Джеймс Мэйо - Не трогай спящих
Худ долго молча сидел за рулем. Потом включил зажигание и осторожно тронулся с места. Было о чем подумать.
Дорожка обогнула дом и оборвалась перед небольшим бассейном. Худ вышел из машины. Дверной звонок был сделан в виде когтя. Он потянул его и подождал, пока дверь открыл маленький высохший человечек с пергаментным лицом. Он был бос и одет в подпоясанное кимоно шафранового цвета. Человек молча поклонился и широко распахнул дверь.
Худ вошел в холл с двумя массивными колоннами в центре, сводчатым потолком и широкой аркой, сквозь которую были видны другие колонны и арки. В помещении царила атмосфера роскоши. В воздухе чувствовался слабый аромат тлевших где-то благовоний. Стояла тишина.
Худ остановился и огляделся. Перед ним стояла великолепная бронзовая нимфа работы Риччо, стоившая целое состояние.
- Добро пожаловать, сэр.
Худ обернулся. Три симпатичных девушки в простых платьях с высокой талией и низким вырезом, очень походивших на моду времен Директории, стояли в нескольких шагах. Они были босиком и падавший на них сзади свет выдавал, что под платьями ничего не надето.
- Добрый вечер. - Худ не нашелся, что ответить.
- Вы здесь, чтобы встретиться с Учителем? - спросила одна из девушек.
- Да.
- Не желаете пройти с нами? - Жестом она показала дорогу и скрылась под аркой. Там оказался широкий низкий диван с подушками, большой канделябр, шестиугольный бассейн в центре, а позади него - коврик из леопардовой шкуры. В центре бассейна бил фонтан, вся обстановка выглядела необычно экзотически.
- Прошу, - сказала девушка, легонько коснувшись его руки. Две другие шагнули вперед и в следующее мгновение уже расстегивали ему рубашку, развязывали галстук и снимали пиджак.
- Подождите! - Худ отпрянул назад. - Это очень мило, но зачем?
- Вас нужно подготовить к встрече с Учителем, - сказала все та же девушка. - Таковы правила. Мы здесь, чтобы помочь вам. - У неё были прекрасные волосы и чистые голубые глаза. Худу трудно было не смотреть на её грудь, почти не прикрытую платьем.
- Духовно я готов к встрече, - заверил он. Такого приема он не предвидел и теперь лихорадочно думал о пистолете в кобуре на поясе.
Девушка покачала головой.
- Таковы правила. Им должен подчиняться каждый.
Худ торопливо шевелил мозгами. Если он откажется, это станет неважным началом. Быстрым движением он перебросил пистолет под пиджаком из кобуры в нагрудный карман и после этого с улыбкой подчинился.
Девушки действовали деликатно и умело, и Худ чувствовал себя, как Абдул-Гамид в своем гареме. Они сняли с него башмаки, носки и рубашку, осторожно расстегнув молнию, стянули брюки, а потом, после небольшой паузы, одновременно накинули полотенце ему на плечи, мягко его подтолкнули - и Худ увидел свои эластичные гонконгские трусы в их руках. Это было сделано мгновенно и заставило бы разинуть рот от удивления любого карманного воришку. Худ почувствовал, что ему хочется аплодировать. Девушка смотрела на него открыто и серьезно. - А теперь, пожалуйста... - сказала она.
Основное беспокойство у Худа вызывал пистолет. Одна из девушек складывала его вещи на низеньком столике. Он повернулся было туда, но девушка повторила: - Прошу! - и взяла его за руку.
Худ решил подчиниться правилам игры и позволил отвести себя в бассейн с фонтаном. С него сорвали полотенце и теперь он стоял совершенно голый. Худ обладал по этой части обширным опытом, но прыжки в снежный сугроб после финской сауны или купание в рисовой шелухе в Японии не имело с этим ничего общего.
Девушка зачерпнула воды из бассейна и вылила на него. Вода оказалась удивительно свежей. В руках у другой девушки появилась губка, его принялись мыть, и через несколько минут все стало казаться совершенно естественным. Худ полностью отдался блаженству. Девушки изящно двигались вокруг, голубоглазая красавица время от времени что-то шептала другим. Она была очаровательна. Глядя на упругое тело и короткую стрижку, Худ предположил, что ей лет девятнадцать.
Потом его вытерли досуха, отвели на диван и обнаженный Худ вытянулся, снова полностью отдавшись умелым рукам. Его натерли отдававшими молоком бальзамами и принялись массировать. Процедура была длительной и приятной. После неё он почувствовал себя невероятным и свежим. Усталость от поездки как рукой сняло.
