Ксавье Монтепен - Сыщик-убийца
— Бедная мать! — прошептал доктор.
— Да, бедная мать! — повторила Берта. — Вы правы, она ужасно страдает. Боюсь, когда Абель умрет, она сойдет с ума от горя или умрет, и я останусь одна… одна в целом свете!
Этьен готов был упасть на колени и закричать: «Разве вы не знаете, что я люблю вас? Неужели вы не знаете, что я хотел бы заменить для вас весь свет?»
Но, видя ужасное горе Берты, он не решился выдать ей тайну своего сердца.
— Вы не останетесь одна… Вы не останетесь одна до тех пор, пока я жив. Вы видите во мне преданного друга… Неужели вы в этом сомневаетесь?
— Нет, вы слишком доказали нам вашу дружбу, чтобы мы могли в ней сомневаться.
— В таком случае, рассчитывайте на меня. Помните, что я весь к вашим услугам. Если бы вы знали, как я хотел бы видеть вас счастливой! Если бы вы знали…
Доктор в первый раз говорил так с Бертой. Несмотря на его скромность, волнение, охватившее его, вырвало у него часть тайны.
Молодая девушка слушала, краснея и дрожа в одно и то же время. Слова Этьена и в особенности выражение, с которым он говорил, заставляли трепетать ее сердце.
Берта поняла то, чего доктор не осмелился высказать. Это заставило ее вздрогнуть от радости, хотя его чувства смущали ее. Чтобы положить конец затруднительному положению, она сказала:
— Доктор, пойдемте к брату.
И вошла в комнату больного.
По своей неопытности, Этьен не понял, как приятно Берте его признание, а, напротив, испугался, что оскорбил ее.
При виде доктора мадам Леруа встала, Абель повернул к нему голову, стараясь улыбнуться, и протянул руку.
Этьену было достаточно одного взгляда, чтобы убедиться в сильной перемене за последние сутки. Но лицо его осталось спокойно, не выдав того, что происходило в душе.
— Я счастлив вас видеть, доктор, — сказал Абель едва слышным голосом.
— Как вы себя чувствуете сегодня, друг мой? — спросил доктор, делая вид, что щупает пульс.
Абель пожал плечами, как будто желая сказать: «К чему меня спрашивать, вы знаете все лучше, чем я».
— Он очень много кашляет, — сказала мадам Леруа, указывая на окровавленный платок, которым вытирали губы умирающего.
Этьен, не желая лгать, молчал. Он только обменялся с Бертой печальными взглядами.
Абель, глаза которого были устремлены на доктора, поймал этот взгляд: он понял все.
Он вторично протянул руку Этьену и, привлекая его к себе, прошептал едва слышно:
— Я мужчина… У меня есть мужество… Не скрывайте от меня ничего… Все кончено, не так ли?… Я сам чувствую это. Мне кажется, что моя жизнь держится на волоске и что этот волосок оборвется завтра… Не так ли?
Доктор, несмотря на молодость, присутствовал уже при многих агониях и достаточно закалился, что, впрочем, случается со всеми докторами, тем не менее он вздрогнул, на глаза его навернулись слезы. Не отвечая ничего умирающему — да и что мог бы он ответить, — он приложил палец к губам, чтобы заставить его замолчать.
— Что он вам говорит, доктор? — с ужасом спросила мадам Леруа.
— Ничего такого, что могло бы вас обеспокоить. Он хотел бы уснуть, и я приготовлю лекарство, которое даст ему сон. Мадемуазель Берта, дайте мне перо и бумагу.
Абель бросил на доктора признательный взгляд.
Девушка поспешно подала все требуемое.
Этьен выписал рецепт.
«Это последний, — думал он. — Бедная мать! Бедная сестра!»
Написав рецепт, он прибавил:
— Вы будете давать это лекарство по ложке каждые четверть часа до тех пор, пока больной не уснет.
— Ваше предписание будет в точности исполнено, — прошептала Берта.
Этьен повернулся к мадам Леруа.
— А вы, как вы себя чувствуете?
— Я очень слаба, — ответила она глухим голосом. — Беспокойство и горе убивают меня.
— Будьте мужественны! Хотя ваше положение несерьезно, но тем не менее оно требует тщательного лечения… а главное, спокойствия.
— Спокойствия! — с горечью повторила мадам Леруа. — Разве оно возможно для меня?
И она жестом указала на постель больного.
— К чему жить, если я должна его потерять!
— Подумайте о вашей дочери!
— Я знаю, что вы правы… Но я могу думать только о нем!
Мадам Леруа встала, взяла доктора за руку и увела в соседнюю комнату.
— Я хочу знать истину, — сказала она, когда дверь за ними закрылась. — Надеетесь вы еще или нет?
— Я скажу вам истину, — ответил доктор, не будучи в состоянии больше лгать. — Наука бессильна. В настоящую минуту жизнь Абеля в руках Бога. Он один может совершить чудо.
