Нина Васина - Глинтвейн для Снежной королевы
— Какого… Валерки? — прошептала мама Валя.
— Очнись, он говорит о нашей дочери, — обнял жену папа Валя.
— А где наша дочь? — безумными глазами посмотрела на него Валентина.
— Да она в ментовке, не волнуйтесь, — успокоил мальчишка. — Они вам позвонят, скажут, куда приехать. Вы ехайте туда сразу, а можете и не торопиться, ментам на пользу нервы потрепать.
— Как это? — не понял Валентин.
— Ну как! По закону, они не имеют права задерживать несовершеннолетних больше двух часов.
Супруги Капустины заметались по квартире, пытаясь одеться. Антоша и мальчишка, сломавший «Феррари», с интересом наблюдали за ними. Через пятнадцать минут, полностью одетые для выхода на улицу, Капустины поняли, что обоим уйти не удастся — кто же останется дома с Антошкой?
— Да вы не бойтесь, ехайте . Я присмотрю, — успокоил родителей мальчишка.
Валентина вынуждена была начать раздеваться.
— Вы там особо не рассусоливайте, — со знанием дела давал советы папе Вале мальчишка. — Когда Валерку увидите, громко спрашивайте — не причинили ей увечий или надругательств каких…
Папа Валя схватился рукой за притолоку.
— И домой сматывайтесь, вроде как вы рассердились сильно. А то они любят там воспитательные беседы проводить с черепками.
Проводив мужа, Валентина не отпустила мальчика сразу, а первым делом забрала ключи от квартиры и потребовала объяснений.
Через полчаса доверительной беседы она узнала, что Лера торговала газетами у метро, там ее «замели менты», она попросила отвести брата домой, для чего и дала ключи. Валентина узнала, что мальчик живет в соседнем доме и для него подобные конфликты с органами — дело вполне рядовое. Еще она узнала, что газеты нужно забирать в «точке» не позже шести утра, поэтому работает дворовая команда сплоченно и по графику, в это воскресенье была Леркина смена забирать газеты.
— Она торгует газетами… — пробормотала Валентина в озарении.
— Ну да, я так и сказал. А что менты нас загребают регулярно, так это дело привычное. Приведут в отделение, посадят осторожно подальше от взрослых бандюг и звонят родителям. Мои черепки раз двадцать меня забирали. Ничего, обвыклись… По первому разу вам и штраф не выпишут. Я вот только не просек, зачем она с утра поперлась торговать? — задумался мальчик. — Такие газеты лучше идут к вечеру, часиков с пяти, когда народ выползает гулять.
Какие — такие, Валентина узнала, когда пришли муж с дочерью.
Затолкав жену в спальню и прикрыв за собой дверь, папа Валя шепотом спросил, знает ли жена, чем занимается их дочь.
— Успокойся, я знаю, она торговала газетами.
— А ты знаешь, как называется газета, которую она продавала? — совсем раскипятился папа Валя. — «Еще», понимаешь? «Еще»!!
И Валентина только после пятого или шестого «еще» поняла, о чем речь.
— И что такого? — искренне удивилась Лера. — Не «Комсомольца» же таскать — он тяжеленный. А эта газета в пять раз дороже, таскать меньше.
Позвонили Элизе. «Бабуля» приехала к обеду.
— «Спид-Инфо» грязней, — со знанием дела заявила она. — Потому что откровения свои прикрывает заботой о сексуальном образовании населения.
— Спидушник гораздо толще, его таскать тяжело, — кивнула Лера, соглашаясь.
После небольшой перепалки Элизы с родителями было решено с понедельника платить Лере, как квалифицированной няне, и не спрашивать потом, на что она тратит деньги. И никакой торговли на улице! Лера обещала не торговать, но выполнить договор с дворовой командой придется — дело чести. Еще три раза в этом месяце она рано утром занимает очередь за газетами на всю дворовую команду. Когда все понемногу успокоились и мама Валя даже предложила свои услуги по заниманию очереди «на всех» в пять утра, папа Валя попытался было провести поучительную беседу о пользе овсяных хлопьев и вреде шоколадного крема, но был остановлен внимательным, изучающим взглядом дочери.
Боль
В десять утра Маруся принимала роды. Она редко это делала, но случай был неординарный — роженица имела слабую физиологию, узкий таз и патологию сердечно-сосудистой системы.
К одиннадцати часам стало ясно, что ребенка не спасти. Женщина — не замужем, данных о родственниках в России нет. Осмотрев тщедушное, почти детское тельце роженицы, Маруся приняла решение. В половине первого Лиза понесла плод в соседний корпус к патологоанатому, а Маруся засела за писанину.
