Евгений Сухов - Тайга мятежников любит
– И только тебе признался, – пробормотал Максим, закрывая дверь. – Надо же, ты сегодня весь в чистом. Помирать собрался?
– На свидание пойду, – Семигин сдул пылинку с лацкана парадного парусинового пиджака, взгромоздил на тумбочку кожаный портфель и задумался, снимать ли туфли. – Ужином накормишь? Но учти, я сегодня жру, как акула. Набегался. На вас работал.
– Накормлю, – пожал плечами Максим. – Если сам приготовишь. Жена уже не кормит?
– Жена в отпуске, – напомнил Семигин, передумал снимать туфли, забрал портфель и пошел на кухню. – Новую теорию разработал: от близких надо держаться подальше. С кем мы чаще всего ссоримся? Ладно, давай чай с бутербродами, некогда сидеть, на свидание бегу, а еще есть тема, хочу статью написать, – он вынул из портфеля тяжелую картонную папку, бросил на стол. – Держи, мемуары поручика, безнадежно испорченные единственным сыном. Обработке не поддаются. Извини, Максим, но я свою работу выполнил. Обошел три редакции, нашел в мусорной свалке «Звезды Сибири» – даже они отказались печатать. И сам Воропаев, похоже, потерял надежду увидеть рукопись опубликованной – не вернулся за ней. Хотя, возможно, и помер, дедушка старенький… А ты чего такой загадочный? – Семигин мигом насторожился. – Выкладывай, Максим, многим нашим читательницам было бы интересно…
Пришлось выкладывать – пока Семигин утрамбовывал в себя бутерброды с форелью и пучил глаза. «Зачем я это рассказываю? – думал Максим. – Растреплет теперь всему городу…»
– Вот это да, – восхищенно сказал Семигин. – Как паук – наплел тут всякой херни… А мораль сей басни какова?
– А я не знаю, – простодушно признался Максим.
– М-да уж, – Семигин почесал непокорный хохолок. – Твой рассказ несколько противоречит материалу моей будущей статьи… Но какой только белиберды журналисты не пишут. Будем считать, что я ничего не слышал.
– А о чем статья?
Семигин постучал по папке:
– Поручик Воропаев служил при штабе барона Унгерна – пока у того окончательно не снесло крышу на почве «Великой Желтой республики». Вменяемые офицеры потихоньку сбегали из корпуса, а генерал Скобцев со своей дивизией загнал барона во Внутреннюю Монголию. Имеется мнение, что коллекцией Шалимова через агентов в Иркутске завладел Унгерн – уж больно кичился он перед «азиатским» походом своей финансовой независимостью.
– Ерунда, – фыркнул Максим.
– Вестимо, – согласился Семигин, – но должен я кормить своих будущих детей? Давай договоримся, Максим, без меня ни в какую авантюру не влазь. С дамочкой веди себя поосторожнее – да и зачем тебе одновременно два амура? А я закончу статью и через пару дней тебя найду. Там и обмозгуем.
– Сам смотри не влипни…
На душе было неспокойно. Он принял дозу кофеина и сделал попытку начать курсовую. Сел за стол, раскрыл рукопись. Но за стенкой включили перфоратор, и через дорогу, в ночном клубе «Карабас» опять стартовала дискотека для умалишенных. Группа «Змей Горыныч», плохо поющая, но громко колотящая в шаманские бубны, представляла фьюжн из технорока, былинных преданий и эвенкийских народных сказок. Он закрыл форточку, заткнул уши. Продираться через написанное было труднее, чем через молодой ельник. Такое ощущение, что писал человек, только вчера узнавший про русский язык. Морально он был готов к такому «подстрочному переводу», но работа все равно не шла. Он упирался в барьер. Мысли разбегались. Он принялся листать рукопись, надеясь найти упоминание о девушке по имени Даша – из откровений Семигина явствовало, что такие упоминания были. Действительно, на «паровозе» черноокая, хорошенькая Даша заигрывала с поручиком – чтобы досадить своему «гимназисту». Отношений не было. Но писал о ней Воропаев со слезоточивой грустью. Сравнивал с первой любовью – Верой Касторской, работавшей в Красном Кресте и не вернувшейся с германского фронта. Патетика просто не вмещалась в написанное. «Неутоленная печаль в бездонных карих глазах», «Она коснулась мимолетно моей руки, и я застыл, охваченный всепоглощающей грустью…». Ничего конкретного – кроме того, что после стычки с мародерами Даша отказалась присоединиться к отделению Воропаева, вернувшемуся на станцию, и покатила с обозом в тайгу…
Потом опять включилось изобретение Александра Белла, и до конца вечера покоя не было. Алла Микош спрашивала, не надоело ли ему одиночество и как он смотрит на воссоединение двух душ. Кстати, вспомнилось, что изобретатель телефона ни разу не позвонил ни жене, ни матери, поскольку обе, слава богу, были глухими. Сообщил, что воссоединение состоится на днях, и закончил беседу. Позвонила Чеснокова и бестактно осведомилась, как продвигается работа, достал ли Семигин рукопись и начал ли Максим ее обрабатывать.
– Ты сегодня без Генки? – удивился Максим.
