Наталья Андреева - Звезда в хвосте Льва
– Здравствуйте, – заметно картавя, сказал тот. – Вы, как я правильно понимаю, господин адвокат?
– Аркадий Валентинович, – отрекомендовался Журавушкин. – А вы – господин Раевич?
– Именно так, – тот нагнул голову к левому плечу и клюнул носом, обозначая поклон. Вся его нелепая фигура дернулась, казалось, Раевич сейчас свалится на пол. Каким-то чудом Ефим Иванович удержался на стуле.
– Аркадий Валентинович, я вас умоляю, объясните Фиме, что мы сделали все возможное, – сказал Ромашов. – И будем делать. Просто сегодня не наш день.
– Да, вы правы. – Журавушкин сел к столу.
Василиса Петровна проворно накрыла его скатертью и расставила элегантные чашки из белого фарфора, с золотым ободком. Хозяин дома и Раевич тоже переместились к электрическому самовару. Журавушкин глотнул чаю с мятой, прокашлялся и спросил:
– Вас уже допрашивали, Ефим Иванович?
– Вкратце.
– Это как?
– В силу моего душевного и физического состояния на тот момент. Не думаю, что от меня был толк, – грустно сказал Раевич.
– Но что-то же вы сказали?
– Правду. Есть золотое правило: не знаешь, что сказать – говори правду. Иначе можно так запутаться во лжи, что и в правду никто потом не поверит. А ведь пока не понятно, что и как.
– И в чем она состоит, эта правда? – осторожно спросил Журавушкин.
– Мне говорить, как есть? – Ефим Иванович посмотрел на Ромашова. Тот кивнул. – Мы, как обычно, готовились ко сну. Где-то в половине двенадцатого Раре пришла эсэмэска. Ее содержание, вы, я полагаю, знаете?
– Да, – кивнул Журавушкин. – Или я или ты.
– Я сразу сказал Раре: не ходи.
– Почему?
– У меня было дурное предчувствие. Как только пришло сообщение, я спросил у Бодлера: что будет? К чему все это?
– Извините, я не понял? – озадаченно посмотрел на него Журавушкин. Ромашов тонко улыбнулся. – Вы устроили сеанс спиритизма?!
– К чему такие сложности? Есть весьма примитивный способ гадания, – пояснил Ефим Иванович. – Но действенный. Берешь любую книгу, и загадываешь: страница сто один пятая сверху строка. Можно просто ткнуть пальцем.
– Но сейчас, насколько я знаю, не святки, – напомнил Журавушкин.
– Бодлер для меня все равно, что Библия, – вздохнул Раевич. – Поэтому я и шага не сделаю, не посоветовавшись с ним. И Раре говорю так же: прежде чем что-то предпринять, спроси у Бодлера.
– И что вам сказал Бодлер? – стараясь сдержать улыбку, спросил Аркадий Валентинович.
– Он сказал: «В глазах твоей жены я загорюсь, играя», – торжественно ответил Раевич.
– Ну и в чем тут опасность?
– А разве не понятно? Эта фраза – явное предостережение. «Загорюсь». И про мою жену, понимаете?
– Я думаю, что Бодлер имел в виду какую-то другую жену, не Раису Гавриловну, – не удержался от улыбки Журавушкин. – Это вообще о чем стихотворение?
– «Душа вина», – признался Раевич.
– Вот видите. Это скорее, предостережение от алкоголизма.
– Но ведь кончилось все плохо! – Раевич взмахнул руками и снова чуть не упал со стула.
– Фима, успокойся, – мягко сказал Ромашов. Для любовника чужой жены, с чьим мужем он живет под одной крышей, Андрей Георгиевич был чересчур лоялен и терпелив.
– И потом: в названии два ключевых слова! – не унимался Раевич. – «Душа» и «вина». Не в смысле алкогольного напитка, а в смысле состояния. Человека, я имею в виду. Вина, понимаете?
– Не вполне, – признался Журавушкин. – Давайте к сути. Итак, вы сказали жене: не ходи. Но она вас не послушалась.
– Да. Она оделась и спустилась в сад.
– Вы оставались в своей комнате?
Раевич замялся:
– Не совсем так, – сказал, наконец, он. – Я ведь за нее волновался. И Бодлер…
– Вы опять открыли книгу, и Бодлер вам сказал: иди за ней.
– Откуда вы знаете? – потрясенно спросил Раевич.
– А что Бодлер сказал вам сегодня?
– «Хоть мертвых воскрешай, и снова сок ужасный», – признался Ефим Иванович.
– Не так уж он и не прав, – вздохнул Журавушкин.
– А я что говорю? Знаете, Бодлер меня еще никогда не подводил.
– Говорят, вы пришли последним. К Настиному трупу. А вы ведь спустились вниз вскоре после того, как ушла ваша жена.
– Ну, не сразу.
– Все равно. Получается, что вы все не спали?
– Я спал, – быстро сказал Ромашов.
