Полина Дашкова - Легкие шаги безумия
Глава 6
Москва, март 1996 года
Лена складывала вещи мужа в большую спортивную сумку. «Микрик» с Петровки должен был подъехать через два часа. В соседней комнате Сережа пытался уложить Лизу спать и в пятый раз читал ей первую главу «Винни-Пуха». Лиза почему-то не хотела слушать дальше, как только глава подходила к концу, требовала читать сначала. Спать она вовсе не собираюсь, хотя было уже одиннадцать.
— Папочка жж-ж! — сказала она, печально вздохнув.
Ей никто не сообщал, что папа улетает, она догадалась сама.
— Я очень скоро вернусь, — успокаивал ее Сергей, — что тебе привезти, Лизонька?
— Пух! Лизе надо Пух!
— Ты хочешь Винни-Пуха? Плюшевого медвежонка?
— Да, — серьезно кивнула Лиза.
— Большого или маленького?
— Большого, — сообщила Лиза басом и выразительно развела руками, показывая размер медвежонка. — И маленького, — подумав, добавила она тоненьким голоском.
— А спать ты сегодня собираешься? — осторожно поинтересовался Сергей.
— Папочка жж-ж! — Лиза сделала нижнюю губу подковкой, уголками вниз. Это означало, что сейчас раздастся торжественный рев. Предотвратить его можно было только одним способом — взять ребенка на руки и походить по комнате. В тот момент, когда Сергей подошел с Лизой на руках к окну и стал показывать ей, как красиво сияют огоньки в темноте, в комнату заглянула Лена.
— Вот так, значит, мы засыпаем, — покачала она головой.
— А мы вообще не собираемся спать, — безнадежно сообщил Сергей, — у нас родители не правильные, никакой строгости.
— Ладно, тогда пошли смотреть, как у папы сумка уложена, — вздохнула Лена. — Вдруг не правильная мама забыла положить не правильному папе что-нибудь важное?
Сумку проверили и чаю попили, а Лиза все не собиралась спать, разве можно уснуть, когда папа улетает?
— Скажи, пожалуйста, — задумчиво спросила Лена, — если человек — правша, станет он сам себе колоть наркотик в правую руку, да еще в кисть?
— Ну, если на обоих локтевых сгибах нет живого места, если все вены на запястье и кисти левой руки тоже исколоты, тогда он может попробовать. А что? — На левой кисти никаких следов нет, только на правой. Локтевые сгибы я не видела, но сомневаюсь, что там нет живого места.
— Ты опять об этом Мите? — вздохнул Сергей, — Да, Сереженька, я опять о нем. Я почему-то не могу не думать об этом. Я заметила царапины на его правой руке и эти точки следы от иглы, а потом его жена уверяла, будто он вообще никогда не кололся, наркотики терпеть не мог. Теперь все. Кремировали Митю. Но есть результаты вскрытия. Ольга умудрилась как-то, чтобы вскрытие сделали без очереди. Взятку, что ли, дала.
— И что?
— То самое. Высокая концентрация в крови. Чего именно, не помню, но какого-то мощного наркотика. И ампулы со шприцами по всей комнате валялись.
— Ты знаешь, сколько сейчас нераскрытых убийств по Москве? — Сергей поудобней уложил Лизу у себя на коленях, она уже дремала.
— Ну, примерно представляю, — кивнула Лена.
— Мы же все с тобой обсудили, не стоит идти по второму кругу, да еще за сорок минут до моего отъезда.
— Не стоит, — согласилась Лена, — и все-таки эти царапины на правой руке не дают мне покоя.
Сергей отнес уснувшую наконец Лизу в кроватку. Вернулся на кухню, обнял Лену и, припав губами к ее виску, прошептал:
— У нас с вами еще полчаса, уважаемая мисс Марпл.
* * *Оперуполномоченный Миша Сичкин решил вызвать фотомодель Веронику Роговец, проходившую главной свидетельницей по делу об убийстве певца Юрия Азарова, в кабинет на Петровку для очередного допроса.
Первые два допроса велись у Вероники дома, где она почему-то постоянно разгуливала в сомнительном неглиже — прозрачном кружевном пеньюарчике огненно-алого цвета, под вторым не было ничего, даже трусиков. Вероятно, нашумевший фильм «Основной инстинкт» произвел на свидетельницу сильнейшее впечатление, она вела себя на допросах точно так, как главная героиня эротического триллера в исполнении Шарон Стоун, то бишь томно прикрывала глаза, небрежно закидывала ногу на ногу, произносила неуклюжие двусмысленности. Например, на вопрос Сичкина «Как вы провели вечер накануне убийства?» она красиво повела плечами и, выпятив пухлую нижнюю губку, сообщила:
— Вы хотите знать, чем мы занимались? Любовью! Я могу рассказать подробности, если это поможет следствию.