— А вы не можете сделать ничего?
Этьен не ответил.
Мадам Леруа страшно побледнела, ее губы полуоткрылись, как будто она хотела вскрикнуть.
— Берегитесь! — поспешно воскликнул доктор. — Берегитесь! Он услышит вас!
Этих слов было достаточно, чтобы предотвратить припадок страшного отчаяния, которого ожидал Этьен.
Анжела Леруа опустила голову, и слезы полились из ее глаз.
Доктор несколько минут с состраданием глядел на нее, затем вернулся в комнату Абеля и подошел к постели.
— До вечера, — сказал он больному.
— До вечера…
— И будьте мужественны!
Умирающий молча поднял глаза к небу.
Доктор поспешно вышел, сделав Берте знак следовать за ним, и они вышли в комнату, где мадам Леруа по-прежнему продолжала плакать.
— Доктор, — спросила девушка, машинально опираясь на плечо Этьена, чтобы не упасть, — проживет ли мой брат до завтра?
— Идите за лекарством; я буду сегодня вечером.
Берта поняла, почему доктор не ответил ей. Она закрыла лицо руками и зарыдала.
Доктор тихонько дотронулся до ее руки.
— Подумайте о вашей матери, — прошептал он, указывая на Анжелу, которая, погруженная в свою печаль, даже не замечала их присутствия.
— Это правда, — прошептала Берта. — Я должна помнить, что теперь одна должна ухаживать за нею.
— Одна? Нет! — прошептал Этьен. — Я заменю ей сына.
— Благодарю вас, доктор, за вашу дружбу и преданность, и принимаю их во имя моей матери. Я пойду за лекарством, — прибавила она, поспешно выбегая на лестницу.
Этьен сказал несколько слов мадам Леруа, которая, казалось, не слышала его, и в свою очередь спустился по лестнице.
Абель следил за уходом Берты и доктора. Подождав еще несколько минут и слыша, что входная дверь закрылась, он приподнялся и несколько раз позвал мать.
Мадам Леруа услышала его.
— Тебе надо что-нибудь, дитя мое?
— Ничего, но я хочу поговорить с тобой.
— Поговорить со мной?
— Придвинься ко мне поближе… Еще ближе… Так как мой голос очень слаб… Мне надо поговорить с тобой без сестры…
— Не утомляй себя, мой дорогой, — возразила мадам Леруа, садясь в изголовье постели. — Ты знаешь, что доктор велит тебе молчать.
— Я должен говорить с тобой… Слушай…
Он хотел начать, но сильный приступ кашля остановил его.
— Ты видишь, — прошептала Анжела.
— Не все ли равно, к тому же все уже кончено. Дай мне руку… Наклонись ко мне поближе и гляди мне в глаза…
Мадам Леруа послушно взяла руку сына и, сильно взволнованная, поглядела на него.
— Мать, выслушай меня хорошенько… без слез… но с мужеством и покорностью судьбе.
— Я слушаю! Что ты хочешь сказать?
— Я хочу приготовить тебя к большому горю.
— Абель!… Абель!…
— Не перебивай меня. Я просил тебя быть мужественной и снова прошу об этом… прошу во имя нашего отца…
При этом слове вдова вздрогнула и выпрямилась, точно от удара.
— Говори, — сказала она твердым голосом. — Во имя мученика, который был твоим отцом, я выслушаю тебя с мужеством и покорностью судьбе.
— Благодарю, такой я хотел тебя видеть в минуту, когда чувствую, что на земле для меня все кончено. Ты обещала быть твердой, держи же свое слово! Доктор может скрывать от тебя истину… но я скажу тебе ее… Я умру… и это ты должна знать… так как мы скрываем тайну… а моя сестра, до того дня, когда будет восстановлено доброе имя отца, не должна знать, что теперешнее имя не принадлежит ей.
— Говори, — проговорила вдова, снова овладев собой.
— Когда Бог призовет меня к себе, надо будет предъявить мои бумаги… И из этих бумаг обнаружится, что Абель Монетье в действительности Абель Леруа и сын Поля Леруа, казненного двадцать лет назад… Поэтому я прошу тебя, чтобы ты сама занялась этим, чтобы Берта не знала, что на нас лежит незаслуженное пятно… На могиле моего отца вырезано одно только слово «правосудие»… пусть и на моей могиле будет только мое имя Абель… Сделаешь ли ты это?…
— Да, клянусь тебе!
— Благодарю… Теперь я могу умереть спокойно… Позорная тайна будет сохранена…
— Да, сохранена, — повторила несчастная почти твердым голосом. — И до того дня, когда честное имя твоего отца будет восстановлено, — если только этот день когда-нибудь настанет, — Берта не будет знать, что ее отец умер на эшафоте за преступление, которого не совершал.