Патриция Вентворт - Шестое чувство
Вот что было в нем:
«Вы глубоко заблуждаетесь, если полагаете, что такого рода доводы окажут на меня какое-либо воздействие. Вы просто взываете к чувствам, но в этом я не вижу никакого смысла. Если говорить откровенно, это приводит меня в негодование, поэтому я советую вам остановиться. Я буду выплачивать вам четыреста фунтов в год при одном условии: вы обязуетесь больше не называться именем Армтаж. Если я обнаружу, что вы нарушили это условие, то незамедлительно прекращаю выплачивать ваше содержание. Вы считаете, что имеете полное и законное право носить это имя, но если я обнаружу, что вы где-нибудь называетесь им, выплата содержания будет приостановлена. Это хорошее имя, но я все-таки полагаю, что четыреста фунтов в год для вас гораздо важнее. И это, дорогая Карола, мое последнее слово».
Меада подняла глаза, увидела на лице Каролы Роланд злобное выражение и быстро, на одном дыхании, произнесла:
– Он не любит вас.
Голова Каролы резко дернулась.
– Теперь нет. Но разве вы не знаете Жиля? Он такой переменчивый, в один прекрасный день влюбляется в вас, а на другой уже все забывает. Так же он поступил и с вами, не правда ли? Скажете, что я лгу, но разве я не миссис Армтаж, кстати, вы не извинитесь передо мной? Это ведь написано собственной рукой Жиля, вы же не можете отрицать очевидного.
Меада выпрямилась и застыла.
– Вы разведены?
Карола рассмеялась.
– О, нет, ничего подобного, просто между мной и Жил ем все кончено, как я уже говорила. Ничего, когда-нибудь он вспомнит обо мне и все вам расскажет. Это вам предостережение на будущее, голубушка!
Меада нагнулась, подняла шерстяной спенсер, затем повернулась к выходу. Говорить что-либо было бессмысленно. Дверь в переднюю была открыта, наружная дверь тоже была приотворена. Меада так и ушла бы, ничего не ответив, если бы не услышала раздавшийся ей вслед смех Каролы. Меада вся вспыхнула от безудержного гнева, и, остановившись на пороге, она сказала звенящим от ярости голосом:
– Нет ничего удивительного в том, что он вас ненавидит!
После страшной вспышки негодования она внезапно обнаружила, что в метре, или чуть более, от нее миссис Смоллетт на коленях мыла площадку. Рядом с ней стояло полное ведро с мыльным раствором, и она драила цементный пол жесткой щеткой. Много ли ей удалось подслушать из ее отвратительного разговора с Каролой Роланд? Жесткая щетка с шумом елозила по полу, но у Меады возникло неприятная уверенность, что миссис Смоллетт только-только начала убираться по-настоящему. Вероятно, она подслушивала, ведь обе двери были приоткрыты. Судя по всему, она едва приступила к уборке, это означало, что миссис Смоллетт слышала каждое слово. Меаде больше ничего не оставалось делать, как, проходя мимо, поздороваться: «Доброе утро, миссис Смоллетт» – и пойти вниз к себе.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Миссис Смоллетт все рассказала Беллу внизу во время их обычного одиннадцатичасового завтрака. Миссис Смоллетт была грузной женщиной с багрового цвета щеками и юркими черными глазками, все замечавшими вокруг. Отпив глоток чая из чашки, она увидела, что пол возле буфета не такой пыльный, а также что нет одного из восьми ключей. Когда она указала на отсутствующий ключ, мистер Белл успокоил ее, сказав, что его взяла мисс Андервуд.
– Ей надо было, кажется, что-то отыскать по просьбе миссис Спунер.
Миссис Смоллетт вынула кусок сахара из бумажного кулька и бросила его в чай. Она не признавала чай без сахара даже во время войны. Размешивая сахар и позвякивая ложкой, она сказала:
– Понятно, но выходила она вовсе не оттуда, мистер Белл. Знаете, где она была? В квартире мисс Роланд. Обе ее двери, ведущие в гостиную, были открыты, и я, не желая того, слышала, о чем они разговаривали. Я словно находилась с ними в одной комнате. «Между мной и Жилем все кончено», – сказала она, то есть мисс Роланд, а потом спросила: «Он не говорил вам обо мне?»
Белл помотал головой.
– Вам не стоило подслушивать, миссис Смоллетт, в самом деле не стоило.
Миссис Смоллетт поставила чашку, стукнув ее о стол.
– Не стоило, вот как?! Тогда, возможно, вы мне скажете, что мне следовало делать в таком случае? Положить ватные шарики в уши? Как жаль, что у меня их не было под рукой. Или вообще уйти, бросив работу?
– Вам надо было кашлянуть.
– Чтобы надсадить себе горло? Больно мне это надо! Если люди не хотят, чтобы слышали, о чем они говорят, им следует плотнее закрывать двери! Этот Жиль, он же майор Армтаж и он же поклонник мисс Андервуд, каков гусь? Представляю, что только будет, если он опять начнет крутить любовь с мисс Роланд!
