Керен Певзнер - Исповедь убийцы
При входе в каждый павильон (а всего их было около семнадцати) улыбающиеся девушки раздавали проспекты. Дашка тут же набрала целую кучу, которую потом пришлось тащить мне. Мы вошли в павильон «Технология».
В центре выставочного пространства находилось сооружение, напоминающее большой гончарный круг. На нем творилось что-то непонятное. Молодой человек из персонала выставки на двух языках — иврите и английском зазывал народ на этот медленно вращающийся круг. А на круге были выставлены обычные бетонные блоки для строительства. Примерно пятеро мужчин из публики, забравшись на него, увлеченно били молотками и зубилами по этим блокам. Потом, спрыгнув оттуда, они, с видом хорошо поработавших мастеровых присоединились к толпе, окружавшей лектора. Мы с Дашкой, заинтересовавшись, подошли поближе. Поговорив недолго о высоких технологиях, новых материалах и способности вещества к запоминанию первоначальной формы, лектор показал на поврежденные блоки. Они уже не выглядели такими уж разбитыми. Трещины начали затягиваться, а мелких повреждений не было видно вовсе. Публика ахнула, а зазывала снова пригласил на круг желающих подолбить.
В павильон «Дизайн и быт» струилась самая длинная очередь. Мы встали в конец и терпеливо ждали. Наконец группа из двадцати человек вошла в небольшое помещение, над которым висел плакат «Комната 21 века». В нем были несколько кресел и ковер на полу. В углах я заметила пару датчиков. Окон в комнате не было.
Невысокий японец рассказал нам, что эта комната была спроектирована в Осаке и в ней можно запрограммировать иллюзию местонахождения в любой стране по выбору.
— В какой стране вам захотелось бы побывать? — спросил он по-английски.
Моя дочь среагировала первой:
— На Гавайях, — быстро ответила она.
— Гавайи? Пожалуйста.
Он достал откуда-то небольшую видеокассету и сунул ее в щель в стене. Перед нами открылось огромное голографическое окно. Мы увидели трехмерный океанский прибой, пальмы на песчаном берегу, услышали пронзительные крики птиц и даже в воздухе как будто ощущался крепкий запах морской соли. Мы сидели завороженные. Иллюзия была полной. Хотелось остаться и любоваться закатом на горизонте.
Японец деликатно кашлянул. Мы все как будто проснулись. И Дашка снова его спросила:
— А Аляску сможете показать?
— Да, — улыбнулся он, — в комнате понизится температура, а в голографическое окно будут заглядывать белые медведи.
Мы вышли немного одуревшие из этой комнаты будущего. Дарье жутко понравилось, а меня, наверное, после двенадцати часов сидения вот в такой комнате, надо было бы отправлять в психушку. Все-таки я человек двадцатого, а не двадцать первого века. И потом, я все это уже читала у Конан Дойля в «Открытии Рафлза Хоу». Просто там пальмы были настоящие.
Дениса мы увидели в павильоне «Мир компьютеров». Он был такой красивый в темно-синем костюме и в галстуке в тон. Я невольно им залюбовалась. Нет, в Израиле многое теряется из-за вечного лета. Например, умение носить костюмы.
Денис увидел нас и улыбнулся. Он что-то увлеченно рассказывал посетителям, окружавшим его. Я прислушалась:
— Что общего между сковородкой и компьютером? — спросил он публику.
И после паузы ответил:
— В сковородке девяносто восемь процентов железа и всего два процента ума. А в компьютере наоборот. Известно ли вам, сколько времени прошло с момента изобретения телевизора до его первого промышленного образца?
— Сколько? — спросили из публики.
— Тридцать два года. А для компакт диска этот инкубационный период составил всего десять месяцев.
Далее он стал рассказывать про новый микропроцессор, изобретенный в его фирме. Я поняла, что мне не удастся с ним поговорить и мы пошли с Дашкой бродить дальше.
Ее восхитила школа будущего, когда дети сидят дома, перед компьютерами и решают задачи в соответствии со своими возможностями. А в школе собираются для занятий литературой, искусством и спортом. Как противовес будущему, настоящее было представлено маленькой действующей моделью современной школы. Над моделью было написано: «Если бы крыши школ были бы прозрачные, что бы увидели марсиане из космоса?» Модель состояла из большой коробки, разделенной на несколько частей перегородками. В каждой части находилось множество маленьких черных точек, имитирующих учеников и одна большая точка — учитель. Звенел звонок, и все большие точки устремлялись в одно помещение, а маленькие черные начинали хаотично перебегать из одной части коробки в другие. Снова звенел звонок, точки большие и маленькие возвращались на свои места и цикл повторялся.
