Стиг Трентер - Скандинавский детектив
— Это уже устарело, — заметил я.
— Знаю, — довольно отозвался Алан. — Вечерние газеты будут полны этими двумя смертями. А вот утром мы были единственными.
Я громко зевнул.
— Ты что, только проснулся?
— Еще не ложился. Знаешь, с кем я провел ночь и утро?
— Я тебе не исповедник.
— Мне исповедоваться не в чем. Я шастал по городу с комиссаром полиции.
Он присвистнул и прошептал:
— Страшные тайны?..
— Страшнее, чем ты думаешь.
Несколько секунд в трубке слышалось только его тяжелое дыхание.
— Пару пленочек я отснял, — продолжил я, — и добыл массу материала.
— Можешь приехать через пять минут?
— Нет, вот часов через пять — пожалуйста.
— Ладно, — вздохнул Алан Андерсон. — Но учти, я у твоей двери часового поставлю.
Проснулся я от звонка в дверь со смутным ощущением, что звонят уже давно. Я встал, протер глаза и посмотрел на часы. Была половина четвертого.
Закутавшись в халат, я выполз в переднюю и открыл.
— Вид у тебя вполне отдохнувший, — констатировал Алан Андерсон, протискивая в дверь свои объемистые формы.
У меня на языке уже вертелась ехидная реплика, но тут я заметил, что он не один. Из-за его спины робко выглядывали парень и девушка.
— Входите, мои юные друзья, — пригласил Алан Андерсон, будто в собственную квартиру.
Я растерянно потащился за ними в большую из двух моих комнат — гибрид кабинета с гостиной.
— Разрешите представить: супруги Кальвик, фотограф Фриберг, — познакомил нас Алан. — Я рискнул нагрянуть к тебе с этой юной парой, потому что они могут рассказать кое-что интересное.
— Садитесь, пожалуйста, — пригласил я.
— Вчера вечером супруги Кальвик ужинали в «Гондоле», — пояснил Андерсон. — Впрочем, пусть они сами расскажут.
— Мы, значит, сидели в «Гондоле», — начал молодой человек. — Знаете ресторан на самом верху Катаринахиссен? Был уже десятый час, и мы толковали о квартирах. Пока сидели и разговаривали, моя жена показала на дом с рекламой «Стоматолы» и говорит: «Вот бы нам там пожить». «На самом верху?» — спросил я. «Конечно», — говорит она. «По-твоему, моего жалованья на это хватит?» Она засмеялась, и тут мы увидели, что одно из больших окон осветилось.
Он умолк и развернул свежую вечернюю газету. Я успел разглядеть на первой полосе шапку «Кошмарная семейная драма», прежде чем он перевернул газету и показал последнюю страницу. Там было множество фотографий Исбладсвикена, переулка Урведерсгренд и подъезда, где жил Леслер. Внизу — большой панорамный снимок южного тплюза. Молодой человек ткнул пальцем в снимок.
— Тогда мы не обратили на это внимания, но недавно увидели фотографию. Тут до нас и дошло, что свет горел именно в этих окнах.
Он убрал палец, и теперь я разглядел, что одно из верхних окон помечено крестиком. Подпись гласила:
«Крестиком обозначено окно гостиной директора Леслера, в которой был найден мертвым его сын Гилберт».
— Вы уверены, что свет вспыхивал именно в этом окне?
— Совершенно уверены, — ответил он. — Мы с женой точно помним, что окно было под самой рекламой.
— Не помните случайно, когда он загорелся?
— В четверть десятого, — твердо сказал Кальвик. — Как раз пробили часы на церкви Марии Магдалины.
Жена согласно кивнула.
— Я хорошо запомнила, потому что сказала, что в кино идти уже поздно.
— Где вы сидели?
— Слева у окна.
— В самой гондоле?
Он покачал головой.
— Нет, поблизости от входа, третий или четвертый столик. То есть дом с рекламой был прямо перед нами.
— Вы не заметили, в комнате кто-то был?
— Я не обратил внимания. — Он посмотрел на жену. — А ты?
Она отрицательно качнула головой.
— Далеко все-таки, да мы и не приглядывались.
— А потом свет выключили? — спросил я.
Этого они не видели. Они вообще перестали обращать внимание на соседний дом.
Я потер небритый подбородок, тщетно пытаясь сообразить, что к чему.
— Мы подумали, вдруг это важно, — сказал Кальвик. — В газете пишут, что Гилберта Леслера застрелили без десяти девять, но свет-то зажегся двадцать пять минут спустя.
Я рассеянно кивнул и спросил у них адрес на случай, если с ними захочет поговорить полиция. Когда я записал адрес, они распрощались и ушли.
