Ольга Тарасевич - Чеченский угол
Быстро, как всегда, расправившись с едой, Лика осталась за столом. Физически невозможно уйти, оторваться, разлепиться с этой командой людей. Она словно становится частью большого сильного организма. Совершенно новое ощущение. Прежде в ней жила кошка, которая гуляла исключительно сама по себе. И вот она исчезла.
– Лена, Лика, отнесите наверх хавчик, – приказал Дмитрий, смачно хрустнув сизым ломтем луковицы.
– А поднос есть? – засуетилась Лика.
Лена раздраженно заметила:
– Извини, забыли вместе со столиком на колесиках.
Припасенный в рюкзаке пакет пригодился. Наполнив его хлебом и водрузив на ладони пирамиды консервов, девушки осторожно зашагали по лестнице.
– Прости, – коротко бросила Лена. – Сорвалась. Не люблю этот садик. Как здесь размещаемся – все время что-то случается. На прошлой зачистке одному пацану руки и ноги отрубили.
– А обычно где располагаетесь?
– Да где придется, на гражданских объектах. В Ханкале всех не разместишь. Тут, говорят, казармы были российские, но их разрушили.
Крышу детского садика по периметру окружали мешки с песком. И все равно ощущение беззащитности и уязвимости лишь усиливалось. Близлежащие дома слишком изувечены, чтобы не взывать к отмщению.
Поболтав пару минут с Лопатой и в очередной раз убедившись, что ее голос вызывает у бойца реакцию помучительнее абсистентного синдрома, Лика добралась до отведенного им с Леной закутка и рухнула на койку.
Сон не пришел.
Эта страна… или часть России, с кровью вырывавшаяся из материнского лона, как зародыш, неотвратимо стремящийся из мягкого уюта к блеску холодного кафеля или металлической рези хирургических инструментов… Она душила влажным резиновым воздухом. Давила колесами «бэтээров», шевелилась призраками прошлого. А настоящее не начиналось, не виделось, не ощущалось.
Из комнат доносились раскаты храпа. Иногда они стихали, и Лика различала негромкие шаги бойцов, впечатывавших в черный гудрон крыши рифленые подошвы.
Окажись сейчас рядом Лопата – плащ его тренированного тела накрыл бы Лику целиком и полностью, безо всяких упреков, и совесть бы не кусалась. Когда не остается ничего, кроме боли и страха, – очень хочется почувствовать хоть что-нибудь. Вспомнить, что все это есть – губы, пьющие поцелуи, горящий от ласк животик, огонь нетерпеливого предвкушения. Но в этом не было бы ни капли страсти. Только животное звериное желание – жить.
Редеющая ночь приоткрыла лицо посапывающей на соседней койке Лены. Даже сквозь пелену сна оно дышало удивительной красотой и силой. Изогнутые стрелки бровей, широкая кайма ресниц и ровный строгий профиль врезались в память мгновенно, и время застывало в любовании.
Лика приподнялась на постели, нащупала рюкзак, вытащила косметичку. Собственное лицо выглядело ужасно. На посеревшей бледной коже бессонница вычертила черные круги, лоб под светлой челкой вздулся розовым бугорком прыща с уже заметным светлым гнойничком.
Исправляющих ситуацию косметических средств у Лики имелось более чем достаточно, но первый шаг на этом пути – вода, смывающая пот, страх, усталость.
Поиски ванной успехом не увенчались, зато Вронская обнаружила раковину с краном в столовой. Оглядевшись, она поняла: бодрствующий у входа собровец умывальника не видит, саму дверь – прозрачную, широкую – загораживает колонна.
Одежда мягко шлепнулась на пол. Рыжеватая вода пахла хлоркой и гнилью одновременно, но, поскольку выбора не было, Лика подставила под тонкую струйку руки, взбила пену шампуня на волосах, протерла мочалкой грудь и спину.
Вернувшись в комнату, она повязала влажную голову припасенным еще в Москве черным платком. Очень хотелось спрятать светло-русые локоны, обычно отпускаемые на свободу. В них таилась угроза, провокация, опасность.
Тонкие стены пропустили командирский рык Дмитрия Павлова:
– Отряд, подъем!
Лена подскочила на постели, быстро сплела из темно-янтарного шелка тугую косу, потянулась за штанами, пробормотала:
– Девушка, да ты не ложилась. Тебя же по утрам обычно не добудиться. Какой дурацкий платок! Ты бы еще паранджу одела!
– Мне кажется, так, с закрытыми волосами, безопаснее.
– Глупости. Здесь так много мужчин и так мало женщин, что даже явные патологии внешности ни от чего не страхуют.