Даже голосом она пыталась подражать секс-символу Америки, и все ее мысли были заняты исключительно этим: похоже у нее получится или нет?
Миша, повидавший многое на своем оперском веку и отвыкший удивляться, все-таки слегка недоумевал, почему девушка ну ни капельки не реагирует на столь внезапную и трагическую смерть своего любовника в своей квартире, почему ей совсем даже неинтересно, кто застрелил Азарова, и вообще все по фигу, кроме того впечатления, которое ее ослепительная красота производит на окружающих. Но, наверное, и это ей по фигу, она даже не замечает, что на мрачного опера Мишу Сичкина ее щедрые прелести не производят должного впечатления.
— У кого, кроме вас и Азарова, были ключи от вашей квартиры? — устало спрашивал Миша.
— Ключи от квартиры фотомодели — это серьезней, чем ключи от квартиры, где деньги лежат, — низким грудным голосом произнесла Вероника и зелеными глазами с поволокой уставилась на опера, ожидая, какое впечатление произведет ее тонкая шутка.
— Вероника Ивановна, давайте попробуем припомнить, у кого могли быть ключи. Вполне вероятно, что они оказались у убийцы. — Миша тяжело вздохнул и закурил.
— Но ведь он уже убил Юрку, какая теперь разница? — Свидетельница медленно помахала ресницами.
После беседы с фотомоделью Миша Сичкин взмок, будто вагоны разгружал на сорокаградусной жаре. Вызывая свидетельницу на Петровку, он надеялся, что казенная обстановка и невозможность явиться в неглиже подействуют на томное создание хоть немного отрезвляюще.
Она явилась с получасовым опозданием. На ней были алые кожаные плавки, черные ажурные колготки и черная газовая, совершенно прозрачная блузка, надетая на голое тело, к тому же расстегнутая до пупка. Предупредив ее официально об ответственности за дачу ложных показаний и дав подписать соответствующий документ, Миша начал все сначала:
— Как вы провели день и вечер накануне убийства?
— Ну я же говорила, мы трахались, — недоуменно подняла тонкие брови Вероника, — я же вам все рассказала.
— Хорошо, вечером вы занимались любовью с убитым, это мы выяснили.
— Подождите! — Красотка протестующе подняла руку с длиннющими алыми коготками. — Как можно заниматься любовью с убитым? Это ведь некрофилия! Вы что-то путаете, господин следователь.
— Вероника Ивановна, у меня складывается впечатление, что вы отказываетесь давать свидетельские показания.
— Разве? — ослепительно улыбнулась она. — Я ведь отвечаю на все ваши вопросы.
— Пока вы не ответили ни на один из моих вопросов, — мягко напомнил Миша.
— Да что вы! — испуганно всплеснула ручками фотомодель. — Так чем же мы с вами занимаемся столько времени?
— Чем? Я пытаюсь допросить вас как свидетельницу убийства, а вы устраиваете балаган. Не думаю, что убийство вашего любовника в вашей квартире — подходящий повод для веселья и демонстрации ваших женских прелестей. В общем так, Вероника Ивановна, либо вы ведете себя прилично и отвечаете на все мои вопросы как положено, либо пишете официальное заявление об отказе от дачи показаний.
— Если я вас правильно поняла, вы мне угрожаете? — В красивых зеленых глазах фотомодели Сичкин заметил такую лютую, ледяную ненависть, что ему даже не по себе стало. Он вдруг понял, что эта кукла ведет с ним себя так потому, что сон никоим образом не реагирует на ее неземную красоту. Это происходит помимо ее воли, просто все люди на свете делятся для нее на тех, кто «клюет», и тех, кто остается равнодушен. Последние для нее — враги, в любой ситуации, вопреки всякому здравому смыслу. Так уж устроена она, томная хищная кошечка, и винить ее в этом нельзя. А вот он, опер Миша Сичин, дурак, ибо сразу мог бы сообразить, в чем дело. Неужели правда все так просто? Или нет? Впрочем, это можно сейчас же проверить.
— Вероника Ивановна, — Миша вздохнул и покачал головой, — вы не хотите понять одну простую вещь. Чем скорее мы найдем и возьмем убийцу Азарова, тем спокойней будет вам в первую очередь. Вы молоды, очень хороши собой, у вас вся жизнь впереди. А где-то бродит убийца, побывавший у вас дома. Откуда мы знаем, не явится ли он еще раз — уже к вам лично…
— А зачем? — Зеленые глаза смотрели уже чуть спокойней и приветливей.
— Зачем — это совсем другой вопрос… — загадочно улыбнулся Миша. — Мне страшно за вас, Вероника Ивановна. Вот я смотрю на вас и думаю: бывают на свете такие чудеса, такие ослепительные, потрясающие женщины. Очень обидно и тревожно, когда рядом, где-то совсем близко, бродит мразь, убийца, способный в любую минуту одним движением стереть и уничтожить эту красоту.
