Эдуард Хруцкий - Сто первый километр
– Вот какое дело. Что известно на сегодня. Неизвестные преступники предположительно на «победе» светлого цвета, она может быть или бежевой, или серой, привезли к отметке сто восьмого километра труп и выкинули его из машины. Убит неизвестный был из пистолета калибра 5,6, видимо из «марголина». Пулю и дактилоскопическую карту убитого отправили на экспертизу к вам в управление. Судя по одежде, убитый принадлежит к весьма обеспеченной семье. Но заявления о пропаже пока в московскую и областную милицию не сделано. Не обращались и в бюро несчастных случаев. У убитого обнаружены записка и номерок из гардероба московского «Коктейль-холла». Пока все.
– Судя по одежде, я протокол посмотрел, – сказал Скорин, – паренек-то этот из московских пижонов.
– Это нам здорово упрощает дело, тем более что, судя по записке, если, конечно, она предназначена убитому, имя его начинается на «В».
– Иван Александрович, Ефимов меня чуть не убил, но потом сам благодарить будет. Руководство создало специальную оперативную группу. Вы – старший, зам – Никитин и трое наших сотрудников. Искать, судя по номерку, в Москве придется?
– Поначалу там.
В дверь заглянул Никитин:
– Привез, Иван Александрович.
– Замечательно. Прошу меня простить, но приехал эксперт. – Данилов встал.
– Какой эксперт? – удивился Скорин.
– Пойдем – увидите.
В коридоре у дверей даниловского кабинета топтался Воробьев. Был он в старом ватнике и старых брюках, заправленных в кирзовые сапоги. Не похож был Валька Воробьев на того пижона, которого месяц назад встретил в ресторане на вокзале Данилов.
– Что, Валентин, в КПЗ собрался? – усмехнулся Данилов.
– А за что? – Валька нервно вытер ладони о ватник.
– А я откуда знаю. – Данилов открыл дверь. – Заходи.
Скорин, Воробьев и Никитин вошли в кабинет, и в нем сразу стало невыносимо тесно.
– А кабинет-то у вас, Иван Александрович, приличный, не то что в Москве, – нагло огляделся Воробьев.
– Это ты прав, Валя.
– Значит, вас, вроде как урку, сюда на исправление послали?
– Точно. – Данилов захохотал. И смеялся долго, до слез. Он отдышался и весело посмотрел на Воробьева. – Ты, Валя, мне помочь должен. Хочу использовать твое уникальное знание заграничного ширпотреба.
– Если есть кто-то здесь, кому лепень[11] закордонный задвинул или, к примеру, шкары[12], то я ни при чем.
– А я разве тебя обвиняю? Я как урка урку тебя прошу.
На этот раз захохотали все.
Когда отсмеялись, расселись и закурили, Данилов приказал принести вещи.
– Оцени, Валя.
Воробьев взглянул, увидел кровь:
– С мокрого сняли?
– Да.
Валька развернул вещи, помял, посмотрел на марки:
– Ну что сказать, Иван Александрович, товар привозной. Хороший. Московские пижоны за такое шмотье жизнь отдадут. Я бы и сам. Вещи из дорогих. Рубашка американская, галстук шелковый.
– Ты мне цену назови.
– Цену? Ну, пиджак я бы отдал за шестьсот… Брюки – рублей триста… Ботинки… Ну, двести пятьдесят, не больше. Галстук двести, рубашка минимум триста.
– Значит, на круг получается где-то около двух тысяч? – спросил Данилов.
– Это если хорошего фраера найдешь. Упакованного. Желательно грузина. А так – тысяча семьсот – восемьсот. Тоже хорошие башли.
– Неплохие. А скажи мне, Валя, мой всезнающий эксперт, ты же со всеми московскими пижонами знаком…
– Ну зачем же так? – Валька потупился скромно. – Всего никто не знает. Но твердую клиентуру имею.
Данилов положил на стол фотографию убитого:
– Знаешь?
Валька взял фотографию, посмотрел внимательно:
– Его мокнули?
– Его. Ну, чего молчишь?
– Знаю я его. Виктором зовут. Я у него весной две курточки с погончиками из прорезиненного шелка и пять галстуков покупал. Но для себя…
– Валя, меня твои дела не интересуют. Что знаешь об убитом?
– Знаю, что родители его за границей живут. Папаша какая-то шишка в ГУСИМЗе…
– В Главном управлении советского имущества за границей, – расшифровал буквенную сумятицу Данилов. – Где живет?
– Не знаю точно. Слышал, что на Горького, около Пушкинской.
– Телефон?
– Не знаю. Мы с ним в «Коке» встречались.
– Компания?
– Он из особой.
– Как это понять?
– Ну, будем так говорить. – Валька сел, обвел глазами милиционеров. – Пижонская, стильная Москва неоднозначна.
