Сергей Е. ДИНОВ - Выползина. Портал 55. Дневники 90-х. Роман
Наконец, измученный, Федор ввалился в родительскую, вечно затемненную квартиру, словно коренные питерцы постоянно находились в состоянии блокады и соблюдали светомаскировку. Отец Федора мальчиком пережил войну в Ленинграде вместе со своими родителями, служащими железной дороги и не оставлял старых привычек занавешивать окна шторами даже днем.
Мама, причитая и плача, успела довести своего любимого сыночка до кровати, куда он повалился одетый и мгновенно заснул.
Спал добрый молодец два дня и две ночи. Не поверите, так, кстати, и было. Кормила его, сонного, мама с ложечки. Отец шуршал газетой, удрученно покачивал седой головой при виде невменяемого сынка. Родители не могли отойти от сообщения проводницы Светика о том, что их сын – подозревается в убийстве, от разговоров по телефону с подполковником Тарасовым, ждали объяснений от наследника.
Позже Федор с трудом вспоминал, как затяжной сон, белые халаты и запах нашатыря, взрывающий мозг множеством крохотных колокольчиков, которые сначала трезвонили как сумасшедшие, а потом утихали, утихали, утихали…
Проснулся он часов в пять утра. Долго не мог сообразить, почему ему так хорошо, спокойно внутри, легко и невесомо снаружи. Словно стерли в памяти старую видеозапись с помехами и зудящим, раздражающим звуком.
С ощущением необыкновенной легкости, без традиционной овсяной каши, маминой ложки бальзама «Битнер» и обязательных водных процедур, Федор сбежал на работу, как последний свинтус, избегая родительских вздохов и причитаний, по поводу своего долгого бессознательного состояния. На самом деле человек впервые, можно сказать, по-настоящему выспался.
Кстати, о работе. Судя по календарю в органайзере, была среда, а в понедельник утром Федор вернулся в Петербург.
Он, конечно, сразу не догадался, что проспал, провалялся трое суток и что на дворе – четверг. Потому в офисе фирмы, где он числился консультантом и дилером, поимел суровые нарекания начальства, недоумевающие взгляды сотрудниц и занудные выяснения сотрудников о состоянии его здоровья.
– Че случилось?
– От поезда отстал?
– Где шатался столько времени?
– Хоть бы позвонил…
К концу рабочего дня на имя директора филиала фирмы было получено извещение из уголовного розыска города Бологое по делу, где «гражданин Ипатьев» проходил свидетелем и оставался невыездным до особого распоряжения внутренних органов. Это сообщение сразу возвело Федора в статус «звезды» криминального фильма. Непосредственный начальник, Разикович Саша, по кличке Щюр (от Шуры), холеный, мерзкий тип сорока с лишним лет (даже образы известных актеров не хочется обижать сравнением с таким отвратительным, эпизодическим персонажем), ужасный бабник и пройдоха, сын бывшего секретаря одного из райкомов Ленинграда, – стал с Федором до приторного вежлив и предупредителен.
– Надо было, Ипатьев, сразу доложить по телефону о случившемся мне лично. Вечно ты со своими загибами неоцененного таланта. Держи меня в курсе. Выставка тебе зачитывается, прогулы аннулируются. Работай, пожалуйста.
Личная секретарша Щюра – Верунчик, эдакая неприступная, для рядового состава, худышка, пряная селёдочка с алыми губками, сделала перед уходом Федора в конце рабочего дня выразительные и удивленные глазки голубыми пуговичками и вытянула губки привлекательным колечком:
– Оу, Ипатий, ты влез в криминаль?! Расскажи! Девушке интересно!
– Вляпался.
– Серьезно?
– Дальше некуда.
– Как интересно! Расскажи. Слышала, ограбление в поезде? – не унималась любопытная Верунчик. Она была очень ответственным секретарем и докладывала начальству о любой провинности подчиненных, о любой невинной шалости сотрудников компании, направленной, по ее мнению, на подрыв авторитета «босса».
– Убийство, – не сдержался и ляпнул Федор, красуясь своей значительностью, и тут же пожалел. Такие скользкие дамочки, как Верунчик, могли выдуть из скрепки – тромбон, из презерватива – дирижабль. С этими сплетницами и стукачками надо быть втройне осторожным.
– Дааа? Оу, как интересно! Босс в курсе?
– А вы доложите начальству письменно, со своими традиционными мерзкими подробностями, со своей грязной отсебятиной, – зловеще прошептал Федор ей на розовое ушко, на ходу придумывая мрачные шутки. – Но помните, Верунчик, на этот раз можете пойти по статье 70, УК РСФСР22. До десяти лет. Строгого режима.
