Владимир Данихнов - Колыбельная
В последнее время на Меньшова накатывали приступы необъяснимой печали. Он не хотел себе в этом признаваться, но, похоже, причина была в том, что Чуркин перестал с ним дружить. Сначала Меньшов собирался извиниться перед Чуркиным, но потом решил, что это Чуркин должен извиняться. По прошествии времени Меньшов осознал, что никто ни перед кем извиняться не должен. Вообще извиняться — глупая человеческая традиция. С возрастом Меньшов разочаровался в человечестве, потому что считал, что оно погрязло в традициях, отринув свободу самовыражения. Меньшов же был сторонником прогресса и выступал за искоренение ритуалов. Поэтому он стал ждать случая, который снова сведет его с Чуркиным. Но случай никак не происходил. Чуркин уходил с работы сразу после окончания рабочего дня, нигде более не задерживаясь. Меньшов старался попасться ему на глаза, но из этого не выходило ничего путного: наоборот, Чуркин начал избегать встреч. Он сторонился Меньшова, потому что заметил, что в последнее время тот следит за ним, и испугался, что Меньшов что-то подозревает. Чуркин раздражался по пустякам и часто огрызался на замечания начальства. Начальник, видя, что происходит с Чуркиным, собирался уволить его, но ему лень было тратить время на скандал с маргинальным работником, и он оставил хама в покое. Меньшов же, не подозревавший о страхах Чуркина, поджидал его то у главного входа, то на автобусной остановке, притворяясь, что читает газету или играет в «Angry birds». В сердце Чуркина поселился настоящий ужас: Меньшов не давал ему проходу. Чуркин едва сдерживался, чтоб не завопить: да что тебе от меня надо?! — но молчал, потому что боялся, что подобный вопль выдаст его с головой. Про себя он называл Меньшова «божьей карой».
Меньшова поразило то ледяное спокойствие, с которым Чуркин отнесся к его преследованию; он понял, что проиграл, и решил явиться к Чуркину домой, чтобы прямо спросить его о причинах, которые разрушили их дружбу. Решение пришло в пятницу, а в субботу полил дождь, и Меньшов никуда не пошел. Впрочем, он бы не пошел, даже если б день выдался солнечный, потому что намеревался отдохнуть после долгой рабочей недели. В воскресенье Меньшов провалялся в постели до полудня: ему снился приятный сон. Проснувшись, Меньшов в течение часа пытался вспомнить содержание сна, но так и не вспомнил. Он заварил кофе, но забыл его выпить. Сел на диван перед телевизором. Долго перебирал каналы. Ему казалось, что он должен сделать какое-то важное дело, но не мог вспомнить, какое именно. По телевизору показывали документальный фильм про ежей. Меньшов недолюбливал ежей за их колючки, но переключать не стал, потому что по другим каналам, наверно, идет что-то еще более скучное. В течение получаса Меньшов наблюдал, как ежи рождаются, взрослеют, питаются насекомыми и бессмысленно существуют, зарываясь носами в порыжевшую хвою. У Меньшова затекла нога, но ему было лень шевелить ею. Ветер за окном свистел, дым из трубы дальнего завода жирной змеей полз на восток. Меньшов вообразил, как бесконечная вереница мигрирующих ежей тянется через город, попадая под колеса машин. Представив раздавленных ежей, размазанных по проезжей части, он неожиданно вспомнил, что собирался к Чуркину. Встал и тут же сел, пока еще не понимая, зачем встал и зачем сел. Строго говоря, Чуркин ему не нравится: крайне неприятный тип. А на улице ветер и собирается дождь. Еще не хватало простудиться. Думая так, Меньшов одевался. Нельзя сказать, что он одевался осознанно, скорее неосознанно. Он поднял воротник пальто, чтоб защитить горло от ветра, и обмотал шею шарфом. Вызвал такси. Такси на вызов ехало долго, потому что таксист только что получил эсэмэску, что его сыну грозит восемь лет лишения свободы в колонии строгого режима. Таксист помнил сына, когда тот был младенцем: как он весело смеялся, когда таксист кружил его на руках. Он был добрый малыш; почему же он до смерти избил в пьяной драке друга? По дороге таксист пару раз останавливал машину, чтоб выйти и подержаться рукой за телеграфный столб; он задыхался от страха за будущее единственного ребенка. Когда Меньшов, наконец, дождался машины и сел, он заметил, что таксист ненатурально бледен и молчалив. Он подумал, что таксист, наверно, выпивал вчера, а теперь мучается с похмелья. Меньшов предпочитал думать о людях самое плохое: так реже ошибаешься. Он назвал таксисту адрес, и таксист повез его, погруженный в приятные воспоминания о сыне, который, будучи восьмимесячным младенцем ползал за ним, хватал за брючину и что-то лопотал по-детски. Таксист долго размышлял об этом, но вскоре устал думать и больше ни о чем не думал. Меньшов же, поудобнее устроившись на сиденье, мечтал о свежей клубнике. Он не любил клубнику, но поздней осенью ему всегда хотелось именно клубники. Впрочем, если б ему на самом деле предложили клубники, он бы отвернулся и не стал есть из чужих рук.