Дашка была в восторге. «Точно, как у нас в школе!» — повторяла она.
Мы купили по булочке, соку и засобирались обратно. Я видела, что Даша устала, да и я была переполнена впечатлениями. Довольные и утомленные, мы подошли к нашей машине. Дворником к лобовому стеклу была прижата бумажка. «Неужели штраф?» — пронеслось у меня в голове. Я взяла бумагу. Это была записка, написанная по-русски крупным незнакомым почерком следующего содержания: «Я видел тебя здесь, моя Леди с родинкой на бедре. Я хочу тебя и ты от меня не убежишь…» Подписи не было.
— Что это, мама? — спросила моя дочь.
Я судорожным движением спрятала записку в сумку.
— Ничего, кто-то хочет купить нашу машину. Садись, поехали.
Настроение было испорчено основательно.
Глава 6
Ходячие джинсы
Две недели прошли как обычно. Я ходила на работу, принимала клиентов, дома в свободное время переводила опус господина Мордухаева, слегка чертыхаясь над оборотами: «С трапа самолета спускался детина, звериного облика с низким лбом. Один его карман оттопыривался от пистолета, в другом лежали пачки долларов. Этот посланник русской мафии прилетел завоевывать нашу маленькую, но гордую страну!» Ага, маленькую, но гордую птичку. Я, кажется, говорила, что цитирование любимых кинокомедий ведет к обеднению словарного запаса. Денис, как-то просмотрев несколько страниц, заметил:
— Параноидальный сублимированный тип. Словарный запас в среднем четыреста пятьдесят слов. Перевод может сделать репатриант с годовым стажем в стране.
Это он в мой адрес прохаживается, психолингвист заумный. А самого я застала, выходящим из туалета с, примерно, трехсотой страницей. Он отшутился:
— Такие книжки надо не в книжном магазине продавать, а в аптеке?
— Вместо туалетной бумаги?
— Нет, вместо слабительного.
Дашка благополучно забыла о татуировках и однажды притащила домой большую коробку.
— Что это? — спросила я.
— Это пазл! — гордо сообщила моя дочь, — три тысячи штук. Мне Инга дала.
Я открыла коробку, на крышке которой были нарисованы четыре весталки не то в туниках, не то в тогах, сидящие в живописных позах на фоне древнегреческого орнамента. Одна из них держала в руках лиру, другая веер из страусиных перьев. Под картиной шла надпись по-английски: сэр Вильям Рейнольдс-Стефенс. Интерлюдия. У меня зарябило в глазах от бесчисленного количества разноцветных кусочков.
— Что с этим делают?
— Ну какая ты мама, непонятливая, из этих кусочков собирают картину. Вот эту.
И она ткнула пальцем в коробку.
— А почему Инга сама не собирает?
— Ей этот пазл на день рождения подарили, она начала и бросила, а потом мне дала. Соберем — будет у меня в комнате висеть. Я такой пазл в больнице видела. Класс!
Что-то моя дочь злоупотребляет словом «класс», в данном случае оно обозначало «само совершенство». А в израильских больницах есть такое неписаное правило: излечившиеся больные, дабы выразить свою признательность врачебному коллективу, дарят картины, под стеклом и в рамке. Ну не настоящие, конечно, а какие-нибудь приличные репродукции. И пишут внизу: «От такого-то за преданный уход и лечение». Эти картины висят в длинных больничных коридорах и скрашивают обстановку. Очень милая традиция, на мой взгляд. Я представила себе, как бы, например, какая-нибудь моя вышивка смотрелась в коридоре… скажем, клиники «Ткума». Вот черт, да что ж это я сама себя норовлю запереть в психушку?! Кормежка понравилась, что ли?
— И кто это будет делать и где? — вернулась я к теме.
— Стол раздвинем. В салоне.
Я представила себе стоящий посреди квартиры стол, заваленный этими кусочками картона, и мне стало нехорошо. Тем более, что на коробке было написано: В собранном виде: 120 на 85 см.
Зная, как моя дочь быстро загорается всякими прожектами и также быстро остывает, я сказала:
— Э, нет, так дело не пойдет. Надо применить НОТ.
— Какую НОТ? — не поняла Дарья.
— Научную организацию труда. Вот ты сейчас сядешь и разберешь эти три тысячи пазлов по оттенкам, сложишь в отдельные кулечки и будешь собирать из каждого кулька по отдельности. Тогда, может быть, что-нибудь и выйдет из твоей затеи.