Она долго не могла сосредоточиться, рассматривала результаты анализов роженицы, вспоминала ее странные глаза — словно два растекшихся черных зрачка в узкой лодочке разреза. Женщина не кричала от боли, только тело ее гнало потом страдания. Никак не отреагировала она и на сообщение о мертвом ребенке.
«Боль отупляет», — в который раз подумала Маруся и назначила ей капельницу.
Маленькая женщина задремала с откинутой для иглы рукой и очнулась от того, что ее ощупывали. Она открыла глаза, и ужас, полыхнувший в них в первое мгновение, сменился отстраненным выжиданием.
У кровати стоял худой пожилой мужчина в белом халате и зеленой шапочке и слушал ее стетоскопом. Холодный кружок металла холодил грудь через тонкую рубашку.
— Извольте повернуться на правый бок, — попросил он после прослушивания и цапнул ее за левое плечо сильными пальцами, помогая.
Сжавшись, женщина слушала, как он проводит потом пальцами по позвоночнику, а дойдя до копчика, топчется там, буравя указательным, как будто что-то потерял.
— Благодарю.
Женщина легла на спину.
— Так-так-так, — бормотал старик, в азарте блестя глазами. — Вот так этак… вот как так… — Он провел пальцами по ее ребрам — как пересчитал, подумал о чем-то и ушел в озарении от догадки.
Женщина вздохнула и вынула иглу из руки.
Она рассмотрела свернутую пеленку, заправленную между ног. Понюхала ее. Осторожно встала и вышла в коридор. Дошла до поста медсестры. Попросила чистую пеленку. Вернулась в палату, разорвала ее на четыре части, свернула четыре прокладки. Из пакета в тумбочке достала трусики, надела их. Оставшиеся три прокладки спрятала под рубашку, закрепив их поясом казенного халата, а паспорт, небольшой складной нож, маленький кошелек и часы положила в карман.
Увлечения
В этот день Лере исполнилось одиннадцать, она пришла на работу к Марусе и сказала, что влюбилась.
— И кто же он? — отложила Маруся бумаги и с удовольствием потянулась.
— Дед Мороз, — ответила Лера.
Маруся задумалась. Она изо всех сил старалась представить себе хоть какое-то мужское начало в этом символе новогодних праздников, но у нее ничего не получалось. Наверное, из-за длиннополой одежды и бороды.
— Он идеальный мужчина, — пришла ей на помощь Лера. — Сама посуди. Все время приносит подарки. Рядом с ним ощущение праздника достигает эйфорического состояния исполнения желаний. Таких мужчин больше нет. Он один такой!
— Мне нравятся брюнеты с веселым хищным взглядом. А Дед Мороз — это какая-то абстракция… — задумалась Маруся.
В кабинет вошла женщина в халате и шапочке врача и молча села, мельком оглядев Леру.
Лера пошевелила ноздрями и резко встала. От женщины пахло смертью. Девочка отошла к шкафам с книгами. От страшного запаха тут же заныло в желудке.
— Как вьетнамка? — спросила женщина.
Маруся развела руками и вздохнула:
— Не думаю, что она когда-нибудь еще сможет родить. Что сказал Кощей?
— Что он может сказать? «Редчайший случай гомологии! Восхитительный экземпляр! Потрясающее скелетное сходство с ихтиостегом!» и так далее, — Лиза протянула снимки.
Маруся встала, укрепила их на экране, включила подсветку.
— Будешь оформлять, как преждевременные роды с аномалией? — спросила Лиза.
— Я не хочу никакого шума и тем более утечки информации. Меня не столько потряс скелет ребенка, сколько особенности его кровеносной системы. — Маруся задумалась. — Я с этой девочкой до маразма дошла — по сердцебиению получалась двойня, а на УЗИ — один ребенок!
— Подумать только, — зевнула акушерка, — приди эта вьетнамка в консультацию вовремя, и никаких проблем бы не было. Только ненормальная женщина приходит к гинекологу на шестом месяце беременности, да и то, когда уже боли начались. Ведь по УЗИ сразу определили аномалию, можно было бы ее вычистить до двадцати двух недель и без последствий, а теперь… С бумагами зароешься. Одно хорошо — нелегалка. В суд подавать не будет, нервы трепать.
— А разве можно делать аборт после двенадцати недель? — спросила Лера.
В кабинете наступила тишина. Женщины молча смотрели на девочку.
— Я хотела сказать, что душа после двенадцати недель уже появляется, — забормотала Лера, — и вообще…
— Это — твоя?… — засомневалась акушерка, подбирая слово.
