Анатолий Безуглов - Инспектор милиции
Часов в пять я проснулся оттого, что он сидел на диване и смотрел прямо на меня. Взлохмаченный, с синим, отекшим лицом.
Было уже светло. Тот час, когда серый кисель света без теней и оттенков заполняет все вокруг.
— Голова трещит, — прохрипел Митька. — Опохмелиться бы…
Я молча налил ему стакан воды из графина. Он выпил ее всю судорожными глотками. Махнул рукой и снова повалился на диван, подбирая под себя ногами короткую скатерть и сворачиваясь в калачик.
Окончательно я проснулся часов в семь. Что-то подтолкнуло меня. Я открыл глаза. Комнату самым краешком коснулось солнце. Но этого было достаточно, чтобы вся ночь улетела бог знает куда.
Я смотрел на спокойно вытянувшегося Митьку. Его ноги вылезли из-под скатерти. У меня было такое ощущение, что я врач, переживший у постели больного опасный кризис его болезни.
Я подошел к нему и потряс за плечо.
— Вставай.
Но он лежал неподвижно. Так неподвижно, что у меня у самого, казалось, остановилось сердце…
Что было потом?
Потом все было как в страшном сне, который не помнится целиком, а приходит на ум отдельными, самыми болезненными кусками. Таким и осталось у меня в памяти то утро.
Я даже поначалу не сообразил, что случилось. А когда до меня дошло, почему Герасимов так неподвижен, почему так спокойно его одутловатое лицо, я зачем-то первым делом позвонил Ксении Филипповне. И уж затем только вызвал врача.
И стали появляться люди — Ракитина, Нассонов, парторг, Катаев… и еще кто-то. Люди, имен и лиц которых я не помню, смотревшие через окно на покрытое скатертью тело.
Сколько прошло времени, пока не приехал начальник РОВДа майор Мягкенький, следователь прокуратуры и судмедэксперт, не знаю.
Помню только причитания Митькиной жены, которые отдавались в душе такой болью и безысходностью, что я был готов бежать хоть на край света, лишь бы не слышать их.
Потом мы сидели со следователем райпрокуратуры в кабинете у Ксении Филипповны. До мельчайших подробностей застряло в моей голове, как он спокойно стал заполнять протокол допроса — фамилия, имя, отчество — и время от времени сгибал и разгибал скрепку.
Я смотрел на его ровный, отчетливый почерк, отмечал про себя профессиональную неторопливость и обстоятельность, с которой он вел допрос, а в голове у меня проносилось: ну вот и полетела прахом вся моя жизнь и служба. Осталось только появиться «черному ворону», потом КПЗ, и закрутится машина…
Когда следователь закончил, в кабинете появился майор Мягкенький с судмедэкспертом. Начальник райотдела, как мне показалось, старался на меня не смотреть.
Судмедэксперт, с редкой седой шевелюрой, в коломянковом пиджаке, засыпанном пеплом и крошками табака, вертел в прокуренных пальцах потухший окурок.
— Наружных повреждений нет… По всей видимости, смерть наступила этак часа четыре с половиной назад. А сивухой до сих пор несет! Такого вскрывать — хуже нет! — Он посмотрел на меня и, усмехнувшись, покачал головой: — Ему не воды надо было, а граммов сто пятьдесят. Тогда, может быть… — Он развел руками. — Абстиненция. — Незнакомое слово камнем опустилось в сознание. — Вот тебе, бабушка, и троицын день… — закончил судмедэксперт и закурил новую папиросу.
— Что, теперь прикажешь в вытрезвителях водку держать? — хмуро произнес майор.
— И селедочку с луком, — усмехнулся следователь. Мягкенький, озабоченно вздохнув, сказал мне:
— Нечего тебе пока тут маяться. Поехали…
И мы пошли через толпу расступившихся станичников — майор, судмедэксперт и я.
Следователь остался в станице.
Я шел, никого не видя, не различая и не выделяя из общей массы.
И как хлыст по лицу, обожгли слова какой-то старушки:
— За что человека сгубили, ироды, да еще в божий день?..
Я увидел, как у майора свело скулы.
Уже в машине, на дороге, далеко от хаты сельсовета, где в моей комнате лежал утихший навсегда Герасимов, когда мимо нас промчалась машина из морга, начальник райотдела сказал в сердцах:
— Дернул же тебя черт забрать его в свой кабинет! Я ничего не ответил. Неужели и он думает, что я виноват? Но в чем? Почему смерть Митьки лежит на мне?
Может быть, я действительно сделал что-то не так? А с другой стороны, не забери я его к себе, могло ведь случиться еще страшнее.
Вдруг подумалось, смогу ли я доказать следователю, что невиновен, поверят ли мне, если расскажу все как было?
