Светлана Алешина - Две головы лучше
Кстати, о слежке…
Как-то не бросился мне возле «объекта» его призрачный силуэт… Или он сумел добиться таких ошеломительных успехов в деле конспирации, что научился косить под придорожный кустик?
А если его там не было, тогда где его черти носят?
Какой все-таки легкомысленный тип, покачала я головой укоризненно. Без моего присмотра так и тянет его в тенеты греха! Наверняка отправился купаться в нудистскую баню с красотками топлесс!
Представив длинного, как африканский жираф, Ларикова купающимся с фривольными красотками, я не смогла сдержаться и огласила квартиру новым шквалом истерического хохота.
Бедняга Аристов немедленно возник на пороге, глядя на меня уже окончательно перепуганными глазами.
– Саша, ты в порядке? – спросил он, на всякий случай держась от меня подальше.
– Да, я в абсолютном порядке, – кивнула я. «Это ты явно не в себе», – хотела добавить я, но удержалась: нельзя же требовать от человека, впервые увидевшего убийство, чтобы он сохранял здравый рассудок и твердую память. Это же не я, чей путь господь решил усеять подобными происшествиями, чтобы окрепла моя юная и целомудренная душа!
Он сидел, нахохлившись, и не собирался брать себя в руки.
Я вздохнула.
Да, Саша, сказала я себе. Еще неизвестно, с кем проще общаться – с большим оригиналом Барышниковым, только что превратившимся почти на наших глазах в труп, или с этим юношей, который доселе производил впечатление нормального человека, готового к житейским трудностям!
Кстати, о Барышникове…
Кто же все-таки к нему пришел? Почему Барышников предпочел спуститься вниз, не желая знакомить нас со своим гостем? И в то же время он явно знал этого человека и не ожидал от него этакого подвоха!
Да еще и пропавшая Марина…
Ох, треснет моя голова от плохих мыслей и предчувствий, и только мать и Пенс будут сожалеть о моей горькой участи!
– Позвони Марине, – попросила я, пододвигая Аристову телефон. – Может быть, она давно дома, смотрит «Спасателей Малибу» и даже не подозревает, что по ее милости мы тут переживаем бурные потрясения, опасные для психики.
– Она не смотрит телевизор, – пробурчал Аристов, которому почему-то намеки на психику не нравились.
– Ну, не смотрит, – согласилась я. – Тогда она уютненько устроилась перед роялем и тихонечко наигрывает Первый концерт Чайковского… Позвони, тебе же нетрудно набрать ее номер?
Он понял, что я от него не отвяжусь. И набрал номер.
Длинные гудки были слышны аж в моем уголке. То есть в другом конце комнаты. Потом в трубке затрещало, и Аристов сказал:
– Алло… Будьте добры, пригласите Марину… Нет? А когда… Простите.
Он положил трубку.
– Ее нет, – мрачно проговорил он. – Когда она будет, они не знают. Спрашивали, кто звонит, я не сказал.
– Почему? – удивилась я.
– Чтобы они не прибавили к моим опасениям еще и свои, – признался этот эгоист.
Я возмутилась:
– Черт бы тебя побрал, Аристов! А почему бы тебе не подумать о том, что им что-то известно и они бы тебе это сказали? Или что ты прибавил им еще этих твоих дурацких «опасений»?! Воля твоя, но ты полный идиот! Дай мне номер, я сама позвоню!
Он замотал головой:
– Не дам… Не хочу об этом думать, мне и так страшно!
– Дай номер! – грозно сказала я.
Он ничего не ответил. По тесно сжатым губам я поняла, что он собирается стоять насмерть.
– Ну хорошо, – протянула я. – Хотя ты ведешь себя крайне подозрительно. Может быть, именно ты украл Марину?
Он продолжал молчать.
– Предположим, она влюбилась в Барышникова… Ты сходил с ума от ревности и убил ее, а теперь боишься, что правда выйдет наружу.
– Не мели чепуху! – взорвался он.
– Тогда почему бы тебе не дать мне их телефон? – невинно улыбнулась я.
– Потому, – доступно объяснил он.
– Тогда не мешай мне молоть чепуху, – сказала я. – Итак, ты ее убил, разрезал на мелкие кусочки и собрался спустить в унитаз, как…
– Да возьми этот свой телефон! – истерически крикнул он. – Сил нет слушать твои страсти-мордасти!
– Спасибо, – улыбнулась я, принимая от него, как божественный дар, записную книжку, открытую на нужной странице.
«Овсянникова Марина».
Я набрала номер, и тут же трубку подняли, будто ожидали моего звонка.
Приятный мужской баритон сказал дежурное «алло».
– Добрый день, – сказала я. – Марину, пожалуйста.
На другом конце провода воцарилось молчание. Потом баритон осторожно спросил:
– А кто ее спрашивает?
– Это Катя. Мы учимся на параллельных курсах. Понимаете, Марина должна была отдать мне ноты и сегодня не пришла… Она заболела? Позовите ее, будьте добры!