Верунчик оставила в глазницах наивные, изумленные голубые пуговки застывшими от ужаса. Губки обиженно поджала.
Понимая, что нельзя наживать дополнительных врагов, Федор смягчился.
– Обязуюсь: буду лично вас информировать о ходе расследования. Но уговор: до вынесения бандитам смертного приговора – полный молчок! Киа кумитсу! Совершенно секретно! Иначе – смерть!
– Оу, конечно – конечно! – воскликнула Верунчик с намеренным акцентом на букве «чэ» и покраснела. – Клоузд. Стафф оунли23.
«Женщина промолчит» – это из области невероятного. Например, наводнения в узбекском Самарканде или пустыне Гоби. Произойти, теоретически, может. Но вряд ли.
По возвращению домой Федора ждал большой, просто огромный, неожиданный сюрприз.
Он позвонил домой с работы, извинился перед матушкой за утренний английский уход, похожий на бегство, соврал, что срочно вызвали, телеграммой, и едва не уволили с работы. Мама отчитала сына и настоятельно попросила быть к ужину. Это значило по старой и доброй традиции их семьи, что отец будет при галстуке, мама – в белой кофточке, и они должны будут отмечать новые капиталовложения сына в общий семейный бюджет, те самые, украденные его попутчицей четыреста долларов, о получении которых мама уже знала заранее, еще до окончания командировки сына.
Но сюрприз был иного характера.
Заявка
По трубе длинного, замысловатого коридора старой трехкомнатной квартиры доносился оживленный женский говор, скорее всего, с кухни. Федор заранее расстроился, предполагая, что мама пригласила на смотрины очередную перезрелую невесту, проверенную – перепроверенную родственницу своей «самой лучшей», очередной подруги. При подобных маминых заботах Федор ощущал себя пятидесятилетним вдовцом с подагрой, астмой и радикулитом. Он легкомысленно поплевался через левое плечо, чтоб его бывшей, здравствующей женушке за «вдовца» не сильно икалось.
На этот раз сюрприз был всем сюрпризам сюрприз. В кухне восседала на венском стуле сбежавшая попутчица – Вероника – безумная Надежда, собственной персоной! Причем, в блондинистом парике. Сидела к вошедшему Федору боком, но эти обворожительные, фигуристые обводы бедер, талии и стройные ножки в расписных колготках, будто приспущенный край ажурных чулков, – впечатлительному холостяку Федору, похоже, из памяти можно стереть только ударом тока в оба виска.
– Феденька! – воскликнула мама. – У нас гости!
Федор глупо надеялся, что повернется какая-нибудь другая девушка, скажем, Наташа – сухопарая медичка из зимнего Дома Отдыха в Репино, или Инна – пухлая хохотушка из прошлогоднего санатория «Маяк», что в Алуште. Надежные, хорошие девушки, по рекомендации маминых подруг, с подстроенной встречей семей на отдыхе. Но повернулась-таки черноглазая стерва Вероника (или Надежда по паспорту?) с гадкой улыбочкой великой провокаторши.
Мало сказать, Федор оторопел. Он стоял дуб дубом, поражаясь женской наглости, расторопности и коварству. Подобные гадюки могут приспосабливаться к любым земным условиям.
– Здравствуй, дорогой, – сказала Веронадя усталым тоном гражданской жены, которая пришла ставить условия железного бракосочетания. И поцеловала Федора в щечку, для чего пригнула ближе к себе недавнего попутчика за галстук.
– Не хорошо, сын, – прогудел отец, – скрывать такую очаровательную, обаятельную девушку от родителей.
– Пусть мы – несовременны, – поддержала мама, – пусть мы – консервативны, но, извини… находиться долгое время в близких отношениях и ничего не сообщать родителям? Это, Федор, несправедливый акт недоверия. Не ожидала от тебя, мой мальчик.
Если бы дорогая и любимая мама знала, какую аферистку впустила в дом, она бы, наверное, слегла с инфарктом. Будь благословенно неведение.
– Он такой у вас скрытный, Мария Васильевна, – вяло отмахнулась Вераснадей, – только в этой поездке, я и узнала, что у моего Феденьки, оказывается, такие замечательные родители. До этого я считала, что он круглая сирота и живет в рабочем общежитие на Петроградской стороне.
– Как же так, Федор?! Оказывается, ты у нас – сирота петроградская?! – возмущенно прогудел за спиной отец, покачал осуждающе головой и отправился дочитывать вечернюю газету, отгадывать очередной кроссворд.
