Наталья Андреева - Звезда в хвосте Льва
– А если туда угодит Ефим Иванович? Или Василиса Петровна? Вас это заденет?
– Нет. Если они виновны, то нет, – тут же поправился Ромашов. – Если убийца кто-то из них.
– Папку могли подбросить в спальню к Раре? С подборкой о травматике?
– Послушайте, я прекрасно помню эту папку. Если вы настаиваете, я буду об этом молчать. Но выбором оружия занималась Рара. А также узнавала, какие документы надо оформить, чтобы его получить. На законных основаниях.
– Да, об этом лучше молчать, – согласился Журавушкин. – Спросят на суде – скажите: не знаю, и все.
– А вы уверены, что будет суд?! Вы же мне обещали!
– Я не всесилен. У следствия есть все, чтобы передать дело в суд. Если только мы не найдем настоящего убийцу.
Какое-то время они молчали.
– Все, вами сказанное, распространяется на всех лиц, которые находились в доме, – сказал, наконец, Журавушкин. – В том числе, и на вас.
– Вы это о чем?
– Кто угодно мог ее убить.
– Вы хотите сказать, что это сделал я? – Ромашов не выдержал и расхохотался. – Ну да. А потом нанял лучшего в Москве адвоката, чтобы тот помог мне сесть в тюрьму. По-вашему, я горю желанием провести пятнадцать лет в колонии строгого режима? – все еще смеясь, спросил он.
– Да, вам это не нужно, – согласился с ним Журавушкин. – Убей вы Настю, вам было бы выгодно все свалить на Райскую. А вы хотите ее вытащить.
– Не просто хочу. Я все для этого сделаю, – уже серьезно сказал Ромашов. – И вы тоже. Слава богу, мы подъезжаем!
– Они дома? – спросил Аркадий Валентинович, увидев полосатый шлагбаум. – Василиса Петровна и Ефим Иванович?
– А где? Конечно, дома. Сидят, ждут.
– Кого?
– Рару, разумеется! Я им обещал.
Журавушкин оставил это без комментариев.
– Куда ехать? – спросил он, когда охранник, узнав Ромашова, поднял шлагбаум.
– Направо. Забор из красного кирпича, ворота кованые, на заказ. Лошади.
– Что?
– На воротах – лошади.
– Кобылы или жеребцы?
– Половые органы не обозначены, – насмешливо сказал Ромашов. – Следовательно, кобылы. Или деликатность мастера. – Он достал мобильный телефон. – Василиса Петровна, откройте ворота. Я приехал с адвокатом.
Какое-то время Журавушкин рассматривал выкованных на толстых стальных листах лошадей. Надо признать, ворота были сделаны мастерски: вздыбленные лошади, чьи развевающиеся гривы выступали над верхним краем, образуя очень красивую ломаную линию. Передние копыта лошадей почти соприкасались. Создавалось ощущение, будто кобылицы боксируют.
– Символично, – не удержался Журавушкин. – Давно такие заказали?
– Что? – рассеянно спросил Ромашов. – А… ворота… Давно.
– Значит, накликали.
В этот момент петли заскрипели и ворота распахнулись. Пожилая женщина, которую Журавушкин ласково назвал про себя «бабушка», помахала ему рукой:
– Заезжайте!
Участок оказался небольшой, потому что земля в этих местах была неимоверно дорогая, но все сделано по уму. Здесь жили не олигархи, но люди, имеющие определенный достаток. Содержать такой дом и иметь прислугу им было по карману. Сама прислуга смиренно стояла у ворот, ожидая, когда проедет машина. Потом вновь заскрипели петли: ворота закрылись.
– Василиса Петровна, – представил «бабушку» Ромашов. – А это адвокат, которого я нанял, чтобы вытащить Рару из тюрьмы. Аркадий Валентинович.
– Очень приятно, – сдержанно сказала «бабушка».
Журавушкин какое-то время приглядывался к помощнице по хозяйству. Простая, милая женщина, или хочет казаться простой.
– Чай пить будете? – ласково, словно у родного, спросила у него Василиса Петровна.
«А она ведь даже не поинтересовалась: где Раиса Гавриловна? Как она? Что с ней?» – мысленно отметил Журавушкин.
– Да, Василиса Петровна, накройте нам, пожалуйста, на веранде, – ответил за него Ромашов. – И скажите Ефиму Ивановичу, чтобы спустился к чаю. Нам надо кое-что обсудить.
– Хорошо, – кивнула Василиса Петровна, но не ушла.
Журавушкин заметил, как ее лицо дернулось. Она словно хотела что-то сказать, но не решалась.
– Ба, я телек включу! – раздался вдруг звонкий девичий голос.
Тут Журавушкин заметил, наконец, гамак, висевший в тени старых яблонь. Из него стремительно поднялась очень тоненькая девушка небольшого росточка, одетая в красные, ультра-короткие шортики и футболку с надписью «Я люблю Москву». Слово «люблю» заменяло алое сердце.
– Кто это? – шепнул Аркадий Валентинович Ромашову.
– Я сам хотел бы это знать, – озадаченно сказал тот.
Девица меж тем подошла к ним и сделала вид, что смутилась.