В столовой у раковины уже змеилась очередь. Оставив в ее хвосте Лену, Лика направилась к Доку, его руки ловко распечатывали пачки чая.
Сразу же замечталось о кофе, но Лика, умудренная опытом, предпочла промолчать о своем желании, заранее предполагая ответ. Будет, детка, тебе и кофе, и какао, и девять граммов между глаз.
– План действий следующий, – командир СОБРа отложил кусок хлеба с маслом, про который точнее следовало бы сказать кусок масла с хлебом. В его руках появилась карта. – Нам поставлена задача: усилить охрану площади во время проведения торжественных мероприятий. Группа номер один располагается в оцеплении и оказывает помощь в проверке документов и осмотре граждан, желающих присутствовать на митинге. Группа номер два разделяется. Часть бойцов в гражданской одежде рассредоточивается по площади. Вторая часть становится в оцепление у трибуны. Лена, твое место здесь.
Палец командира ткнулся в один из квадратиков возле прямоугольника площади.
– Это пятиэтажный дом, ты включена в группу прикрывающих снайперов. Виктор занимает позицию на крыше соседнего дома.
– А… я?
Глаза Дмитрия, обнаружив среди бойцов бледную Лику, сузились.
– На базе бы тебя оставить.
– Нет!!!
– Ладно. Станешь у трибун перед нашим оцеплением. И не шляйся там особо. Поняла?
– Поняла.
Кузов грузовика нещадно трясло на ухабах. Продырявленные фасады зданий в дневном свете выглядели особенно устрашающе. На флер ночи можно списать часть ужаса. Солнце проявляет пленку войны и выдает фотографии, соответствующие действительности. Боль прикрыть нечем.
Вдоль обочин дороги землю взрыхлили воронки, она напоминала нескончаемый ломоть дырчатого сыра. И Лика, не в силах выносить вида военных кратеров, отвернулась от амбразуры кузова.
В грузовике было куда теснее, чем накануне. Облаченные в бочонки бронежилетов бойцы стали массивнее, но сами не ощущали неудобства. Только на скамейки вдоль бортов все не уместились, некоторым пришлось опуститься на пол.
У ног Лены и Виктора стояли чехлы с винтовками. Снайперы ожесточенно спорили.
– Что за подход к работе? – горячилась Лена. – Мы сейчас впервые увидим позицию. Там хоть предварительная проверка проводилась? Чердаки опечатаны?
Невыразительное лицо Виктора хранило полную невозмутимость.
– Думаю да. Все-таки мероприятие планировалось давно, – уверенно ответил он.
– Нельзя так разрабатывать систему защиты! Судя по плану, там близко к трибунам минимум четыре дома. И еще два в отдалении, но если винтовка очень мощная, то можно достать и оттуда. Ты ведь знаешь, дальность некоторых моделей – до двух километров.
– Ленок, успокойся. В Грозном масса милиции, ну не протащат боевики такое орудие. Не паникуй. Все будет хорошо.
Лена вздохнула, на лбу образовалась крошечная складочка:
– Витька, мы не можем быть в этом уверены. Когда взорвали прежнего президента Чечни Ахмата Кадырова – вокруг стадиона тоже стояло кольцо охраны.
Резкое торможение оборвало разговор. Бойцы посыпались из грузовика, разбились на группы и камуфлированные ручейки потекли на площадь, уже начавшую заполняться людьми.
Все это Лика видела уже много-много раз. Гулко стучат заляпанные грязью ботинки, по бедрам хлопают автоматы, дрожит воздушное марево под шагами несущейся смерти. Те самые сны – мучительные, непонятные – выдернули ее из привычной суеты и привели сюда, на площадь в Грозном, чтобы стать явью.
Но поразмышлять об эффекте dйjа vu Вронская не успела. Ликину ладошку сжала мощная рука Лопаты, за которой она, как на буксире, проследовала через людской поток и замерла у сколоченной из досок сцены и деревянных, пахнущих свежей краской, голубых трибун. Вронскую захватило, увлекло, поглотило обилие людских лиц.
Лица занимательнее кино. Фильм – художественная фантазия, лица – документальная хроника жизни. В их чертах, морщинках, складках с годами проступают счастье и горе, светлые мысли и грязные делишки, ненависть, восторг, позор…
Почти девочка, лет восемнадцать – а губы в скорбных ниточках, за юбку ухватился чумазый малыш. Старик в высокой папахе, поглаживая седую бороду, усаживается на невесть откуда взявшийся стул. Спортивный костюм, сросшиеся щетки бровей, яркие твердые губы – но всего этого не видно. Как туман, парня окутывает облако злобы…
Лика подошла к молодой маме, соображая, как бы начать непринужденный разговор, но ожил невидимый динамик, затрещал, засипел и выплюнул:
