Владимир Сверкунов - Тело призрака
Каськов сразу же почувствовал симпатию к человеку, пришедшему из наполовину забытого им мира, и уже не пытался искать у него черты чертовщины.
— Конечно, конечно, — поспешил он согласиться с предложением искусствоведа.
Одним движение руки Виктор смахнул со стола остатки вчерашней скудной трапезы, сдул крошки со стула и предложил гостю сесть. Сам он обосновался на кровати, набросив на нее затертый гобелен, который когда-то собственноручно выткал.
К коньяку Яков Захарович достал бутерброды с лососиной и красной икрой, нарезанный на ломтики сыр и банку маслин. Только после третьей рюмки Каськов почувствовал интерес к теме, высказанной гостем.
— Так вы говорите — выставка? Какая? Где? Кто еще будет участвовать? — быстро выпалил он, успев заготовить набор вопросов.
— Это очень престижное мероприятие, — любезничал искусствовед. — Собираем весь цвет отечественной живописи, да и сама идея весьма интересна: "Будущее России". Планируем ее проведение, естественно, в Манеже. Мы думаем представить три ваших работы. После выставки состоится аукцион, на который вы можете их предложить. Уже есть интерес покупателей, в том числе и зарубежных.
Каськов стал лихорадочно соображать, какие полотна у него остались, и подойдут ли они?
— Вы хотите какие-то конкретные картины? — спросил он, выпивая очередную порцию коньяка и с грустью глядя, как янтарная жидкость неумолимо убывает.
— По крайней мере, одну мы держали на примете, — сказал Яков Захарович, доставая из портфеля следующую, точно такую же бутылку. — Я имею в виду вашу работу под названием "Голгофа-триптих". Кстати, говорят, у нее какая-то особая история.
Виктор с облегчением вздохнул. Эту картину он не продал, как, впрочем, и те, где ему позировала жена, которую он при всей отвязанности нынешней жизни предать таким способом не мог.
— Да, она уникальна, — гордо произнес он. — Видите ли, я написал ее на старом холсте, где был портрет Ленина. И бывают такие моменты, когда он проступает сквозь мои краски.
— Это очень интересно, — заметил гость. — На нее можно посмотреть?
— Да хоть сейчас, — предложил Каськов и добавил: — Вы пока наливайте, а я принесу картину.
Через минуту он поставил ее на мольберт, который пустовал уже долгие месяцы. На холсте изображались три креста. На центральном был распят Иисус Христос, а на боковых — не преступники, как описано в Евангелии, а седой старик и молодой человек с нежным лицом и опущенными потрепанными крыльями сероватого цвета.
Яков Захарович долго стоял перед полотном, внимательно вглядываясь в него.
— Казнив Христа, они одновременно распяли Бога-отца и Бога-духа? — спросил он.
— Да, все они испытывали нечеловеческие мучения, — отрешенно проговорил Виктор.
— Кажется, вы написали картину сразу после выписки из больницы? Это имеет какое-то отношение к автокатастрофе и вашей клинической смерти? — продолжил расспрос искусствовед.
— Вы хорошо осведомлены о моем творчестве, — вдруг резко выкрикнул художник. — Да, я был там и видел то, о чем никому никогда не скажу!
— Не волнуйтесь, — мягко успокоил его гость. — У каждого из нас в жизни своя судьба и своя миссия. Давайте лучше еще выпьем: за вас, ваше творчество и эту гениальную картину, которую мир еще очень высоко оценит!
— Вы так считаете? — тихо произнес Каськов и, заметив кивок головой, опрокинул рюмку.
После недолгого молчания Яков Захарович поинтересовался:
— Вы извините, Виктор, но я так и не рассмотрел Ленина. Требуются какие-то особые условия, чтобы он проступил?
— Честно говоря, я и сам не знаю, что нужно для того, чтобы он "проявился". Иногда это происходит при ярком свете, иногда — наоборот, в сумерках.
— Очень интересно, — отметил гость и разлил очередную порцию спиртного.
Все остальное Каськов помнил смутно. Он подписал бумаги, которые, кстати, остались у него и подтверждали передачу трех картин выставочному комитету. Двое прибывших людей в комбинезонах унесли их, а вскоре следом ушел и искусствовед, оставив Виктору еще одну бутылку и гору закуски: все это, видимо, доставили те же рабочие.
Утром снова явилась белая муза и уже более ласковым тоном, вновь напомнившим ему жену, сказала:
— Молодец! Я к тебе еще вернусь!
21
Рассказ Юрия Куркова совершенно не впечатлил начальника следственной группы. Полудетские провокации правых никак не указывали на то, что именно они замешаны в преступлении. В конце концов, они всегда говорили: "Наша цель — коммунизм", точно обозначая мишень своих ударов.
Зато новости, которые сообщил Сивцов, привели группу в состояние возбуждения.
— Наконец-то появился след, — вскричал Антон Корицкий и почти восхищенно добавил: — И даже жмурик обозначился!
Роман Рахматов поддержал коллегу, заметив:
— Этот тоннель мне просто не давал покоя.
Только Юрий пытался сохранить невозмутимый вид и даже выразил сомнение:
— Может статься, что погибший никакого отношения к делу не имеет.
— Конечно, выводы пока делать рано, — согласился Анатолий. — Мы должны дождаться результатов экспертизы. Но и сидеть сложа руки не будем. Ты, Роман, соберешь все сведения о Борисе Павловиче Яночкине. Вместе с участковым осмотришь квартиру, опросишь соседей. Нам важно знать, с кем он встречался, имел ли политические пристрастия? Тебе, Антон, предстоит "пошерстить" его родословную, короче, отыщи родственников, где бы они ни были. Один из вариантов — кому-то не давало покоя наследство покойного: все-таки квартира в Москве, а это сейчас стоит баснословных денег. А для тебя, Юра, самое сложное: надо допросить коллег по работе. Попробую выбить пропуск в Кремль, но если не получится, придется вылавливать сослуживцев на нейтральной территории. Особенно интересуют последние дни: когда уходил с работы, не встречался ли с кем, не заметили ли чего-то подозрительного?
— А что делать с правыми? — спросил Курков.
— Не думаю, что мы должны в это вмешиваться, — ответил Сивцов. — Пусть играют, ничего противоправного они не совершают.
Ближе к вечеру стали известны результаты судебно-медицинской экспертизы. Смерть Яночкина наступила накануне вследствие острой сердечной недостаточности. В крови умершего зафиксирована небольшая концентрация алкоголя. Не исключено, что приступ был спровоцирован каким-то препаратом, однако установить это практически невозможно, особенно если использовался токсин, идентичный тому, что вырабатывается организмом. Судя по всему, умерший страдал стенокардией, что достоверно объясняет его внезапную смерть.
Когда Анатолий изучал заключение судмедэксперта, в кабинет ворвался Кичкайлов.
— Ничем тебя порадовать не могу, — с порога закричал он. — Ни на ключе, ни на других предметах ничьих других "пальчиков", кроме покойника, нет. А вот с пуговицей какая-то интересная история.
— Говори, не томи, — зная, что криминалист любит помучить, взмолился Сивцов. — Она что, из гробницы Тутанхамона?
— Почти угадал, торжествующе улыбаясь, важно произнес Кичкайлов. — Представь себе, она изготовлена в кустарных условиях из бакелита. Для невежд объясняю: это первая пластмасса, которую удалось воспроизвести человечеству, аж в девятнадцатом веке!
— Действительно интересно, — согласился Анатолий. — Кому же понадобилось делать такие пуговицы?
— Ты следователь, тебе и разбираться! — бросил "следопыт с большой буквы". — Но, по крайней мере, пришивать такую к современному пиджаку было бы так же нелепо, как вставлять челюсть динозавра.
— Ну, это ты переборщил, — сказал Сивцов. — Пуговица, пусть она и старая, но функцию свою в любое время может выполнить, хоть на фраке, хоть на кальсонах. Ладно, давай ее сюда, да и все остальные вещи. Будем изучать.
Когда Кичкайлов ушел, следователь разложил перед собой нехитрый скарб покойного. Он полистал паспорт, отметив, что в нем стоит штамп о браке с Зинаидой Трофимовной Вершининой. Прописан в центре, на Страстном бульваре. Умер на семьдесят третьем году жизни. Страницы, где обычно записывается потомство, пусты, но это ни о чем не говорит: при обмене паспортов взрослые дети не вписываются. Но с другой стороны, Колобов утверждал, что Борис Павлович был одиноким. Ладно, Корицкий с этим разберется.
Он положил паспорт на место и придвинул к себе пуговицу. Анатолий никогда бы не сказал, что сделана она кустарно, но Кичкайлову виднее. Зачем умерший носил с собой эту старую кругляшку? Нашел? Сделал сам? Коллекционировал?
Сивцов набрал номер Рахматова и попросил внимательнее посмотреть, какие в квартире Яночкина есть пуговицы и не найдется ли что-нибудь вроде коллекции? "Мало ли, какие увлечения бывают у людей", — сказал он себе, закончив разговор.
