Анна Данилова - Сердце химеры
– А других своих женщин вы туда не приводили?
– Нет, но там бывала Лора. Она… как бы это помягче выразиться, подворовывала у меня ключи и приезжала туда вместе со своими приятелями…
– Кроме мужа и официального любовника, я полагаю?
– Да, я уверен. Она, если можно так выразиться, метила свою территорию, но пускала туда только тех, кто не должен был пересечься там с членами ее семейства… Скажите, вам удалось узнать что-нибудь о Горе, Вике?
– Да. Картина простая – они оба полумертвые от водки, пьют по-страшному. Думаю, они даже еще не осознали, что Лоры нет. Им будет куда страшнее, когда они придут в себя… Даже не представляю, как они доберутся до кладбища и смогут ли вообще принять участие в похоронах. А что касается ее второго любовника, то мне не удалось его найти. Я попросту не знаю, где его искать.
– Полина тоже так сказала… – обронил я.
– Что значит «так сказала»?
– Я поручил ей встретиться с ним, попытаться разыскать его, – покраснел я, поскольку проговорился сыщику в том, что в отчаянии занимаюсь самодеятельностью.
– Знаете, я бы тоже на вашем месте не бездействовал, – ободряюще улыбнулся мне Вишняков. – Вот только в помощники брал бы людей с большей осмотрительностью. Судя по тому, что я узнал об этом Саше (мать Лоры сообщила, что он работает на бензиновой станции неподалеку от Музейной площади), найти его мне все же удастся…
Я представил себе Аллу Николаевну, находящуюся явно не в себе от горя и выдающую на-гора частному детективу подробности личной жизни погибшей дочери. Интересно, а о чем она думала, наблюдая за ее похождениями? Неужели ни разу не произошло ни одного более-менее откровенного разговора, в котором бы Алла Николаевна хотя бы попыталась навести порядок в голове и душе своей дочери?
Поскольку в их доме я был частым гостем (хотя гостем меня можно назвать с большой натяжкой, так, вор чужих секретов, человек, питающейся, не хуже Глафиры, частной жизнью соседей), я имел возможность время от времени наблюдать (хотя правильнее было бы сказать, подслушивать), как общаются между собой эти родные души – мать и дочь. И, странное дело, при всем том противоречивом, циничном, эгоистичном, экспрессивном, нервном, что составляло характер Лоры, с матерью они находились в полной гармонии. И если бывали у Лоры вспышки агрессивности, то направлены они были скорее в сторону отца, который раздражал ее своим отношением к матери и которого она презирала до глубины души.
«– Глафира, можно я сегодня у тебя ночевать останусь? К Горе не пойду, он сегодня тараканов морит, там в квартире дышать нечем. Вик уехал по каким-то там делам в область, обещал, между прочим, привезти баранину. А дома, у предков, не могу, потому что папаня оскотинился вконец. Я уж не знаю, какие-такие страсти-мордасти в их-то возрасте кипят, но у него, похоже, это становится проблемой: он не может справиться со своими скотскими желаниями и готов спариваться с ней где угодно и когда угодно. А меня это, как ты понимаешь, напрягает. Они мои родители, и я не могу воспринимать все это, как кино. Они же через стенку все это делают. И мне маму жаль. Думаю, ей стыдно. А он – скотина, скотина, скотина…»
С матерью она никогда не говорила о себе, о своих переживаниях, не открывала ей душу так, как делала легко и просто по отношению к Глафире. Они разговаривали в спокойной житейской манере, просто как женщины, обсуждающие бытовые проблемы, каждодневные дела. Алла Николаевна всегда много и вкусно готовила, Лора научилась у нее и даже превзошла ее. В отличие, к примеру, от Полины, женщины рациональной, экономной, которая варила куриный суп из дешевых суповых наборов, считая, что пряностями можно совершить чудо и превратить мутный бульон во что-то съедобное, Лора готовила куриную лапшу из целой, домашней курицы. И лапшу делала сама, отчего суп получался прозрачно-желтый, невероятно вкусный. Я так пишу потому, что, каюсь, иногда в отсутствие хозяев позволял себе попробовать кое-что. Может, я и сумасшедший, но временами мне начинало казаться, что я тоже живу в этой семье, а потому, как ее член, имею право. Тем более что я довольно часто оставлял в квартире Ступниковых деньги – на видном месте, и тогда каждый из троих обитателей квартиры – мамы, папы и Лоры – думал, что это деньги одного из них. Конечно, деньги были небольшими, чтобы Ступниковы не насторожились, но и не такие уж маленькие, чтобы унизить их подачками. Я до сих пор не понимаю, как же они ни разу не обратили внимание, что время от времени у них пропадают то котлеты из сковородки, то пара половников супа, то кусок торта или несколько пирожков. Зато иногда то просто на столе, то в старинной сахарнице, где семья держала свои сбережения, появляются от пятисот до трех тысяч рублей!