– Марины нет дома, – сказал баритон.
– А когда она будет? Ноты мне очень нужны…
– Я не знаю, когда она будет, – сказал баритон. – Дело в том, что Марина… не сообщила нам, куда она собирается и когда вернется.
– Как? Она ведь никуда не собиралась! Она уехала? Может быть, она оставила вам мои ноты? Тогда я зайду к вам.
– Понимаете, Катя, я и сам ничего не могу понять. Марина вчера прибежала, собрала вещи и сказала, что ей надо исчезнуть. Никаких нот она не оставляла. Если хотите, приезжайте – может быть, сами их найдете. А я вам ничем помочь не могу. Надеюсь, она появится к вечеру…
Странно, но мне показалось, что он не очень волнуется.
Или у Марины было в порядке вещей вот так внезапно исчезать?
Одно я поняла, а поняв, с некоторым облегчением вздохнула – Марина исчезла сама.
Так сказать, почти по доброй воле.
А значит, она была жива!
Я положила трубку на рычаг и посмотрела на беднягу Аристова.
– Ну, вот видишь, – сказала я ему ободряюще. – Она исчезла сама. Так что можешь перестать ломать в отчаянии руки…
– Сама?
Я испугалась, что глаза Аристова сейчас выскочат из орбит.
– Сама, – повторил Аристов, нервно ухмыляясь. – Сама она исчезла, как же…
Он вскочил и начал расхаживать по комнате. Как он умудрялся при этом не сломать шаткие лариковские стулья, я не знаю. Он задевал их, опрокидывал, поднимал – и это мельтешение продолжалось минут пять, пока я наконец не устала от него и не взмолилась:
– Сереженька, милый! Ну почему ты всегда уверен в самом плохом? Почему бы не посмотреть на вещи с другой стороны!
– Она никуда не собиралась, – заявил он, но все-таки остановился.
Хоть этого мне удалось достичь…
– Ну и что? Сначала не собиралась, а потом…
– Сначала Барышников тоже не собирался погибать, – мрачно усмехнулся Аристов. – Сашка, теперь я точно знаю – она узнала нечто опасное для своей жизни! Это нечто было крепко связано с Барышниковым, и скорее всего Маринка поняла, что ей надо уматывать отсюда подальше. Понимаешь, что из этого следует?
Он выразительно посмотрел на меня.
Когда от меня ожидают гениальности, я теряюсь и вообще отказываюсь что-то понимать.
Поэтому я поглубже вжалась в кресло, чтобы он не убил меня за недогадливость, и робко призналась:
– Нет, Сережа! Что-то я понимаю, но не могу добраться до глубоко скрытого рационального зерна твоих пространных рассуждений! Она ведь убежала, спряталась – чего тогда за нее бояться? Кончится все – она вернется! Если ты считаешь, что это связано с убийством господина Барышникова, у нас с тобой один выход – найти его убийцу!
– И постараться сделать это быстрее, пока он сам ее не нашел, – сурово молвил Аристов. – Потому что Маринка сейчас находится у него под колпаком… Я это чувствую, Саша!
Выяснить, почему он вдруг стал обладать экстрасенсорной чувствительностью, я не успела.
В двери раздалось шарканье ключа, и она открылась.
На пороге стоял Лариков с той самой особой, которая мучила меня своими странными визитами в мини-маркет, откуда она возвращалась с пустым пакетом. Правда, присмотревшись к ней, я поняла, что зря обзывала ее «теткой».
Теткой ее назвать было самой большой глупостью на свете.
Глава 8
– А, Саша, ты здесь, – сказал Лариков. – Знакомьтесь, Елизавета Максимовна! Это и есть Саша. А это – Елизавета Максимовна, Саша! Она – как и мы, частный детектив.
«Слишком красива, чтобы жить», – подумала я строчкой из песни Ника Кейва, окидывая эту омерзительно прекрасную дамочку придирчивым взглядом.
Сейчас, когда она сняла свой кожаный прикид, я не могла погрешить против истины и сказать – ну и противную тетку привел Лариков с собой!
Хотя меня несказанно удивило, что эта красавица работает не топ-моделью, а почему-то решила связать свою судьбу, как и я, с поиском приключений на свою хорошенькую головку.
Впрочем, из истории известно, что красавицы зачастую оказывались страшными авантюристками, вспомнила я. И обрадовалась – было легче думать о ней как об авантюристке.
Она стояла на пороге и так же придирчиво оглядывала меня. А Лариков…
О, Лариков, судя по его расплавленной и параноидально-восторженной физиономии, находился в самой первой стадии влюбленности! Я называю эту стадию оглупленно-восхитительной. В моем сердце ни с того ни с сего проснулась ревность – не то чтобы моему сердцу был так дорог Лариков, а просто ни одной нормальной женщине не понравится, когда в ее присутствии откровенно восхищаются другой.
