Мария Спасская - Сакральный знак Маты Хари
– Но, дорогой, не стоит излишне драматизировать, Васанта превосходно справляется с уборкой. Я тоже без дела не сижу. Мне необходимо готовиться к вечернему приему.
– Не понимаю, – нахмурился майор, и усы его, так нравившиеся Маргарете в первые месяцы замужества, а теперь не вызывавшие ничего, кроме раздражения, встали дыбом, как у рассерженного кота. Когда опьянение медового месяца схлынуло, Маргарета вдруг поняла, что, пожалуй, на Земле не было более чужого человека, чем майор МакЛеод. Они были настолько разные, что майор и сам постоянно говорил об этом. Кроме того, разница более чем в двадцать лет давала о себе знать, и прижимистый муж, которому каждый гульден доставался с огромным трудом, постоянно отчитывал жену-транжиру, не жалеющую денег на то, чтобы подавать себя в самом лучшем свете. – Не понимаю, для чего нужны какие-то особые приготовления? Подумаешь, прием! Соберутся мои сослуживцы, пропустят по стаканчику виски и разойдутся по домам.
– В Париже так не принято. В парижских салонах на приемах заведено подавать как минимум две смены блюд, – настырно гнула Маргарета свою линию. – Мне необходимо позаботиться о десерте и, кроме того, дневной почтой придет парижское платье, так что будь добр, оставь побольше денег, я заплачу по счетам.
Взбешенный майор вскочил с ротангового кресла и, сверкая белыми глазами на побагровевшем лице, закричал:
– Опять Париж! И снова деньги! Ты можешь говорить о чем-нибудь другом? В конце концов, если тебе так нужен Париж, почему ты туда не уедешь? Проваливай ко всем чертям, а нас с детьми оставь в покое!
Сорвавшись с места, он кинулся прочь с террасы, чтобы вскочить на коня и умчаться на службу. А Маргарета, насмешливо дернув уголком большого рта, невозмутимо доела оладьи с сиропом, выпила кофе и отправилась за покупками. К детям она даже не заглянула. Проснувшись, малыш Норманн посмотрел на няню и капризно затянул:
– Хочу к мамочке!
– Тише, сестричку разбудишь, – прижав палец к губам, на ломаном английском проговорила Васанта. – Полежи, малыш, тихонько, я принесу теплого молочка. Когда проснется Нон, будем завтракать.
Невысокая и плотная, Васанта поднялась с циновки, одернула саронг и кабию[10], поправила густые черные волосы, собранные в гладкую прическу. Выйдя из детской, она прошла через гостиную, сбежала по ступеням в сад и направилась к хозяйственным постройкам, где в погребе хранилось молоко. Няне показалось, что около сарая мелькнула чья-то тень, но девушка решила, что ошиблась. Однако стоило ей завернуть за угол, как кто-то схватил ее за руку. Васанта вздрогнула от испуга, увидев перед собой бледное лицо сжимавшей ее руку незнакомки. Незнакомка сделала ладонью выразительный успокаивающий жест и горячо зашептала:
– Васанта, это я, Сита! Помоги мне, сестричка! Умоляю! Спрячь меня, за мной гонятся!
Няня инстинктивно оглянулась по сторонам, опасаясь увидеть тех, кто гонится за Ситой, и, прежде чем успела что-либо сообразить, потянула сестру за собой, укрывая в сарае.
– Сюда, скорее, – Васанта отперла дверь и торопливо юркнула под крышу из пальмовых листьев, увлекая за собой сестру.
Девушки вбежали в темное помещение и захлопнули за собой дверь. Яркий дневной свет пробивался сквозь широкие щели в стенах сарая, кое-как сколоченного из неструганых досок. Сестры сели на перевернутые ведра, и Васанта тревожно спросила:
– Что случилось, Сита? Кто за тобой гонится и почему ты не в храме?
– Жрецы хотели меня убить, и я сбежала.
– За что убить? – Круглое лицо няни посуровело. – Ты провинилась?
– Поверь, сестренка, моя вина лишь в том, что я полюбила. Разве за это можно убивать? Жрецы принесли в жертву моего сына и хотели принести в жертву меня! Мне нужно немного денег, я уеду отсюда как можно дальше, и никто никогда меня не найдет!
Лицо сестры изменилось еще больше, словно окаменев. Она встала и жестко сказала:
– Да как ты смела, презренная! Ты предала Бога и навлекла проклятье на нашу семью! Мама лежит при смерти, мы все надеялись на помощь Шивы, а ты! Ты все испортила!
Васанта кинулась с кулаками на сестру и стала молотить ее по чему придется. Худенькая Сита закричала, пытаясь вырваться и закрыть руками голову, но была не в силах противостоять натиску более крепкой родственницы. Схватив висевшую на стене веревку, Васанта принялась скручивать сестре за спиной руки, приговаривая:
– Ты вернешься в храм, проклятая, уж я об этом позабочусь!
Связав беглянку и заткнув ей тряпкой рот, няня огляделась по сторонам в поисках чего-нибудь подходящего, куда бы можно было спрятать взбунтовавшуюся девадаси. И тут взгляд ее упал на сундук, в котором хранили старое постельное белье и дырявые одеяла. Рачительный майор ничего не выбрасывал, полагая, что все, что отслужило свой срок, может пригодиться в хозяйстве. Если на время положить Ситу в сундук, ночью можно будет перенести ее в повозку и отвезти в храм. Вытряхнув тряпки на земляной пол, Васанта легко подхватила худенькую танцовщицу на руки и швырнула в сундук. И, обернувшись, увидела застывшего в дверях Норманна. Широко расставив пухлые ножки, мальчик стоял на пороге сарая и во все глаза смотрел на няню.
– Почему положила тетю в сундук? – прохныкал ребенок. – Тетя плохая, да?
– Норманн! Ты зачем здесь? – всполошилась Васанта, устремляясь к мальчику. – Что это у тебя в ручке? Где ты это взял?
Няня испуганно смотрела на знак девадаси, зажатый в кулачке мальчика.
– Отдай! – требовательно приказала Васанта.
– Не отдам, это мое! – скривил личико малыш. – Я нашел эти бусики около сарая и подарю мамочке!
Подхватив мальчика на руки, няня понесла ребенка в дом, судорожно соображая, что делать. О том, чтобы отпустить богоотступницу, не могло быть и речи. Необходимо вернуть ее в храм, чтобы свершилась жертва и проклятие не пало на весь их род. Значит, нужно уговорить мальчишку молчать. И во что бы то ни стало забрать у него тали, ведь девадаси без знака жены Шивы – не девадаси.
– А хочешь, я подарю тебе мой красивый камень на подставке, который тебе так нравится? – дорогой уговаривала Васанта малыша. – А ты мне пообещаешь молчать про тетю в сундуке и отдашь бусики.
– Не отдам, – капризно протянул мальчик. – Это мои. Я их нашел. Я их подарю маме и расскажу о тете в сундуке.
Васанта, закусив губу, искоса посмотрела на сына хозяев и кивнула головой, принимая решение. Пока она готовила завтрак, Норманн и Нон играли золотым медальоном. Несколько раз, отвлекая внимание, няня пыталась забрать у них тали, но Норманн проворно зажимал украшение в кулачке, выкрикивая, что это для мамочки и что он ей все расскажет про тетеньку в сундуке. Ситуация была безвыходная. Мальчик должен был умереть до того, как вернутся хозяева. Васанта сходила в свою комнату и принесла перетертые коренья, дарующие вечный покой. Насыпав белый порошок в молоко, няня внимательно проследила, чтобы малыш съел лепешку и выпил все, до последней капли.
Маргарета вернулись ближе к обеду. Она приехала в повозке, нагруженной покупками и корзинами со снедью, и застала Норманна в бреду. Мальчик лежал, крепко сжав в кулачке свое сокровище, никому не отдавая золотой медальон, подвешенный на длинный витой шнур.
– Бусики для мамочки, – шептал он, не открывая глаз. Время от времени маленькое тело его сотрясали спазмы, сопровождающие позывы рвоты. Но рвоты не было, ибо содержимое детского желудка изверглось на ковер еще раньше, сразу же после завтрака, и няня все убрала.
– Немедленно! Пошлите за доктором! – металась по детской Маргарета, понимая, что муж во всем случившемся обвинит ее. Перепуганная прачка побежала выполнять приказание. Утомившись ходить по комнате, женщина обреченно присела на край постели и стала ждать. Мальчик метался в бреду, повторяя про бусики и про тетеньку в сундуке, но Маргарета не слушала. Она придумывала, что скажет мужу. В прихожей затрещал звонок, и через несколько секунд в детскую вошел гарнизонный врач.
– Мадам МакЛеод, – лысый жизнерадостный толстяк шаркнул ножкой и припал к руке хозяйки. – Рад запечатлеть мое почтение. Ну, рассказывайте! Что у вас стряслось?
– У Норманна жар, – откликнулась Маргарета. – Боюсь, как бы с ним не приключилась тропическая лихорадка.
– Сейчас осмотрим молодого человека и успокоим маму, – кокетничал эскулап. – Скорее всего, это обыкновенная простуда, и вы, мадам МакЛеод, напрасно беспокоитесь.