– Это не наше дело, миссис Смоллетт. Мисс Андервуд очень приятная молодая леди, и мне бы хотелось видеть их обоих счастливыми.
Миссис Смоллетт громко и насмешливо фыркнула:
– Ну, конечно, не мое дело. Если учесть, что обе девушки хотят его и готовы чуть ли не глаза выцарапать друг другу! «Мы помолвлены», – говорит мисс Андервуд, а ей в ответ мисс Роланд говорит: «Я миссис Армтаж», и показывает ей письмо.
– Боже мой, вам не следует рассказывать об этом, нет, не следует.
Миссис Смоллетт покачала головой.
– Да, причем здесь я, это же не мои слова. Это же слова их обеих. «Я миссис Армтаж», – говорит мисс Роланд, а мисс Андервуд отвечает: «Он не любит вас». Когда я услышала, как она выходила, я принялась за свою работу, чтобы не огорчать ее, пусть думает, что я ничего не слышала, что там происходило. Тут она как повернется на пороге, как закричит мисс Роланд о том, что ненавидит ее, а затем как припустит бежать вниз по лестнице. Смешно, не правда ли, что мисс Роланд называет себя миссис Армтаж. Уж не намечается ли двоеженство? Как вы считаете, потеряв память, он сам переменился? Что вы думаете, мистер Белл? Белл резко отодвинул стул и встал.
– Я думаю, мне пора заняться своей работой, так же как вам вашей.
Его морщинистое красноватого цвета лицо стало печальным. Миссис Смоллетт была сплетницей, причем завзятой. Он сам ничего не имел против того, чтобы поговорить, но распространять сплетни и мерзкие слухи, этого он терпеть не мог и никогда не позволит портить людям жизнь и тому подобное.
– Я подогрел для вас воду, она горячая. Сейчас я наполню ваше ведро, – сказал Белл.
Он налил воду в ведро, но миссис Смоллетт отнюдь не торопилась уходить.
– Смешно, но почему-то мисс Гарсайд перестала приглашать меня убирать ее квартиру? Она еще никого не нашла, я имею в виду по вечерам, когда меня здесь нет?
Белл отрицательно помотал головой. Ему не очень-то нравилось положение мисс Гарсайд, но он не хотел говорить о ее делах.
Миссис Смоллетт вскочила, хотя такое выражение вряд ли уместно для такой грузной женщины, как она.
– Ладно, но мне хотелось бы знать, имею ли я право на какое-нибудь возмещение? Уже давно три раза в неделю я убираю у ней, как вдруг – ни с того ни с чего – она заявляет: «Я больше не нуждаюсь в вас, миссис Смоллетт», затем продолжает: «Вот ваши деньги за сегодня», уходит и закрывает за собой дверь. Она взялась было за ручку ведра, но затем выпрямилась, так и не приподняв его.
– Послушайте, мистер Белл, она когда-нибудь вернет обратно свою мебель? Она уверила меня, что отдала ее в починку, хотя, на мой взгляд, мебель была вполне ничего. Есть даже очень красивые вещи, вроде тех, что стоят в антикварных лавках: ореховый кабинет и письменный стол, кресла, целый гарнитур со спинками, украшенными ажурной тесьмой. Интересно, она их тоже отдала чинить вместе со всей мебелью? Да ладно вам, могли бы и сказать, забрала ли она хоть что-нибудь назад?
Вид у мистера Белла стал совсем грустный. Это были сплетни да пересуды. Как ему это могло понравиться. Он сказал таким резким тоном, каким только умел.
– У меня еще целая куча дел, и мне недосуг интересоваться тем, какую мебель собираются чинить. Кроме того, воду уже больше подогревать не буду, миссис Смоллетт, а ваша в ведре скоро совсем остынет.
Он встряхнул головой.
– А зачем мне обжигать свои пальцы? – Миссис Смоллетт подняла ведро. – Одна морока с этой мебелью, какие на обоях от нее остались отвратительные следы, а сами обои почти выцвели. И если вы меня спросите, мистер Белл, то я вам отвечу, она продала свою мебель.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
События этого дня необходимо было собрать, надписать, отсортировать и заново восстановить. Все, что было сказано или сделано каждым из действующих лиц, каким бы пустяковым и каким бы неважным оно не представлялось, все надо было положить на предметный столик под микроскоп и подвергнуть тщательному изучению. День был как день, похож на многие другие, но откуда вам было знать, что впоследствии все пустяки и мелочи, которыми вы занимались, опрометчивые слова, вылетевшие из ваших уст – все будет собрано в одно кучу, перебрано, а потом из этого будут сделаны выводы. Если бы вы знали об этом, то, безусловно, вели бы себя совсем по-другому. Но вы либо не знаете, либо слишком поздно узнаете о том, что произошло или произойдет. Только один человек в доме Ванделера догадывался о том, что все, о чем говорилось, и все, что делалось в тот день в этом доме, изменило прежние представления об опасности и безопасности.
