Атанас Мандаджиев - Чёрный листок над пепельницей
А поесть любила?
Ещё как! И обожала цветы, только не садовые.
Не значит ли это, что вы ходили в горы и гуляли по полям ради цвете. А какие места вы любили больше всего?
Нам было всё равно, куда ноги приведут. Я, конечно, предпочитал четыре стены… Раз уж мы заговорили о цветах, я вспомнил один случай может, это будет вам интересно… Меня пригласила в гости к ним её мать. приготовила, постаралась — бутерброды, пирог с сыром, холодное пиво Мы сидим как обручённые. Кристина суетится, радуется, благодарит за охапку цветов, которые я принёс, для них даже ваз не хватило. В общем, всё чудно. Поздно вечером Эми пошла меня провожать вниз, мы вышли из подъезда, и я случайно оставил входную дверь открытой. Тогда эта ведьма с первого этажа выскочила из своей квартиры и заорала мне вдогонку: «Ты что безрукий, дерьмо собачье?».
Воображаю, как отреагировала на это Эмилия.
Представьте, до обидного спокойно. Чуть побледнела, слегка дрогнули руки и только. Это она-то, которая на пустом месте вздыбится, как дикая кошка! В общем, идём мы по тихим улицам, молчим, вдруг она останавливается и говорит: «Не обращай внимания, к тебе это не относится, это к нам с матерью относится». Не знаю, стало ли мне от этого легче, но, чтобы хоть немного отвлечь её, я пустил в ход изобретённую нами недавно шутку: «Дай-ка мне свои ладошки, посмотрим, смогут ли они служить хирургу или годятся только для пощёчин обидчикам?» Ома отвечала: «Возьми попробуй!» И сжимала мои руки так, что пальцы потом болели несколько дней. Просто удивительно, откуда берутся такие силы у столь женственного создания…
— Жаль, что её силы измерялись только мускулами и сухожилиями. Впрочем, может быть, её поступок — проявление внутренней силы, только особого рода… Ещё вот о чём я хотел спросить: у неё были шансы поступить в медицинский?
— Не бог весть какие. Она неплохо подготовилась с частными учителями, но общий балл по аттестату у неё невысокий, хотя, если бы она хотела, могла быть первой среди выпускников, ведь у неё блестящие способности! Но она очень быстро остывала, теряла интерес к предмету.
— У неё были подруги? Мне бы очень хотелось увидеть её глазами сверстниц. Может, это покажется вам смешным и несвоевременным, но у меня запланированы такие встречи.
Длинные Уши вдруг как-то странно посмотрел на меня, доверительное выражение его лица изменилось, я увидел холодноватый блеск стальных глаз.
— Я слишком быстро поверил вам. — В его тихом голосе звучала тревога. — Вы действительно родственник? Уж очень ваши вопросы пристрастны…
Я постарался уверить его в бескорыстии моего интереса, сослался на разницу в возрасте. Чего не придумаешь ради дела? Парень угрюмо слушал меня, но, видно, жажда излиться была так велика, что он переступил через свои подозрения и начал снова:
— Да… Вы спрашивали о подругах… В последнее время — ни одной. Хотя многие девочки искали общения с ней, даже навязывались. Какое значение имеет судьба её матери? У Эми было такое обаяние, такая притягательная сила!.. Но она и с подругами поступила так же, как со мной. А я, дурак, вначале думал, что она разогнала всех ради меня, что никто, кроме меня, ей не нужен. Вы знаете, что было дальше. Я стал её преследовать. Она, наверно, подумала, что я делаю это только из жалости и из желания расстаться элегантно, культурно. И решила облегчить мне дело — исчезнуть навсегда. Но почему, почему же, чёрт возьми, мне часто кажется, что, например, девушка, которая только что сошла с поезда и смешалась с толпой, это она, живая, тёплая! Вот она идёт по городу, глядит, дышит. Разве она могла исчезнуть навсегда? Исчезают только те, кого никто не любит!..
Мы уговорились с Длинными Ушами — простите, с Ярославом Райчевым, — что, если у него возникнет что-то новое, он позвонит мне в гостиницу или на службу, а если у меня, то я позвоню ему в пловдивскую или софийскую квартиру. После этого мы расстались почти приятелями.
Ещё более удачно сложились у меня отношения со Стаматовыми. Они появились именно тогда, когда я собирался возвратиться на время в Софию, чтобы с глазу на глаз встретиться с вами, товарищ майор. Воображаю, в какой расход мы вогнали наше учреждение своими бесконечными телефонными разговорами!