– К черту Шуйских! – фыркнула Чеснокова. – Он ушел к своему городскому приятелю, который купил машину, вырубленную в России, и теперь не понимает, какая муха его укусила. За три дня в ней сломалось все, что могло сломаться, и даже то, что не могло. Представляешь, как работают московские торговые агенты? Хуже цыган. Охмурили парня на круглую сумму…
– ОТКУДА машина? – поразился Максим.
– А я неясно выразилась? – фыркнула Чеснокова. – Машина называется «Москвич», а приятель Шуйского – идиот. Кстати, ты не знаешь, какая буква в слове «пьедестал»? Мягкий знак или твердый?
– Жидкий, – хмыкнул Максим.
– Смешно, – заключила Чеснокова. – А серьезно? Мы тут с девками поспорили.
– Понятия не имею, – вздохнул Максим. – Открой словарь, посмотри. Вы что там, памятник себе воздвигаете?
Он бросил трубку, но та не унималась.
– Здравствуйте, – сказал он замогильным голосом.
– Здравствуйте, – удивился Генка, – ой, наверное, я не туда попал…
– Я тоже так думаю. Говори быстро, не засоряй эфир.
– У тебя там секс по телефону? – прорвало Генку. – Затрахался звонить!
– Чеснокова твоя разлюбезная. Спрашивает, сделал ли я домашнее задание, чтобы вы пришли и сняли сливки.
– И что ты ей ответил?
– Нет!
– Ладно, мы продолжаем верить в тебя, – не расстроился Генка. – Ты не знаешь, в нашем городе есть магазины, торгующие запчастями для российских машин?
– Я даже не знал, что в мире существуют российские машины. Твой друг обожает экзотику?
– Чеснокова рассказала? – поскучнел Генка и тут же ожил: – Представляешь, эти чудаки до сих пор производят только то, что в состоянии починить пьяный мужик с кувалдой. Тачанка называется «Москвич» – прекрасное устройство для езды на станцию авторемонта. Жалко, что в конструкции не предусмотрена гашетка и крупнокалиберный пулемет… Ну хорошо, не буду отвлекать тебя от нашей общей работы.
Генка разъединился, а у Максима окончательно пропало настроение что-то делать. Крохотный таежный островок, стоящий перед глазами, внезапно пропал. Появились соседние волости, уезды, губернии. Очертилась змейка Урала, заголубела Волга… Бескрайняя территория от Минска до Владивостока, населенная русскими людьми, но разбитая на два государства, стояла перед глазами. Шестая часть суши. А будь одно государство? Оно бы к третьему тысячелетию владело миром! Что он знал о России – загадочном западном соседе, изжившем большевизм, но так и оставшемся территорией бедности и беспорядка? Пытаются строить жизнь по западному образцу, но всегда что-то мешает. Имеется президент с располагающей внешностью, призывающий перестать «жевать сопли и политиканствовать». Государственная дума – сборище наивных идеалистов и умных коррупционеров. Гигантские загазованные мегаполисы: Москва, Петроград, Казань, Самара, где можно дышать, но нельзя затягиваться. Умирающие деревни, городки и поселки. Социальное расслоение. Рождаемость падает, смертность растет, жилье в мегаполисах с каждым годом дорожает… Зимой он защитил курсовую по истории России XX века. Мог отчитаться наизусть. 1922 год – замена продразверстки продналогом. Ульянов-Ленин протаскивает Новую экономическую политику (НЭП № 1 – их потом еще было немало). 1924-й – окончание Гражданской войны. У сибирского правительства начинается конфликт с японцами в Маньчжурии, Колчак заключает перемирие, оставляя Урал, который немедленно оккупирует Девятая армия под командованием Фрунзе. Ленин умирает, хотели увековечить в мавзолее, даже был проект шикарной усыпальницы: сверкающий гранит, и красным кварцитом врезано в темный лабрадорит: «ЛЕНИН». Потом передумали – зарыли в Кремлевской стене. 1925 год – образование СССР в составе РСФСР, БССР, УССР со столицей в Харькове и Закавказской СФСР. 1927 год – XV съезд ВКП(б) с сокрушительным разгромом фракции Сталина – Молотова и теории «двух этапов»: первый – строительство материально-технической базы социализма в одной стране; второй – мировая революция (силами разутой Красной армии). 1928 год – «мятеж первоконников». После сокращения РККА Сталин и Ворошилов стараются сохранить костяк ближе к столице: эскадроны, готовые в течение суток развернуться в полки, соратники на ключевых постах. Переворот срывают части, верные наркомвоенмору Троцкому, и ЧОН ОГПУ – Менжинский Сталина терпеть не мог. 31-й год – 2-й Уральский конфликт. Попытка переворота в Москве. Поговаривают о многочисленных арестах. 1936 год – договор с нацистским правительством Рёма – Трассера (в их память геев в России и Сибири отныне именуют «коричневыми»), нападение на Польшу – с двух сторон. Сибирь ополчается на Урал, Япония для симметрии – на Сибирь. Шевелятся прочие державы, партизанские войны в колониях. Много шума, нездоровая возня, призывы, военные бряцают доспехами, но здравый смысл побеждает, участники ссоры возвращаются на исходные, и нет никакого резона называть мировую войну 1914–1918 годов ПЕРВОЙ…