В райотделе, в Краснопартизанске, только и говорили о ЧП в станице. Майор Мягкенький собрал руководящий состав, и они заперлись о чем-то совещаться. Я сидел в дежурной комнате, где по случаю понедельника было много народу, и меня, слава богу, никто не тревожил, и еще и еще раз перебирал в уме события ночи.
Может быть, я что-нибудь сделал Митьке, когда боролся с ним в хате? Мы катались по полу, как сцепившиеся звери, бились о ножки стола, о комод… Ведь что стоит человеческая жизнь? Попади нечаянно в висок и — крышка… У меня у самого до сих пор ныл затылок, на котором бугрилась здоровенная шишка.
От всех этих мыслей меня бросало то в жар, то в холод…
Дежурный по отделу, старший лейтенант, кидал на меня любопытные взгляды. Было видно, что ему очень хотелось расспросить меня о случившемся. Но у него не было ни одной свободной минуты. Люди шли и шли.
Неожиданно он обратился ко мне:
— Кичатов, звонила секретарь прокуратуры, просят зайти к прокурору…
Я шел в райпрокуратуру, ноги были налиты свинцом, а в сердце вдруг образовалась пустота. Сейчас мне прикажут сдать оружие, документы, ремень… Снимут погоны… Ну что ж, будь что будет…
Нашего райпрокурора я видел до этого всего один раз. Женщина лет сорока, в темном костюме, в кофточке, с накрахмаленными воротничком и манжетами, которая удивила меня своей белизной в этом краю, где непрестанно дуют ветры и от серой пыли никуда не денешься. Я всегда был вынужден носить с собой бархотку, чтобы мои туфли имели приличный вид.
В кабинете прокурора сидела посетительница лет тридцати.
Прокурор встретила меня, словно ничего не произошло. Представила молодой женщине, фамилия которой была Юрлова, попросила ее выслушать и, если понадобится, подкинуть в Бахмачеевскую.
Я машинально кивал головой и поддакивал.
Может быть, меня нагружают делом, чтобы я не болтался просто так?
Совершенно сбитый с толку, я пропустил вперед себя Юрлову, которая оказалась выше меня на полголовы, и прошел с ней в пустую приемную.
Мы сели на диван.
— В моем распоряжении всего один день. Завтра я должна уехать, — сказала она категорически. — Вы, конечно, поможете мне добраться до Бахмачеевской?
Модно одетая дама критически оглядела мою мальчишескую физиономию и погоны с одной звездочкой.
Я пожал плечами. Откуда я мог знать, что ждет меня через час.
— Ну и порядки! Только бы спихнуть человека…
— Могу проводить вас до автобуса, — спохватился я.
— Ближайший — только вечером.
— На попутной, — предложил я. — Тоже можно посодействовать.
— В грузовике? — усмехнулась она. — К сожалению… — Она показала на свое платье: — В такой одежде по нашим пыльным дорогам не разъездишься.
— И легковые иногда ходят. Она что-то прикинула.
— Лучше подожду автобуса.
— А дело какое у вас?
Юрлова открыла удлиненную лакированную сумочку с замком под червленое серебро и достала сложенный вчетверо лист бумаги.
— Вот…
Я долго читал ее заявление. Мой мозг был не в состоянии связать какого-то Юрлова Игоря Константиновича, присылавшего ей мало денег на сына, с тем, что ждало меня впереди.
Кто же у нас в станице Юрлов?
Я с трудом сформулировал свою мысль:
— А вы сделайте как все — подайте в суд. И по исполнительному листу будете получать столько, сколько положено по закону.
— Спасибо, — сказала она. — Это мне известно.
— Он же не уклоняется… Вот если бы он уклонялся, прятался, тогда это было бы нашей обязанностью — найти его. А сумму алиментов определяет народный суд. Если вы не можете договориться…
Юрлова посмотрела на меня с удивлением. Я сам чувствовал, что произвожу, наверное, впечатление не совсем нормального человека.
— Какой суд? Что вы такое говорите? — всплеснула она руками. — Зачем мне суд? Если бы он был такой, как все…
— А какой он? — удивился я.
— Отец ваш…
Что за чертовщина, при чем тут мой отец?
— Священник…
— Отец Леонтий?! Она кивнула.
Эта новость встряхнула меня. Я стал соображать отчетливей.
— И сколько он вам, значит, присылает?
— Не мне, — вздохнула она, — сыну… Двадцать пять.
— А получает в месяц?
— Что-то около ста пятидесяти.
— Мало присылает, действительно…
— Видите ли, он уверяет, что у них налоги какие-то другие. — Она неожиданно для меня смутилась. — Он, то есть Юрлов, писал, что получает на руки мало. Вот и попробуй разберись во всем этом…