Уверен, если бы подобные суммы пропадали, а не появлялись, на это обратили бы внимание непременно.
На кухне они, мать и дочь, никогда не мешали друг другу, как это часто бывает в семьях, где живут взрослые женщины. Наоборот, Алла считала Лору как бы своим продолжением, своей частью, и они понимали друг друга почти без слов. Алла Николаевна очень любила Лору, готова была сделать для нее все, обращалась к ней с нежностью, лаской. Быть может, где-то в глубине души она и понимала, что дочь ее живет неправильно, но упрекать не смела, возможно, чувствовала себя виноватой, что не смогла обеспечить дочери достойную жизнь и что они с мужем не сумели дать единственному ребенку ни образования, ни воспитания, не позаботились о том, чтобы найти ей приличного мужа. Думаю, они тоже не были в восторге от Горы и, уж тем более, от появления в этой странноватой семье любовника Виктора, но повлиять как-то на ситуацию тоже были не в состоянии – у Лоры был всегда один и тот же железный аргумент: это моя жизнь, и никому не позволено в нее вмешиваться. Вроде: не учите меня жить – помогите материально.
У меня однажды зародилась идея, потрясающая по своей простоте и тем возможностям, которые открывались для меня, влюбленного в Лору писателя. А что, подумалось мне однажды, если предложить ей, так нуждающейся в деньгах, хорошо оплачиваемую работу у меня (см. «для меня, со мной») в качестве машинистки или секретаря. Конечно, я хорошо печатаю на компьютере сам, причем делаю это гораздо быстрее, чем многие профессиональные наборщики, но хороший и аккуратный помощник, который помог бы мне содержать мои издательские документы в порядке, а заодно (почему бы и нет?!) помогать мне по хозяйству, мне бы не помешал. Наоборот, жизнь моя заметно бы облегчилась и приобрела новый смысл. И пусть это звучит несколько преувеличенно, но это чистая правда: тогда мне не пришлось бы изучать жизнь Лоры со стороны, я постарался бы сделать так, чтобы иметь непосредственное отношение к ее жизни, войти в ее жизнь и позволить ей войти в мою. Мечтая об этом, я почти видел, как оберегаю ее от всех тех многочисленных ошибок, в которых она увязала все прочнее и страшнее… Я мог бы ее предостеречь от многих разочарований и подарил бы ей совершенно другой мир. Да, все это могло бы быть, но ничего такого я так и не предпринял. Быть может, виной тому моя далеко вперед летящая фантазия, рисующая мне бытовую сторону этого нашего совместного, по сути, проживания. Ведь она придет ко мне не одна, а с целой компанией близких, друзей, приятелей, любовников и будет в часы моего отсутствия названивать всем им, как это делает сейчас (точнее, делала). Если вообще не станет водить их ко мне домой и принимать в моей спальне. Представлял я и медленное, но верное проникание в мой дом родителей Лоры, как они будут сновать туда-сюда, чтобы обменяться с дочкой парой слов или помочь ей что-то там прибрать, почистить, а то и приготовить (чтобы писатель не помер с голоду); как отец ее притащится ко мне с шахматами, к примеру, или, того хуже, – с бутылкой коньяка, чтобы поговорить по душам; или мама ее принесет мне кусок пирога или кастрюльку супу… Но дружба семьями никак не входила в мои планы. Напротив, мне нужна была только Лора, но получить я ее мог только единственным путем: забрав с собой, женившись на ней и отдалившись от всего ее окружения куда подальше. К морю, скажем… Почему я этого не сделал? Что мне помешало? Удивительное дело – нерешительность. Я представлял себе и другую картину: Лора на досуге… притулившись на краешке кресла с мокрой тряпкой, которой она вытирала пыль, читает мои рукописи, заглядывает в мои файлы, копается в моих мыслях и чувствах. Поначалу – интерес, потом снисходительная улыбка, подмигивание (эка тебя занесло, Михаэль, в твоих фантазиях!), а потом и вовсе равнодушие. Это бы убило меня. Мне просто необходимо было, чтобы моими текстами восторгались, чтобы ими зачитывались, чтобы их любили вместе со мной. Я боялся Лоры – вот и весь ответ.
11
Расставшись с Вишняковым, я из машины решил все же позвонить Полине. Неприлично делать вид, что ничего не произошло. Тем более, что она еще недавно с таким рвением пыталась помочь мне.