Машина прибыла на место. Меньшов вышел и расплатился с таксистом. Таксист не глядя сунул деньги за подкладку пиджака и укатил в серый туман; на самом деле он хотел бы уехать прямиком в ад, но не знал, в какой стороне ад находится и хватит ли у него бензина, чтобы туда доехать. Меньшов огляделся: район для проживания Чуркин выбрал самый мрачный. Крыши желтых хрущевок облепили вороны. Цыганчонок катил тележку с тряпьем вдоль бордюра. Подозрительные люди обступили старую «девятку» и о чем-то спорили простуженными голосами. Меньшов ускорил шаг. Он хотел бы сделаться комаром, чтоб его не замечали. Почему Чуркин живет в таком отсталом месте?
Вскоре Меньшов приблизился к нужному подъезду. Тучи затянули небо, стало темно как в лесу. Меньшов осторожно поднимался по выщербленным ступеням на пятый этаж. Лампочка горела только на первом. Чем выше Меньшов поднимался, тем становилось темнее. Под ноги лезли какие-то палочки, ломти засохшей грязи, камешки и другой сор. На площадке между четвертым и пятым этажом Меньшов впервые почувствовал вонь. Воняло нестерпимо; он зажал нос, но это почти не помогло. Самая ужасная вонь стояла возле квартиры Чуркина. Меньшов замер возле двери, не решаясь позвонить. «Канализацию у него, что ли, прорвало? — размышлял Меньшов. — Впрочем, это не мое дело». Дверь в соседнюю квартиру приоткрылась, и Меньшов от неожиданности вздрогнул. Наружу высунула нос столетняя старуха с трясущимися руками. Она смотрела то ли на Меньшова, то ли мимо него, ее губы дрожали, а под вялым подбородком болтался морщинистый кожаный мешок. Как у пеликана, подумал Меньшов. Старуха-пеликан подняла крючковатый палец, словно хотела что-то сказать, но ничего не сказала, втянула голову в помещение и закрыла дверь. «Может, это от нее воняет?» — подумал Меньшов. Он повел носом: нет, воняло определенно из квартиры Чуркина.
Чуркина как раз не было дома. Он ушел по важным делам и забыл запереть дверь. Обычно Чуркин поворачивал ключ в замке на максимальное число оборотов. Вынув ключ, он дергал дверь за ручку, чтоб убедиться, что она не открывается. По пути на работу, не в силах вспомнить, закрывал он дверь или это ему приснилось, мчался обратно и проверял; успокаивался, но ненадолго. Потом целый день мучился на работе. Как назло именно в это воскресенье он был твердо уверен, что дверь заперта. В голове утвердилось воспоминание, как он тщательно запирает дверь, дергает за ручку и, убедившись, что дверь не открывается, спускается по лестнице. На втором этаже, измучившись сомнениями, решает проверить: вдруг не запер. Бежит наверх, тянет дверь на себя: все-таки заперта. Эти воспоминания относились к субботе, но страдавший бессонницей Чуркин давно потерял счет одинаковым серым дням.
Меньшов позвонил, но никто не ответил. Он позвонил еще раз, и снова никто не ответил. Кнопка звонка была липкая от грязи и жира. Меньшов решил позвонить в третий раз для очистки совести, но не позвонил; он заметил, что дверь не заперта. Повернул ручку и застыл на пороге. Запах стоял почти осязаемый. Меньшов окунулся в вонь, как в мутную воду. В темноте чернели груды мусорных мешков. Меньшов моргнул: в последний раз он был у Чуркина полгода назад. Тогда его квартира была мрачным местом, в котором Меньшов страдал от скуки. Но сваленного куда попало мусора не было. Меньшов пощелкал выключателем в прихожей; свет не зажегся. На цыпочках он прокрался на кухню. Сквозь задернутые шторы сочился тусклый свет. На столе, накрытом старой клеенкой, лежала тарелка с разлагающимися объедками. По объедкам, питаясь, ползали тараканы. Меньшову казалось, что он сходит с ума: комната поплыла перед глазами. Он попробовал отдернуть штору, чтоб впустить в комнату побольше солнца, но та не поддалась. Дернул еще раз — безрезультатно. В груди поднялся жар, горло сдавило, ладони высохли, как бумага, на лице выступил пот. Он захотел выпить чего-нибудь холодного и открыл холодильник. В холодильнике не было ничего кроме банки красных ягод. Меньшов видел эти ягоды раньше, но не помнил названия. Он потрогал банку: на влажном стекле остался отпечаток указательного пальца. Меньшов закрыл холодильник. Вернулся в прихожую, аккуратно перешагивая мусорные мешки. Он почти перестал замечать вонь, да и тошнота прошла; чтоб не бояться, он просто ни о чем не думал. К счастью, он хорошо умел это делать. Заглянул в гостиную: темно и ни души. На старом телевизоре темнел холщовый мешок, набитый мусором до отказа; дно мешка протекало. Меньшов не стал особенно приглядываться, что за жидкость вытекает из мешка, потому что вообще не любил приглядываться: у него от этого болели глаза. Он толкнул дверь в спальню, но она оказалась заперта. Из спальни послышался тихий детский голос. «Пожалуйста…» Меньшов не поверил своим ушам. «Пожалуйста…» — повторил голос. Меньшов, чтоб не слышать голоса, развернулся и поспешил к выходу. Споткнулся о мусорный пакет и чуть не упал. Из пакета что-то вывалилось. Меньшов не стал смотреть, что именно вывалилось. Дверь скрипнула; сердце Меньшова ухнуло в пятки. Он замер на месте, готовый закричать. К счастью, это был всего лишь сквозняк. Меньшов пулей вылетел из страшной квартиры. Бежал он долго, не помня себя от ужаса. Очнулся перед супермаркетом «Солнечный круг». Немолодая женщина в черном платке странно на него смотрела. В руках она держала распечатанную на листе формата А4 фотографию улыбающейся девочки; внизу чернела надпись большими буквами: «ПРОПАЛ РЕБЕНОК, ПОЖАЛУЙСТА, ПОМОГИТЕ». Дочь этой женщины пропала больше месяца назад, и бедная женщина уже не верила, что ей кто-то поможет, но всё равно выходила на улицу с фотографией ребенка и приставала к прохожим возле супермаркета с просьбой о помощи. Прохожие отворачивались и старались отойти от нее подальше, чтоб не подцепить микроб чужого несчастья. В администрации супермаркета посчитали, что поведение женщины мешает торговле, и обратились в полицию, чтоб та предотвратила появление безумной тетки у дверей магазина. Полиция заявление приняла, однако с мерами по оказанию противодействия не спешила. Меньшов уставился на фотографию девочки. Женщина, поблескивая глазами, приблизилась к нему и подняла фотографию повыше, чтоб Меньшов получше разглядел лицо ее единственной дочери. У Меньшова пересохли губы.
