Ирина Градова - Второе рождение
Мать Даши, Анна Сергеевна, держалась стойко, как и ее муж, Платон Данилович Чумаков. Это показалось Павлу непонятным.
– Когда мы сможем похоронить ее? – тихо спросила женщина.
– Как только будут проведены все необходимые мероприятия по определению причины смерти, – ответил он уклончиво, как и полагалось. У патологоанатома полным-полно работы, и он каждый раз раздраженно фыркает, когда слышит от следователей и прокурорских работников просьбы «ускорить процесс». Об этом родственникам погибшей знать необязательно – пусть считают, что все управление занимается исключительно гибелью Даши.
– Мы постараемся все сделать как можно быстрее, – добавил он, честно глядя в глаза Анне Сергеевне и полностью сознавая, что откровенно врет: ни от него, ни от Карпухина это не зависит. – Скажите, как ваша дочь оказалась в лесополосе?
Муж и жена переглянулись.
– Кто ж ее знает? – ответил Платон Данилович. Он был высоким, очень крупным и слегка одутловатым, хотя и молодым еще мужчиной. Дорогая стрижка, золотые часы на пухлом запястье и перстень с огромным бриллиантом на мизинце – все эти атрибуты были призваны создавать впечатление успешности. – Даша редко появлялась здесь. В последний раз, если не ошибаюсь, мы виделись на прошлый Новый год.
– Давненько! – присвистнул Павел. – Как же так?
– Даша с нами давно не жила, – вмешалась Анна Сергеевна. – Когда мы с Платошей поженились… Дашенька, как бы это сказать, не слишком приветствовала этот брак. У нее с моим мужем часто случались конфликты абсолютно на пустом месте!
– Это еще мягко сказано! – кивнул Платон Данилович. – С ней совершенно невозможно было разговаривать. Даша никого не слушала, авторитетов не признавала и приходила лишь тогда, когда ей требовались деньги.
– И вы давали?
– Разумеется. Если уж у меня так и не получилось стать ей отцом, то хотя бы роль бумажника я выполнял с блеском!
– Зачем ты так, Платоша! – укорила мужа Анна Сергеевна.
– Прости, дорогая, – произнес хозяин дома. – Я не хотел быть резким, но…
– Конечно, – мягко прервала его жена. – Мы все сейчас на взводе, ведь это понятно, да?
Последняя фраза была обращена к Павлу, и ему ничего не оставалось, как согласиться. Однако в глубине души он был уверен в том, что «раскусил» их. Они отселили старшую дочь, попросту избавившись от нее. Даша не вписывалась в идеальную картинку, и ее вырезали из семейного альбома, дабы она своим непокорным поведением и недовольным видом не портила фасад благополучной и преуспевающей семьи. Отчим предпочитал откупаться от падчерицы, вовсе не интересуясь, что происходит в ее жизни, – это еще ладно, но мамаша-то? Получается, ей тоже все равно?
– Вы в курсе, с кем общалась Даша? – спросил Павел, не ожидая, впрочем, получить вразумительный ответ. – Или хотя бы от кого она была беременна?
– Бе… ременна?
Мать произнесла это слово с запинкой, при этом на лице ее читалось недоумение. Значит, патологоанатом ничего не говорил. Ну, он мог посчитать, что родителям все известно, а заключение о вскрытии, как и само тело, они еще долго не получат.
Аркадий проводил Павла до двери. Уже на пороге он вдруг сказал:
– Дашка хорошая была.
– Что? – переспросил Трофименко, не ожидавший, что угрюмый паренек заговорит с ним.
– Она всегда делилась со мной деньгами – отец давал слишком много, чтобы потратить одной… И подарки покупала.
– Значит, у тебя с сестрой были нормальные отношения?
– Ага. Жалко ее… А вы с Леркой поговорите – она все про Дашку знает!
– Что за Лерка? – насторожился Павел, вытаскивая блокнот. Родители понятия не имеют о круге знакомств дочки, а брат вот в курсе!
– Лера Проханова, – пояснил Аркадий. – Они со школы корешатся.
– Аркаша! – раздался встревоженный голос Анны Сергеевны из гостиной. Надо же, сына нет всего пару минут, а она уже волнуется: где было ее волнение, когда пропала дочь, ведь ее даже не искали, пока следователь не сообщил о смерти – с глаз долой, из сердца вон!
– Адрес и телефон напиши, – быстро попросил Павел, протягивая парню ручку.
* * *Ашот Егиазарян оказался вовсе не таким, как я себе представляла. Вместо пузатого, ярко выраженного представителя восточной национальности, какими мы всегда рисуем рыночных торговцев, я увидела высокого, атлетически сложенного и привлекательного мужчину европейской наружности, с голубыми глазами и густыми темно-каштановыми волосами. Немудрено, что он возбудил в Илоне чувства определенного рода!
