению ко мне. Более того, каждый раз, когда он приходил к нам в гости, считал своим долгом нанести мне очередное оскорбление.
– Мне надоело жить за чужой счет. Намерен устроиться на работу, – однажды заявил я.
Он посмотрел на меня недобрым взглядом и презрительно произнес:
– Намерения у тебя, может быть, и правильные, но кто тебя возьмет?
– Как это кто? – возмутился я. – Сейчас не работает только ленивый! Любой человек, который хочет применить на деле свои знания и жизненный опыт, без работы не останется.
– Ты не любой человек!
– С какой стати? Я такой же гражданин, как и все жители нашей страны. Мои конституционные права…
– Здесь, в Тольятти, у тебя нет никаких прав, а есть только обязанности, – озлобившись, прорычал Василий Николаевич. – К тому же если ты женился на моей дочери, то советую навсегда выкинуть из твоей пустой головы подобные мысли!
– У меня два высших образования, – возразил я. – Помимо русского, в совершенстве владею тремя языками: английским, французским и шведским.
– А у меня пять классов церковно-приходской школы, – съехидничал он. – Кому нужно твое образование? Сейчас умники вроде тебя не в почете! В наше бурное время ты либо распоряжаешься судьбами мелкосортных людишек, либо барахтаешься в бочке с жидким навозом, постоянно захлебываясь чужими испражнениями!
– Либо ты имеешь, либо тебя имеют, – резонно уточнил я.
– А мой ершистый зятек, оказывается, сообразительный малый, – удовлетворенно произнес Грохотов. – Только не забывай, что у тебя уже есть работа. Ты должен ублажать мою дочурку и всячески пытаться сделать ее жизнь наиболее полноценной и красочной. И заметь! За этакий пустячок я регулярно выплачиваю тебе отличные дивиденды.
Я с недоумением посмотрел на Василия Николаевича.
– Возможно, немного перегнул палку, – подытожил он. – Разумеется, лично ты не получаешь от меня ни копейки, да и впредь никогда не получишь! Но я регулярно снабжаю твою женушку, и за ее счет ты живешь в полном достатке. Сытно ешь, вдоволь пьешь. Обут, одет. Что тебе еще не хватает?
– Не совсем понимаю… – нараспев протянул я. – Что именно имеете в виду?
– А что тут понимать? Ты нравишься моей дочери. Возможно, она действительно тебя любит…
Он как-то странно произнес эти слова. То ли с насмешкой, то ли с укором и тут же уточнил:
– Последний раз повторяю: твоя основная задача – ублажать мою дочурку и потакать всем ее прихотям!
Василий Николаевич подошел ко мне вплотную и грубо произнес:
– Я ведь тебя, гниду, насквозь вижу! Мне приходится терпеть твое присутствие только ради нее, а иначе бы давно вышвырнул тебя на улицу! На работу собрался? Да тебя в этом городе без моего разрешения даже к мусорным бакам не подпустят!
– Здесь не примут, в другом месте устроюсь, – резко заявил я.
Он наклонился ко мне и, почти прикоснувшись губами к моей щеке, грозно произнес:
– Решил со мной шутки шутить, козявка мелкая? Запомни раз и навсегда! Ты живешь на этом свете до тех пор, пока находишься под покровительством моей милой девочки. Как только вздумаешь выпорхнуть из ее уютного гнездышка, желторотик несмышленый, так сразу угодишь в преисподнюю!
Разумеется, все угрозы он сопровождал отборным трехэтажным матом и прочим блатным жаргоном.
– Я давно на тебя зуб точу, – с дерзкой бесцеремонностью заявил Грохотов. – У меня руки так и чешутся намылить тебе шею. И запомни самое главное… Если с моей дочерью произойдет хоть малейшая неприятность, я не стану ничего выяснять и тут же порву тебя в клочья, как тузик грелку!