Об их возвращении я узнал совершенно случайно. До отхода моего поезда оставалось время. Я — в который раз! — отправился в дом с некрологом, надоевший мне до смерти, поднялся по привычке на третий этаж, позвонил в квартиру Нелчиновых. Мне» естественно, никто не открыл. Тогда я сделал два шага в сторону и влажным от жары пальцем нажал кнопку звонка в соседнюю квартиру. Шаги!.. Я уж было начал думать о Стаматовых как о лицах нереальных, которые никогда не вернутся, и вот вдруг — звук приближающихся шагов. Может, показалось? Нет. Щёлкнул замок, дверь приоткрылась, и проёме появилась женская головка в чалме из пёстрого полотенца. Чёрные маслины глаз смотрели на меня приветливо и даже радостно. Я был настолько удивлён, что оглянулся — нет ли за мной кого-нибудь. Никого не было, и я в конце концов сообразил, в чём дело: соскучились по Болгарии страшно, теперь и самый жалкий нищий будет встречен ими как дорогой желанный гость. Однако не мог же я действительно сказаться нищим: мол, голоден, сгораю от жажды, не могу работать, огромная семья… Господи, что же придумать? В то же время мне очень не хотелось и повторяться: журналист, родственник, знакомый и так далее. В общем, я прямо объявил женщине, что хочу поговорить с ней и её мужем о Кристине Нелчиновой. Не скрыл, что знаю— об их дружеских отношениях. Объявил и стал ждать, какой эффект произведут мои слова. Эффект был поразительным: маслины мигнули раз-другой и буквально осветились изнутри, их словно залила тёплая волна. И я понял, что мне ни к чему представляться. «Вы официальное лицо, и если правда, что предстоит широкая амнистия…» — вот что прочёл я в глазах друга Кристины, или мне показалось, что именно это я прочёл.
— Пожалуйста, входите, я сейчас позову мужа! Стамо, Стамо! — Женщина с улыбкой указала мне на гостеприимно раскрытую дверь в комнату (следом за мной через секунду-другую вошёл Стаматов), а сама прошлёпала мокрыми вьетнамками по римской мозаике прихожей и повернула наг право — видимо, снова отправилась в ванную.
У меня мгновенно возникло ощущение удачи, которая легко плыла мне в руки в мелочах: похоже, и тут мне не придётся клещами тащить из хозяев слова. Но что касается самого главного — встречи с двойником Эмилии, моей пассажиркой, тут судьба была ко мне явно неблагосклонна, несмотря на все мои старания.
Что я могу сказать о супругах Стаматовых? Это на редкость воспитанные, уравновешенные люди, которые живут вдвоём, без детей, в полном согласии друг с Другом, деля маленькие радости и приятные заботы (такие, например, как поездка на лечение в Карловы Вары, откуда, они только что возвратились). Я понял, что они уважают общепринятые нормы нашей жизни и пренебрегают миром материальным. У них в холле стоит старая мебель, на окнах висят простые занавески — видно, это дорогие свидетели их прошлой жизни, с которыми супруги не желают расстаться, хотя вполне могли бы купить и что-нибудь подороже: они, как специалисты, получают очень приличные деньги.
Известно, что долго живущие вместе муж и жена становятся похожи друг на друга. Так и Стаматовы: Оба кругленькие, полноватые, в меру подвижные, доброжелательные, улыбчивые. У мужа роскошные усы, у жены — прекрасные волосы. Вот они сидят передо мной и наперебой рассказывают о последних месяцах жизни Нелчиновых.
Кристина пригоршнями глотала транквилизаторы, так как приближалось время выпускного вечера, а те, кто обещал ей какой-то особый белый материал из Люксембурга, серебристую сумочку и туфельки из Туниса, подводили.
Стаматовы предлагали ей вместе сходить в торговый центр, где продаются такие чудесные вещи, но она — «Нет! Никогда! Лучше Эмилия совсем не пойдёт на вечер, чем пойдёт в стандартном готовом платье! Я хочу, чтобы моя дочь была единственной и неповторимей! Пусть запомнит этот день как один из самых счастливых в жизни!» И всё потому, что сама Кристина до сих пор заливалась краской, вспоминая свой выпускной вечер: она была самая жалкая, одетая беднее всех. Мать-старушка наскоро сшила ей. платье из выношенного мужского костюма, на ногах старые хлюпающие башмаки. До ресторана она топала пешком целых десять километров! А Эмилия, решила она, прибудет на бал в настоящем музейном экспонате — старом «фиате» довоенного образца и разом убьёт всех выскочек на их «мерседесах» и «ситроэнах». «Да я в лепёшку расшибусь, но найму «фиат» и заставлю его запыхтеть, сколько бы это ни стоило! Эмилия должна быть царицей бала!»
— Она бы и душу прозакладывала ради своей доченьки…
— Несчастная, она старалась всё сделать для того, чтобы Эми как-то возвысилась, чтобы не задыхалась всю жизнь, как мать, в набитой людьми кассе…