– Значит, Илона в больнице? – уточнил он после того, как вежливо предложил мне присесть и поинтересовался, удобно ли мне и не принести ли чаю или кофе. Ашот не мог не заметить моего «интересного» положения и повел себя в высшей степени предупредительно.
– В реанимации, – кивнула я. – Ее пришлось ввести в искусственную кому, чтобы предотвратить нежелательные последствия травм.
– И когда ее можно будет навестить?
– Вы хотите навестить Илону? – изумилась я.
– А что тут удивительного? – пожал плечами Ашот. – В конце концов, мы давно друг друга знаем!
– И она от вас забеременела, – добавила я.
Его глаза сузились, и под маской милого, невозмутимого человека мелькнула другая сущность, показавшая, что Ашот не просто так добился успеха в торговле: он мог быть жестким и даже, возможно, жестоким.
– Значит, вам и это известно, – констатировал он, возвращая улыбку на лицо. – Что ж, дело житейское, верно?
Принято считать, что женщина ни за что не отвечает и только мужчина во всем виноват. Это верно, по-моему, лишь в двух случаях. Первый: женщину изнасиловали. Она не просила об этом, не хотела иметь ничего общего с мужчиной и, естественно, ни о каких детях думать не думала. Второе: они вместе хотели детей, но он в последний момент передумал и слинял, оставив подругу беременной или с маленьким ребенком на руках. Случай с Ашотом в эти рамки не укладывался.
– Илона с самого начала знала, что я женат и имею детей, – спокойно продолжил он, так как я не отвечала. – Ее это не слишком беспокоило!
– Может, она все же надеялась?
– На то, что я разведусь? – усмехнулся Ашот так, словно сама мысль об этом казалась ему забавной. – Бросьте, кому какое дело до ее надежд! Я никогда ничего не обещал Илоне, и она, если б могла, подтвердила бы мои слова.
– И она была не единственной, насколько я понимаю?
– Вы правильно понимаете.
Я с интересом смотрела на этого холеного, самоуверенного мужчину. Если бы мы встретились не на рынке, я сочла бы его ресторатором или, может, владельцем модного бутика. Наверное, здесь, в окружении симпатичных молодых торговок, Ашот является предметом вожделения и не видит ничего предосудительного в том, чтобы сходить «налево». Жена его, скорее всего, в курсе происходящего, но считает за лучшее не обращать внимания. Но ребенок от любовницы – совсем другое дело.
– Илона пыталась вас шантажировать? – напрямик задала я вопрос.
– Своей беременностью? – приподнял густую бровь Ашот. – С чего вы взяли?
– Ну, ей ведь надо было что-то делать по этому поводу?
– Да, надо, – аборт. Между прочим, деньги на него она у меня взяла. Ей, как и мне, этот ребенок был не нужен, и я думал, что дело разрешилось к всеобщему удовлетворению. Илона – милая девочка, и я бы продолжил с ней отношения, только в этот раз был бы более аккуратен… Ну, вы понимаете, о чем я.
Презерватив – отличная штука, но создается такое впечатление, что большинство наших мужчин и женщин даже не слыхали об этом полезном изобретении! Для мужчины аборт – рутина, решение всех проблем, но кто из них думает о женщине? О том страхе, который она испытывает, садясь в гинекологическое кресло для операции, о том, что у нее вообще может не быть детей, если аборт окажется неудачным? Эта проблема стара, как мир, и не думаю, что она когда-нибудь перестанет быть актуальной.
– Сколько у вас павильонов, Ашот? – поинтересовалась я.
– Пять… Нет, уже шесть! – с гордостью ответил он. – Завтра шестой открываю.
– Вы не возражаете, если я поговорю с вашими продавщицами?
– Зачем? – удивился он, но тут же добавил: – Хотя валяйте, мне скрывать нечего! Павильоны вон там, – махнул он рукой в сторону прохода. – Они один за другим идут, не ошибетесь.
Я не поленилась и обошла все. Женщины, работающие на Ашота, были разного возраста, но все они, как мне показалось, были слегка в него влюблены. Каждая утверждала, что Ашот – самый хороший хозяин из всех возможных и премилый человек. К пятому павильону я уже подустала от дифирамбов, которые пели продавщицы своему боссу, однако решила завершить начатое и, глубоко вздохнув, вошла. За прилавком стояла молодая женщина чуть за тридцать, густо накрашенная и одетая явно не по погоде: на улице всего десять градусов, а на ней только маечка на бретельках и коротенькая хлопковая юбка, подходящие для побережья Турции, но никак не для питерской осени. Звали ее Юлей.