— Почему они не обратились прямо в полицию? — спросил я Андерсона.
Тот ехидно ухмыльнулся.
— Плохо ты знаешь людскую натуру. От полиции за информацию ни шиша не получишь. А, по-твоему, это важно?
— Не знаю, — честно сознался я. — Но факт тот, что утром свет в гостиной был погашен.
Толстяк присел к письменному столу.
— Давай рассказывай про свои приключения, а заодно можешь побриться.
У шлюза я вышел из переполненного трамвая и теперь шагал в толпе возвращавшихся домой конторских клерков, которые, словно лемминги, потоком текли к метро, направляясь в предместья. Часы в Старом городе только что пробили пять, и нескончаемые вереницы велосипедов и автомашин катили по магистралям, исчезали под серыми виадуками и опять выныривали на свет. Гигантская транспортная развязка напоминала кипящий ведьмин котел.
Там, где Катаринавеген спускалась к шлюзу, на откос поднималась свежепросмоленная деревянная лестница. Здесь старые постройки снесли, и на множестве террас садовники дали волю своей фантазии. Каждый крохотный уступ был превращен в цветник, и между зелеными побегами проглядывали остатки старинных стен и сводов.
У дома 9 на Урведерсгренд прохаживался полицейский в форме, держа на расстоянии кучку любопытных. Он участвовал в утренних поисках и теперь явно узнал меня. Среди любопытных были два фоторепортера; когда полицейский, козырнув, пропустил меня в парадную, в их глазах сверкнула зависть.
Дверь квартиры открыл бессменный шофер Веспера Юнсона.
— Комиссар в библиотеке, — сообщил он. — Допрашивает родственников.
Наконец-то те появились на сцене!
— Можно войти и подождать?
Он с сомнением посмотрел на меня, потом буркнул:
— Хуже от этого не будет…
— Я тоже так думаю, — поддакнул я.
Под вешалкой стояли большие кожаные чемоданы, рюкзак и пара лыж. Утром их здесь не было.
— Это багаж директора Леслера, — объяснил Класон. — Только что привезли с Центрального вокзала. Вы же знаете, он катался на лыжах в Лапландии.
Когда я вошел в столовую, разговор оборвался, и на меня устремились любопытные взгляды. В торце массивного стола сидела пожилая дама и вертела в руке лорнет, словно председательский молоток. Хотя она сидела, я понял, что она очень мала ростом: обтянутая золотистой кожей спинка стула возвышалась над ее седой прической. Слева от нее сидел лысоватый пожилой мужчина с пустым взглядом и бесстрастным упитанным лицом. Большие волосатые руки беспокойно теребили тонкую кружевную скатерть — казалось, он не знал, куда их девать. У стены еще один мужчина средних лет раскачивался на стуле. У него были курчавые черные волосы, пухлые щеки и двойной подбородок, губы тоже толстые, мясистые.
— Дайте знак, когда досыта насмотритесь, — неожиданно буркнул он так, будто набил рот кашей.
— Лео! — резко осадила его дама у стола. Он глянул на нее и ухмыльнулся.
— Мы же в зверинце, Клара, за решеткой. Черт подери, ручаюсь, там внизу берут за вход!
Она укоризненно взглянула на него, затем повернула свое остренькое птичье лицо ко мне и холодно осведомилась:
— Вы из полиции?
— Нет. Я фотограф.
— Что? Вы собираетесь здесь фотографировать?
Я успокоил ее, но теперь восторженно возопил Лео:
— Прекрасно! Выйдет дивное фото для «Семейного очага!» Неразлучная троица скорбящих — сестра и братья. — Его рука описала широкий жест, голос сорвался на фальцет: — Слева старшая сестра Клара вершит суд и расправу, посредине благовоспитанный братец Нильс, а справа младшенький, Леопольд, доставляющий всем одни огорчения и неприятности. Какая чудная фотография…
— Лео, сядь! — оборвала старшая сестра. Она встала, бледные щеки пошли красными пятнами.
Тут с другого конца комнаты долетел мягкий голос:
— Знаете, дядюшка, это совсем не смешно.
Говорила Хелен Леслер, вдова Гилберта. Она стояла у окна, перебирая цветы в оловянной вазе на низком сундуке. На мгновение наши взгляды встретились, и я понял, что она меня узнала.
Лео поморщился.
— Ты меня очень огорчила. — И сел.
Из-за прикрытой двери библиотеки долетал приглушенный гул голосов. Наверное, Веспер Юнсон допрашивает четвертого члена семьи. И ведь не исключено, что у кого-то из присутствующих пульс в этот миг бьется слишком часто.
Средний брат Нильс нарушил молчание:
— Неужто без этого нельзя?