Красотка протянула ему халат, Худ твердо собрался отказаться и вернуться к своей одежде, но обнаружил, что столик и одежда исчезли.
- Вещи доставят в вашу комнату, сэр, - сказала девушка. - С Учителем вы можете встретиться в этой одежде.
- Этого тоже требуют правила? - спросил Худ.
Она кивнула.
- Очень хорошо.
Ничего не поделаешь, он шагнул вперед, накинул халат, она помогла его одеть и завязала пояс. Худ подумал, что девушка очень мила, и в какой-то миг заметил краску, залившую её щеки, но она тут же отвернулась.
- Как вас зовут? - спросил Худ.
- Маларен.
- Как озеро?
- Да.
- Совсем неплохо.
- Пожалуйста, пойдемте со мной, - девушка откинула портьеру у другой арки и провела его в маленькую комнату.
Сквозь единственное окно проникал угасающий свет. Худ обратил внимание на прекрасный интерьер - сиреневый мраморный пол, большой краснолаковый с золотом китайский Будда, небрежно положивший руку на согнутое колено. Позади покрытого шелковым покрывалом дивана стояла черная лакированная ширма, едва не заставившая Худа вскрикнуть от восторга, и кресло работы Делануа, достойное стать украшением роскошной коллекции. На маленьком столике стояла курильница для благовоний из яшмы.
В арке появился Загора. Даже в большом проеме он казался гигантом. Черная ряса, как на православном священнике, на шее - длинная серебряная цепь, на ногах сапоги. На лице - выражение острого любопытства.
Гуру неловко шагнул вперед. Черты лица его были резкими, нос слишком большим, длинные спутанные волосы спускались на плечи. Кожу покрывал темный загар, руки были большими и грубыми.
Но глаза его производили удивительное впечатление. Какое - то мгновение они оставались полускрытыми под густыми нависающими бровями. Потом вдруг сверкнули - маленькие карие глаза, подвижные и беспокойные, которые, казалось, заглядывали в самую душу, выведывая все её тайны. Худ почему-то подумал о глазах мандрила, ужасной африканской обезьяны: в глазах Загоры светился острый ум, но одновременно - звериная жестокость. В следующее мгновение их выражение сменилось доброжелательностью и пониманием, и снова их заполнили хитрость и злоба.
Худ понял, что ему пришлось столкнуться с исключительным экземпляром, с человеком, обладавшим большой магнетической притягательностью и дьявольской силой. Он почувствовал привычный холодок, предупреждающий о надвигавшейся опасности.
- Ты прибыл ко мне, сын мой? - спросил Загора, изучая Худа.
Худ понял, что придется вести игру до конца.
- Учитель, я принес вам искренние приветствия от комитета Девяти, сказал он. - Меня зовут Чарльз Худ. Я старый друг баронессы ван дер Гоот, которая меня и прислала. Очень любезно, что вы согласились принять меня.
Загора кивнул.
- Вы хотите постичь учение?.
- Да, Учитель, чтобы познать светоносность Пути.
- У вас есть для меня сообщение?
- Нет.
Загора стоял совершенно неподвижно. Потом, указав Худу на стул, подошел к столу, взял из вазы большое яблоко и откусил верхушку. Бросил надкушенное яблоко на стол, он вытер руки о грудь и стал мерять шагами комнату, говоря при этом с полным ртом.
- Сын мой, вы испытываете душевные трудности? Вам нужно освободить самого себя, освободить свой ум, чтобы принять Великую Универсальную Сущность. Светоносность пути существует через освобождение, через отбрасывание всего лишнего. Таким символом стало сбрасывание вашей одежды. Вас умастили маслом, так будет умащена ваша душа, когда обретет великую свободу. Тот, кто знает род человеческий и тем не менее призывает к покорности, станет Путем, который вберет в себя все миры. И, став на Путь мира, с ним в душе, вы сможете достичь полного и вечного блаженства.
Гуру перестал ходить по комнате, взял стул и сел.
- Осмелюсь полагать, что ваш прагматический британский ум, мистер Худ, не принимает мистических иносказаний. Вы ведь англичанин, мистер Худ, не так ли? Да, Да, тут не может быть никакой ошибки. Я испытываю величайшее восхищение перед английской нацией. В английском характере есть мистическая черта, которая глубоко скрыта, до неё трудно добраться и при неосторожной попытке её коснуться она исчезает, как след от дыхания на холодном бокале с вином. Это одна из причин того, что мое учение так привлекательно для англосаксонского ума. Нигде больше понятие греха не определено так четко. В представлениях латинских народов оно туманно и неопределенно, как и многое другое. Английская точка зрения на грех значительно глубже...