– Как же вы тогда опередили мужа? – Фраза прозвучала двусмысленно, и Журавушкин покраснел.
– Знаете, я ведь такой медлительный, – пожаловался Ефим Иванович. – И еще я на все отвлекаюсь.
– Поход со второго этажа на первый для Фимы равносилен стипльчезу для спортсмена перворазрядника, – улыбнулся Ромашов. – На международных соревнованиях. К которым надо долго готовиться, плюс волнение.
– Да, я долго собирался, – признался Раевич. – Сначала думал: что надеть? Холодно или тепло? А если холодно, то насколько?
– А если тепло, то тоже насколько, – вновь улыбнулся Журавушкин.
– А что тут смешного? – неожиданно обиделся Ефим Иванович. – Все люди разные. У каждого есть свои достоинства и свои недостатки. Вот вы, сколько иностранных языков знает?
– Я? Один. Английский. Да и то, теперь уже, наверное, со словарем, – признался Журавушкин.
– А я – пять. Причем, без словаря. Но мое физическое состояние, вы правы, оставляет желать лучшего.
Журавушкин уже оценил медлительность Ефима Ивановича и его несобранность. Они все никак не могли добраться до сути.
– В каких отношениях вы сами были с Настей? – быстро спросил он.
– Что значит: отношения? – Раевич насмешливо поправил очки. – В каких отношениях занятой человек с осой, которая влетела в его кабинет и мешает работать? Противно жужжит, и есть вероятность, что ужалит.
– Он сначала терпит, потом берет толстый-претолстый журнал и изо всех сил лупит им осу, – тихо сказал Журавушкин.
– Я выбрал неудачное сравнение, – побагровел Ефим Иванович. – Просто Настя меня раздражала своей бесцеремонностью. Но если Лёвушке так хочется на ней жениться… – он сбился. – Хотелось… Да ради бога!
– То есть, вы были не против?
– Нет, конечно.
– А Бодлер?
Ефим Иванович растерялся.
– Знаете, а ведь я у него об этом не спрашивал. Мне казалось, проблема настолько ничтожная… – он опять сбился.
– Вы говорите о свадьбе? – удивился Журавушкин. – Брак – это ничтожная проблема? Мелочь? Пустяк?
– Ну да. А что? – удивленно посмотрел на него Раевич. – Имеет значение лишь то, как люди друг к другу относятся. А что есть брак? Это лишь вопросы наследства, не более. И социального статуса.
– Вы в Бога верите?
– Ах, вот вы о чем… Понимаю. Но мы отклонились от темы. Вы хотели узнать, что я увидел в саду?
– Это я уже понял: Настю и всех. Вы ведь пришли последним. Кто вызвал полицию?
– Я, – сказал Ромашов.
– До того, как они приехали, вы о чем говорили? Или, лучше сказать, договаривались. Ведь у вас было время.
– Да, собственно, ни о чем, – сказал Раевич. – Сидели и ждали. Рара только сказала: «Бедная девочка, она все-таки покончила с собой».
– Она так сказала?! – аж подпрыгнул Журавушкин. – Выдвинула версию случившегося, которую вы должны были отработать?! Она ведь ваш мозг, а вы лишь делали всегда то, что вам говорят. И вы начали думать, как бы представить случившееся самоубийством.
– Тогда еще мы не знали результатов обыска и экспертизы, – быстро сказал Ромашов. – Скажите, а эта версия проходит?
– Боюсь, что нет. Ни мотива, ни предсмертной записки. И сам выстрел… Поддела дулом ребро и трижды нажала на курок? – Журавушкин с сомнением покачал головой. – Ну, ладно, один. Но три смертельных выстрела в область сердца… Да кто в это поверит? Идемте в сад, покажите мне: где это случилось?
Мужчины послушно поднялись из-за стола. Ромашов первым спустился в сад.
– Не верьте ни единому его слову, – услышал вдруг Журавушкин злой шепот у себя за плечом. И понял, что это Василиса Петровна.
– Вы это о ком? – удивленно спросил он.
– О нем. Ишь, чудиком прикидывается! А вы попробуйте этого чудика хоть на копейку обсчитать!
– А вы пробовали? – живо обернулся Аркадий Валентинович.
– Устроился тут… Присосался… – не унималась Василиса Петровна.
– Аркадий Валентинович, вы идете? – позвал его Ромашов.
– Да-да! Иду!
– Так и знайте: он умнее и хитрее нас всех, – сказала ему в спину Василиса Петровна. – А хотите узнать больше, позвоните, – проворные пальцы засунули в задний карман брюк Журавушкина какую-то бумажку. Довольно ловко засунули.
«Номер ее телефона, – догадался он. – Да, Раевич не прост. Да и Градова не такая простая, какой хочет казаться».
По вымощенной терракотовой плиткой тропинке они прошли в беседку.
– Вот тут, – указал Ромашов на примятый газон. Журавушкину даже показалось, что он видит на изумрудной траве следы крови.