Он сделал паузу. Достал из кармана ватника элегантный пластмассовый портсигар, вынул сигарету, закурил.
В комнате приятно запахло дорогим табаком.
– Неоднозначна, – продолжал Валька. – Вы не смотрите, что они топчут асфальт на Броде…
– На улице Горького, – уточнил Скорин.
– По-вашему – улица Горького, по-нашему – Брод. – Валька сел поудобнее, принял изящную позу. – Так вот, ходят там ребята-работяги типа Витьки Бебекина. Днем он в химчистке работает, а вечером – на Броде, он кинооператор. Ходят там солидные люди, писатели, братья Тур например. Это известные московские пижоны, так сказать, образец для подражания. Есть компания студентов и спортсменов и кодла деток.
– Как это понять? – поинтересовался Никитин.
– А это те, у кого папы или начальники большие, или за кордоном работают. Вот эта компания самая стильная. Наимоднейшая. Денежки им нужны, они мне частенько вещички сбрасывают. Вот и весь расклад. Ходят они в основном в «Кок» или «Аврору», иногда в Гранд-отель.
– Ну что же, коллеги сыщики, лекцию нам профессор Воробьев прочел весьма интересную и полезную. Молодец, Валя. Психолог.
– А при моей профессии иначе нельзя. Психология – главное оружие…
– Ты подожди пока в коридоре. – В голосе Данилова послышались доброжелательные нотки.
– Будет сделано. – Воробьев вышел.
– Ну, какие соображения, орлы-сыщики? – Данилов встал, потянулся хрустко.
– Вербовать его надо, – твердо решил Никитин.
– А зачем? – Скорин достал сигареты. – Рупь за сто отвечаю, что он у кого-то из ребят с Петровки на связи. Какое мнение, Иван Александрович?
– Мазаться не буду – все равно проиграю, – улыбнулся Данилов.
– Тогда как будем действовать?
– Поговорим душевно. Позови его, Никитин.
Никитин приоткрыл дверь и выглянул в коридор. Воробьев показывал милиционеру фокус со спичечным коробком. Сержант смотрел на коробок так, словно он был живой.
– Валентин, зайди, – махнул рукой Никитин.
– Тренируйся, сержант, – хитро усмехнулся Валька. – Сейчас я твоих начальников просвещу и приму у тебя зачет.
Сержант взял коробок и с недоумением покрутил головой.
Воробьев вошел в комнату и еще раз оглядел веселых ментов. Судя по добрым лицам, ничего хорошего ему ждать не приходилось.
– Садись, Валя, закури свою ароматную сигарету. Кстати, а что ты куришь?
– «Дерби», Иван Александрович.
– Ну что же, вполне респектабельно. А почему не «Тройку» или «Москву»?
– А у них обрез золотой, пусть их фраера курят.
– Убедительный ответ. – Скорин подвинул Вальке пепельницу.
– Иван Александрович, – Валька рванулся в бой, – вы меня ведь вызвали не для того, чтобы узнать, какой сорт сигарет я курю.
– Правильно понимаешь, Валя.
– Тогда говорите прямо, что нужно.
– Это не только нам нужно, но и тебе. – Данилов постучал карандашом по плексигласу на столе.
– Я понял, будете меня крестить.
– А зачем? – хитро усмехнулся Никитин. – Одного новорожденного два раза не крестят.
Валька промолчал.
Трое сыщиков оценили паузу и поняли, что Воробьев совсем не прост.
– Ты понимаешь, Валя, – начал Данилов, но Воробьев перебил его:
– Я все понимаю, что должен вам помочь, а иначе вы мне устроите не жизнь, а кошмарную жуткость. Я, конечно, могу помочь из уважения к вам, но что я буду с этого иметь?
– Во-первых, легально месяц в Москве поживешь, – твердо сказал Скорин, – во-вторых, я как замнач угро области буду ходатайствовать, чтобы тебе срок высылки скостили…
– А прописка?
– И прописку сделаем, если ты нам поможешь.
– Я вас, гражданин начальник, вижу впервые и не знаю, какое ваше слово. А вот если Иван Александрович мне это подтвердит, то я согласен.
– Ты меня, Валентин, знаешь не один год, – Данилов сунул карандаш в вазочку на столе, – твердо в нынешнем моем положении ничего обещать нельзя. Но если подполковник Скорин говорит, то верь ему, как мне.
– Хорошо, – Валька хлопнул ладонью по колену, – будь по-вашему. Поверю.
МОСКВА. ОКТЯБРЬ
Валька Воробьев по кличке Сова
Не заезжая домой, он поехал в Сандуны. По раннему времени народу в бане было немного. Миша-пространщик, хороший знакомец, а иногда и помощник в делах, сказал:
