Роберт Ладлэм - Протокол Сигма
Бен лишь моргал, не находя слов.
- Пойдемте, - предложил Ленц. - Тут один человек очень хочет с вами поздороваться. Это ваш старый друг.
- Профессор Годвин? - пробормотал Бен, когда к нему вернулся дар речи.
- Бен.
Да, это был его старый наставник из колледжа, давно вышедший в отставку. Но держался он теперь намного прямее, а его прежде изборожденная морщинами кожа стала теперь гладкой и порозовела. Можно было подумать, что ему не восемьдесят два года, а на несколько десятков лет меньше. Джон Варнс Годвин, прославленный исследователь истории Европы ХХ столетия, был полон жизни. Его рукопожатие оказалось твердым и энергичным.
- О Господи! - воскликнул Бен. Если бы он не был знаком с Годвином раньше, он дал бы ему лет сорок пять, никак не больше.
Годвин стал одним из избранных. Конечно: он же являлся теневым создателем королей, он был чрезвычайно влиятельным человеком и имел контакты во всех сферах общества.
Годвин стоял перед ним как ошеломляющее доказательство успехов в работе Ленца. Они находились в примыкавшей к большому залу маленькой комнатке, с удобными диванами и креслами, подушками на полу, торшерами и этажерками с газетами и журналами на разных языках.
Изумленный вид Бена, казалось, доставлял Годвину большое удовольствие. Юрген Ленц прямо-таки сиял.
- Вы, конечно, не знаете, как все это понимать, - предположил Годвин.
Бену потребовалось несколько секунд, прежде чем он сумел ответить.
- Это можно истолковать только однозначно.
- То, чего достиг доктор Ленц, совершенно экстраординарно. Мы все глубоко благодарны ему. Но я думаю, что мы также отдаем справедливую дань его способностям, глубине познаний, научной одаренности. В сущности, мы получили обратно наши жизни. Не нашу юность, как... как другой шанс. Но отсрочку от смерти. - Он глубокомысленно нахмурился. - Можно ли считать, что это противоречит законам природы? Возможно. Но лечить рак, значит, тоже идти против природы. Если помните, Эмерсон сказал, что старость - это "единственная болезнь".
Его глаза сияли. Бен, ошеломленный, молча слушал.
В колледже Бен всегда обращался к нему "профессор Годвин", но сейчас он не хотел вообще произносить его имя. Поэтому он сказал лишь одно слово:
- Почему?
- Почему? В личном плане? Неужели вам нужно еще что-то спрашивать? Мне продлили жизнь. Возможно, даже удвоили ее.
- Надеюсь, вы, господа, извините меня? - прервал его Ленц. - Первый вертолет вот-вот улетит, и мне нужно попрощаться. - Он суетливо, чуть ли не бегом, покинул комнату.
- Бен, когда вы доживете до моих лет, вы не будете покупать незрелые бананы, - снова заговорил Годвин. - Вы станете опасаться приступать к работе над новыми книгами из страха, что не успеете их завершить. А теперь подумайте о том, сколько всего я могу теперь сделать. Пока доктор Ленц не предложил мне свою помощь, я испытывал такое чувство, будто все знания, все, чего я добивался тяжким и упорным трудом на протяжении десятилетий, все, что я умел и мог, все, что я понимал, то, чем я стал, - все это в любой момент может кануть в небытие. "Если бы юность умела, если бы старость могла!" так ведь?
- Даже если все это правда...
- У вас же есть глаза! Вы способны увидеть то, что находится перед вами. Так, ради бога, посмотрите на меня! Вы же помните, что я с превеликим трудом взбирался на лестницу в Файерстоуновской библиотеке, а теперь я могу бегать.
Бен понял, что Годвин был не просто примером успешного завершения эксперимента, нет, он был одним из них - заговорщиков, сплотившихся вокруг Ленца. Неужели он не знал о жестокости, без которой не удалось бы достичь его чудесной перемены, об убийствах?
- Но вы же видели то, что здесь происходит - детей-беженцев во дворе? Тысячи похищенных детей? Это вас не тревожит?
Годвин явно почувствовал неловкость.
