Мария Жукова-Гладкова - Звезда среди ясного неба
Петр Аркадьевич снова хмыкнул, немного помолчал и добавил:
— Наташа, ее точно убили не для того, чтобы что-то украсть. И на первый взгляд ничего не пропало. То есть мне ничего в глаза не бросилось. Я даже про Свободу не сразу сообразил. Я знаю, что в квартире Аглая держала минимум драгоценностей, и не самых дорогих. Все самое дорогое хранилось в банке. Она перед мероприятиями туда заезжала, непосредственно в банке на себя все надевала, а потом, на следующий день, снова отвозила все в банк. Иногда отвозила прямо с тусовки, она же часто гуляла до утра. Вчера она ни на какое подобное мероприятие не выезжала. И наличных дома много не должно было храниться. Она же по большей части карточками пользовалась. Это я в основном работаю с наличкой. — Петр Аркадьевич усмехнулся. — Нет, тут другое, Наташа… И убийство явно было совершено в состоянии аффекта. Человек его не планировал заранее. Он не планировал грабить квартиру! Он схватил первую попавшуюся статуэтку и шарахнул Аглаю по голове. Хотя, может, и убить-то не хотел, просто врезать — со злости, от отчаяния, нервы у него не выдержали. Думаю, она кого-то достала. Надо будет завтра на записи посмотреть, кто такой Фрукт. И я не исключаю, что у нее и еще кто-то мог быть. Нина Степановна же всех по голосам не знает, да и заснула она. Она же устает с маленьким ребенком. А гости у Аглаи не были чем-то необычным, как и скандалы, и двое-трое мужиков одновременно. Аглая обожала людей сталкивать лбами! Да и женщина какая-нибудь могла прийти отношения выяснять. Это тоже нельзя исключать. Думаю, что женщина справилась бы.
— А эта Свобода тяжелая была?
— Ты думаешь, я помню? — хмыкнул Петр Аркадьевич. — Ты думаешь, я их взвешивал? Но раз каменная… Да, наверное, тяжелая. Признаться, я даже не помню, какие из этих эротических статуэток брал в руки. А если и брал, то давно. Конечно, когда-то рассматривал… Отпечатки на них должны быть в первую очередь домработницы. Она же пыль протирала. Может, Аглая пользовалась по назначению… — Петр Аркадьевич хмыкнул. — Но опять же я не думаю, что убийца их в руке взвешивал, прикидывая, какой можно убить, а какой нельзя. Схватил первую попавшуюся — и врезал. Потом сообразил, что наделал, и забрал орудие убийства с собой. Посмотрим, что покажут отпечатки пальцев. Но предполагаю, что в квартире их оставили только те, кто там проживал и регулярно бывал.
Петр Аркадьевич вздохнул, отпил чаю и устало посмотрел на меня.
— Наташа, я хочу, чтобы ты знала правду про Никитку.
— Зачем? — удивилась я. — Мне достаточно знать, что это ваш сын и вы о нем позаботитесь. Если бы это на самом деле был маленький узбек, то, думаю, что вы и о нем бы тоже позаботились.
— Это все так, — кивнул Петр Аркадьевич. — Я своих детей не бросаю.
Эту фразу я сегодня слышала не в первый раз, но если это соответствует действительности? Петр Аркадьевич этим гордится? Это на самом деле повод для гордости — на фоне тех людей, с которыми ему приходится иметь дело.
— Наташа, Никита — мой пятый ребенок.
Петр Аркадьевич посмотрел на меня. Я ждала продолжения. Я уже знала про его двоих взрослых законных детей от единственной законной жены и про двоих незаконных. Он сегодня днем это все объяснил. Есть еще какие-то важные детали?
— Я поддерживаю связь со всеми своими детьми, то есть участвую в воспитании и деньгами, и лично. У меня были романы с их матерями и не только с матерями моих детей, я сразу же был честен со всеми — предупреждал, что со своей Аней не разведусь. В общем, у меня за мою долгую жизнь было много романов… Это так у каждого нормального мужчины.
Я улыбнулась.
— Наташа, это жизнь. Я не святой и не претендую на святость. Да еще и среда соответствующая. Ты марксизм-ленинизм успела поизучать или уже нет? Скорее, нет. А я вот изучал и с уверенностью заявляю: там есть разумные вещи. Например, бытие определяет сознание.
— Это вы про среду, в которой вращаетесь?
— Хотя бы и про нее. По-моему, это применимо к любой среде, к любому образу жизни. Именно бытие определяет, а не сознание. Сознание подстраивается под бытие. Но давай не будем в это дело углубляться на ночь глядя. Хотя, может, как-нибудь и поговорим об этом.
«Он меня клеит?»
— Наташа, мужчина не может жить с одной женщиной. То есть… Я попробую объяснить. У меня в жизни неоднократно бывали периоды, когда я искренне любил двух женщин — Аню и еще какую-нибудь. Да, я всю жизнь был женат на Ане. И она стала для меня родным человеком, это была моя семья, мой тыл. Мне было комфортно с Аней, наверняка она догадывалась про мои походы налево, хотя я старался их скрывать и не делать ей больно. И она вела себя мудро. Аня не устраивала скандалов, не пыталась найти моих женщин, поговорить с ними, со мной, в общем, вела себя как ни в чем не бывало.
— Наверное, она знала — пусть и на подсознательном уровне, — что вы все равно останетесь с ней, — заметила я.
— Наверное. И у меня — веришь или нет? — никогда не возникало мысли о разводе! Я никогда не хотел поменять Аню на другую женщину, хотя среди моих женщин было немало достойных. Дур не было никогда. Некоторые стали прекрасными женами другим мужчинам. Я со многими поддерживаю отношения — и с женщинами, и с их мужьями. С двумя парами мы с Аней дружили семьями.
— Ваши дети живут с отчимами?
— Нет. Одна из матерей ненадолго вышла замуж и быстро развелась. Вторая просто не хочет. Это успешная деловая женщина. Первая, кстати, тоже деловая, правда, немного менее успешная. Они родили детей, потому что хотели детей, а не мужика в ЗАГС затащить. И не хотели рожать от люмпена. Генетика — сильная вещь. Дети наследуют ум и все остальное не только от мамы, но и от папы. Им для их детей требовался нормальный отец. И их очень устраивало, что я не собираюсь разводиться! Они от меня ничего не хотели! Но я настоял на участии в воспитании. Деньги даю, хотя эти женщины не требуют. В общем, Наташа, я могу честно сказать: мне в жизни с женщинами везло.
— Но ведь и вы к ним по-человечески относились, — заметила я.
— Да, конечно… Я старался со всеми по-хорошему расставаться, не наживать врагов. У меня их и так всегда хватало. Ведь в том мире, где я работаю, жесточайшая конкуренция, зависть, ненависть к более успешным. Да у нас в стране успешных всегда ненавидели и ненавидят, и никого не интересует, сколько ты работаешь, сколько ты сделал для своего успеха, чем пожертвовал, какие проблемы со здоровьем нажил. У нас ближнего любят, если он бедный, больной и бездарный, а здорового, богатого и талантливого не жалуют. Да что я тебе об этом рассказываю? Ты это знаешь не хуже меня…
— Для вас были важны победы над женщинами, которые казались недоступными, или вы гиперсексуальны?
— Ну, не то чтобы гипер… — Петр Аркадьевич засмеялся. — И победы тоже важны. Но если я понимал, что женщина меня не полюбит никогда — меня как человека, — я прекращал ухаживания. Такие победы — кошельком — меня никогда не привлекали. Для меня победа — это заинтересованность женщины во мне, в общении со мной.
«Да он точно меня клеит!»
— Я уже сказал тебе, что дур у меня не было. Мне женщина нужна и как любовница, и как собеседница.
— А чувство опасности, постоянный адреналин? Обычно мужчины именно этим объясняют свои частые измены.
Петр Аркадьевич покачал головой.
— Суперпобедитель и суперудачливый мачо — это не я. Самоутверждаться за счет женщин мне тоже никогда не требовалось. Но регулярный секс всегда был необходим. Не просто секс, а с чувствами. Проститутки не для меня. И я всегда думал об удовлетворении партнерши. Поэтому и прослыл отменным любовником, несмотря на свои не самые лучшие природные данные.
Бергман улыбнулся.
— На комплимент напрашиваетесь?
— Нет, Наташа, не напрашиваюсь. Я реально оцениваю себя. Я никогда не был красавцем, ни одна пластическая операция не сделала бы из меня Аполлона, поэтому приходилось брать другим.
Петр Аркадьевич опять улыбнулся, потом задумался. Может, вспоминал что-то из бурного прошлого.
Я поняла, что ему трудно подойти к теме, ради которой он начал со мной этот разговор, — о Никите и его маме. Там явно что-то было не так. Мама Никиты, похоже, выпадала из ряда любимых женщин продюсера. Я оказалась права.
— С мамой Никиты все было по-другому… — вздохнул Петр Аркадьевич, достал бутылку коньяка, вопросительно посмотрел на меня, я покачала головой, он налил себе рюмку и выпил. — Она — несовершеннолетняя.
Я удивленно посмотрела на Петра Аркадьевича.
— Наташа, я не извращенец, не подумай чего-то такого.
— Да я и не думаю. Но я не понимаю, как это могло случиться? С вами?!
История Петра Аркадьевича и мамы Никиты не была ничем особенным — в особенности для меня, семейного психолога, который по большей части занимается проблемами несовершеннолетних детей.