– Ой! Здрасьте! Уже вернулись, да?
– Ты кто? – удивленно спросил Ромашов.
– Я? Каролина! – повела худющим плечом девица.
– Дашка, не болтай! – прикрикнула на нее Василиса Петровна. – Это внучка моя, Андрей Георгиевич, – заискивающе сказала она. – Сегодня утром приехала, поездом. Школу закончила, надо ее куда-нибудь пристроить. Я и подумала: Раиса Гавриловна теперь убыла, так что все хозяйство на мне. С бюджетом я справлюсь, а вот по дому успевать теперь не буду. Старая я уже, шестьдесят пять недавно стукнуло. Ноги болят, да руки уже не те. Артроз у меня начинается. Вот и вызвонила Дашу.
– Я не Даша, я Каролина! – тряхнула выбеленными кудрями девица. – Фамилию я еще не придумала, но вы ведь мне что-нибудь посоветуете? – кокетливо посмотрела она на Ромашова.
– Какую фамилию? Вы это о чем? – тот непонимающе посмотрел на обеих женщин.
– Так я ж на актрису приехала поступать! – звонко сказала младшая.
– Дашка! – Василиса Петровна замахнулась на нее полотенцем, которое держала в руке. – Я кому сказала, не болтай! Марш на кухню, чайник поставь!
– Да, пожалуйста! – внучка надула губки и ушла в дом, неимоверно виляя при этом тощими бедрами.
– Вы не обращайте на нее внимания, Андрей Георгиевич, – умильно заговорила домработница. – Девчонка еще совсем. Так-то она хорошая, добрая. Сестра ее замуж вышла, да ребеночка недавно родила. В квартире у них теперь теснотища, с деньгами туго. До Дашки дела никому нет. Матери она не больно-то нужна. Так и говорит: обуза. Я и решила Дашеньку к себе взять. Дочка-то у меня незамужняя, одна детей р остила, а теперь еще и внук… Мальчик, – с гордостью сказала Василиса Петровна.
– Так у вас, стало быть, правнук родился? – озадаченно спросил Ромашов.
– Так и есть, – расцвела в улыбке помощница по хозяйству.
– Я никогда не думал, что вам столько лет! А ведь вы правы. Заниматься в таком возрасте домашним хозяйством тяжело.
– А я что говорю? – обрадовалась Василиса Петровна. – Так Дашенька остается?
– Да, конечно, – кивнул Ромашов. – О ее зарплате мы потом поговорим.
Василиса Петровна с неожиданным для ее возраста проворством ушла, точнее, убежала в дом.
– Я помою руки, Андрей Георгиевич? – спросил Журавушкин.
– Да, Василиса Петровна вам покажет, где это можно сделать.
Домработница была на кухне вместе с внучкой. Еще в коридоре Журавушкин услышал, как они спорят.
– Не буду горничной работать! – кричала Даша. – Ты мне не это обещала, когда звонила! Я не для того в Москву приехала, чтобы сортиры мыть! Да за мной все мальчики в классе бегали! Я хочу быть моделью! Или кинозвездой!
– Да успокойся ты, – увещевала ее Василиса Петровна. – Полдела уже сделано. Осталось чуть-чуть потерпеть. Вот женится на тебе Ромашов, у тебя сразу все будет.
– Ба! Он же старый!
– Зато богатый.
– Ну, ладно. Но потом я с ним разведусь, слышишь?
Журавушкину стало неловко. Недаром говорят: простота хуже воровства. Лучше бы Даша украла серебряную ложку, или ай-пад, чем так цинично и откровенно говорить о своих видах на столичную жизнь.
«Стейси Стюарт – дубль два, – подумал он. – Причем, вариант ухудшенный, а не улучшенный. Хорошенькое же Ромашову досталось наследство!»
Аркадий Валентинович деликатно кашлянул. Градова-старшая обернулась и вздрогнула.
– Василиса Петровна, где тут у вас туалет? – смущаясь, спросил Журавушкин.
– Да-да, конечно, – засуетилась та. – Я сейчас покажу.
Когда Журавушкин вернулся на веранду, Ромашов сидел в плетеном кресле и с досадой объяснял что-то худому черноволосому мужчине в очках. Тот сморкался в огромный носовой платок и без конца повторял:
– Ну, как же так, а? Как же так?
Журавушкин понял, что перед ним Ефим Раевич. И громко сказал:
– Добрый вечер.
Раевич обернулся и поправил очки. Глаза его за толстыми стеклами были беспомощными, как у ребенка, и почему-то виноватыми. Журавушкин удивился, что у Ефима Ивановича почти нет седины. А ведь Раевичу за пятьдесят! Не похоже, что он подкрашивает волосы. Жизнь была легкая? Или это особенность такая? Как давно подметил Журавушкин, в каждом человеке есть какая-то особенность, можно даже сказать, уникальность. Иногда это сразу бросается в глаза, а иногда спрятано так глубоко, что не сразу и найдешь. А найти следует, если собираешься ему помочь, или, напротив, вступить с ним в конфликт. Журавушкин еще не решил, симпатичен ему Раевич или нет, но отсутствие седины сразу отметил.