- Я признаю, что во всем этом имеются аспекты, о которых я предпочитаю ничего не знать, и всегда ясно давал это понять.
- Мы говорим о непрерывно продолжающемся убийстве тысяч детей! - сказал Бен. - Это требуется для вашего лечения. Ленц говорит: "добывать" - неплохой эвфемизм для резни, которая длится уже много лет.
- Это... - Годвин замялся. - Да, конечно, здесь есть этическая дилемма. Honesta turpitude est pro causa bona.
- Если цель хороша, то и преступление есть добродетель, - перевел Бен. - Публилий Сир. Вы говорили мне эти слова.
Значит, и Годвин тоже. На него можно не рассчитывать - он присоединился к Ленцу.
- Что в данном случае важно, это то, что цель здесь в высшей степени достойна. - Профессор подошел к кожаному дивану. Бен сел на такой же диван напротив.
- Вы и в прежние времена были связаны с "Сигмой"?
- Да, уже несколько десятков лет. И я горжусь тем, что новая стадия с самого начала происходит у меня на глазах. Под руководством Ленца все идет совсем по-другому.
- Насколько я понимаю, не все ваши коллеги были с этим согласны.
- О, да. Ленц называет их angeli rebelli. Мятежные ангелы. Да, была горстка людей, желавших вступить в борьбу. Из тщеславия или по близорукости. Возможно, они никогда не доверяли Ленцу или чувствовали себя ущемленными сменой руководства. Я думаю, что кое-кто из них испытывал растерянность из-за... из-за жертв, которые необходимо было принести. Всегда и везде при перемене власти следует ожидать тех или иных проявлений сопротивления. Но несколько лет назад Ленц сообщил, что решил проблему и его проект скоро будет готов к испытанию на практике. Он объявил всему коллективу, что его должны признать в качестве лидера. Им двигала вовсе не личная заинтересованность, нет. Дело было в том, что предстояло принять некоторые непростые решения по поводу того, кто... э-э-э... кто будет допущен к участию в программе. То есть войдет в постоянную элиту. Слишком велика была опасность появления фракций. Ленц был именно таким лидером, который нам требовался. Большинство из нас согласилось с этим. Но кое-кто - нет.
- Тогда скажите мне: ваш план в конечном счете предполагает, что такое лечение станет доступным массам, то есть каждому? Или только тем, кого Ленц называл "великими"?
- Что ж, вы коснулись серьезной проблемы. Мне была оказана высокая честь, когда Юрген выбрал меня для того, чтобы я стал в некотором роде вербовщиком для этой августейшей группы мировых... полагаю, можно сказать, светил. Wiedergeborenen, как называет нас доктор Ленц - возрожденные. Наши длани простираются далеко за пределы той узкой группы, какую представляла собой "Сигма". Могу сказать, что я привел сюда Уолтера и моего старого друга Мириам Бэйтиман - судью Мириам Бэйтиман. Я был призван оказывать содействие в выборе тех, кто казался достойным такой участи. Со всего мира - из Китая, России, Европы, Африки - отовсюду без каких-либо предпочтений. За исключением признаков мании величия.
- Но Арнольд Карр не намного старше меня...
- Вообще-то у него самый идеальный возраст для того, чтобы начать это лечение. Если он захочет, то сможет всю свою дальнейшую жизнь - очень долгую жизнь - оставаться сорокадвухлетним. Или же снова стать биологически эквивалентным себе тридцатидвухлетнему. - Историк от восхищения широко раскрыл глаза. - На сегодня нас сорок человек.
- Я понимаю, - прервал его Бен, - но...
- Выслушайте меня, Бен! О господи, еще один член Верховного суда, которого мы выбрали, великий юрист, тоже чернокожий. Он сын издольщика и прошел на своем веку через сегрегацию и десегрегацию. Какую мудрость он накопил за свою жизнь! Разве сможет кто-нибудь заменить его? А живописец, чьи работы уже полностью преобразовывают мир искусства - каким количеством потрясающих холстов он сможет осчастливить человечество? Вы только подумайте, Бен, если величайшие композиторы, каких только знала история, и писатели, и художники - такие, как Шекспир, как Моцарт, как...
Бен всем телом подался вперед.
- Это безумие! - прогремел он. - Богатые и сильные будут жить вдвое дольше, чем бедные и безвластные! Это отвратительный заговор элиты!
- А если и так - что из того? - не задумываясь, откликнулся Годвин. Платон писал о короле-философе, о правлении мудрецов. Он понимал, что наша цивилизация движется вперед скачками, то продвигается, то отступает. Мы изучаем уроки только для того, чтобы забыть их. Трагедии истории то и дело повторяются - Холокост, а затем разные геноциды, как будто мы забыли обо всем, что с нами было. Мировые войны. Диктатуры. Ложные мессии. Притеснение меньшинств. Создается впечатление, что мы совершенно не эволюционируем. Но теперь, впервые, мы можем полностью изменить все это. Мы можем переделать человеческую расу!
- Каким же образом? Ведь вас так ничтожно мало. - Бен скрестил руки на груди. - Это еще одна проблема из тех, с которыми сталкиваются любые элиты.
Годвин секунду-другую смотрел на Бена, а потом рассмеялся.
- Мы немногие, мы немногочисленные счастливцы, мы, братская общность да, все это звучит до смешного неадекватно великим задачам, не так ли? Но человечество прогрессирует отнюдь не через какой-то процесс коллективного просвещения. Мы прогрессируем, потому что некий индивидуум или горстка людей где-нибудь добивается крупного достижения, а все остальные от этого выигрывают. Лет триста назад в местности с почти поголовно неграмотным населением один человек выдумывает новый способ математических вычислений или их было двое? - и путь развития нашего общества изменяется целиком и полностью. Сто лет назад один человек додумывается до теории относительности, и ничто в мире уже не может идти по-старому. Скажите-ка мне, Бен, вам точно известно, как работает двигатель внутреннего сгорания? Вы могли бы собрать его, даже если бы я дал вам все детали? Вы знаете, как проходит вулканизация каучука? Конечно, нет, но все равно вы свободно пользуетесь автомобилем. Вот так все это и происходит. В примитивном мире я знаю, что мы, как предполагается, больше не используем этот термин, но прошу на сей раз извинить меня - между тем, что знает один из соплеменников и любой из остальных, не существует большой разницы. Но в западном мире все совсем не так. Разделение труда это, собственно, и есть признак цивилизованности - чем выше степень разделения труда, тем более развитым является общество. И самый важный раздел проходит между интеллектуальным и физическим трудом. В Манхэттенском проекте была занята ничтожная горстка людей - и все же ее трудами планета изменена навсегда. В минувшем десятилетии несколько маленьких команд ученых расшифровали человеческий геном. Что из того, что подавляющее большинство людей понятия не имеет о том, какая разница существует между никуилом и ниацином - все равно они успешно пользуются и тем, и другим. Люди во всем мире используют персональные компьютеры - те самые люди, которые даже слыхом не слыхивали о машинных кодах, понятия не имеют даже о самых общих принципах построения интегральной схемы. Знанием и ремеслом владеют немногочисленные счастливцы, и все же выгоды от этого получают бесчисленные множества. Так что, прогресс нашего вида животного мира осуществляется не путем могучих коллективных усилий - евреи, возводящие пирамиды. Это делают индивидуумы, очень малочисленные элиты, догадывающиеся о том, как получить огонь, изобретающие колесо или центральный процессор и переделывающие таким образом самый ландшафт, на котором проходят наши жизни. А то, что верно для науки и техники, не может быть неверным и для политики. С одной лишь разницей график "учебного процесса" здесь охватывает куда более длительный период. А это означает, что к тому моменту, когда мы полностью осознаем свои ошибки, нас заменяют более молодые выскочки, которые повторяют те же самые ошибки снова и снова. Мы не можем в достаточной степени научиться чему бы то ни было, потому что нам отпущен для этого недостаточный срок. Люди, основавшие "Сигму", признали это ограничение за внутреннее состояние, присущее человеческому роду, и исходили из того, что наша разновидность будет вынуждена всегда считаться с ним, если, конечно, ей вообще удастся выжить. Вы начинаете понимать суть дела, Бен?
