Галина Романова - Лучший день в году
– Вась, я не знаю… – Илья потрогал пальцем мобильник. – Как-то неохота.
– Или я сам!
– А звони! – обрадовался Илья и тут же продиктовал домашний Танькин номер.
Мобильный он, конечно, не помнил, да она на звонок незнакомого ей номера ни за что не ответит. Осторожная!
– Мне Татьяну, – жестко потребовал Сопун, собравшись, чтобы язык не заплетался. – Татьяна?.. Кто говорит? Это не столь важно. Важно, чтобы вы заплатили… За что? За ту тайну, которую восемь лет хранит ваш брат. Вы меня поняли?.. Отлично! Да неважно, кто это говорит! Важно, что его тайна перестанет скоро быть тайной. Как скоро? А вот как не заплатите!.. Сколько? Десять тысяч! – Сопун испуганно зажмурился, но потом вдруг подмигнул с озорством Илье, притаившемуся на соседнем колченогом стуле. – Долларов, дорогая!..
И он отключился.
– Ну, ты, брат, даешь!! – выдохнул и закашлялся Илья, потом отдышался и продолжил: – Ну, ты даешь! Что она сказала? Заплатит?
– А то! Сказала, хорошо, деньги будут. Но не вся сумма сразу. А мы с тобой разве торопимся, Илюша? Нет! Мы с тобой подождем. Пока у нас есть, – и Сопун похлопал себя по карманам штанов. – Моя сестрица денег дала на первое время. А на второе даст твоя! Ха-ха-ха…
Они пили, смеялись, считали, сколько же это будет в рублях. Потом свалились оба, один на диван, второй под стол. К вечеру проснулись, похмелились и почти одновременно вздрогнули от требовательного стука в окно.
– Хава! – скрипнул зубами Сопун. – Задолбал уже! Если где наливают, он тут как тут!
– Не наливай ему! – Илья алчно посмотрел на полторы бутылки водки, оставшиеся от утреннего пиршества. – Самим мало!
– Щас спросим, с чем еще пришел, – Сопун перегнулся через подоконник, распахнув одну оконную створку, глянул на одутловатого толстяка, переминающегося с ноги на ногу. – Чего тебе?
– Ничего нет? – Толстая ладонь звучно шлепнула по шее.
– Может, и есть, тебе-то что? Чего вообще к Илье приперся, ты ни разу тут не был?
– Так я с этой, как ее… С информацией… Важной! Только без стакана не скажу, – Хава спрятал руки за спину, будто Сопун мог считать что-то с его грязных ладоней.
Пришлось налить и подать через окно с хлебной горбушкой, накрытой маринованным огурцом.
– Ну! – крикнул на него Сопун, дождавшись, когда тот дожует закуску. – Что за информация для Ильи?
– Это, искали его тут сегодня.
– Кто? – Илья и Василий переглянулись.
– Сначала двое. Потом один, потом еще один.
– Не понял! – Василий сделал пальцы вилкой и ткнул себя в оба глаза. – Что, эти двое разделились и потом пришли по одному?
– Да нет же, Вась! Сначала были двое: пожилой и молодой. Потом еще мужик пришел, другой. А потом еще один, опять другой.
– Ага! – озадачился пьяный Сопун и почесал подстриженную макушку. – Стало быть, их было четверо? Я правильно понял?
– Ну! А я что говорю! Четверо! – Хава с сожалением глянул на дно пластикового стакана. – Не плеснешь еще чуток, Вась?
– Нужны подробности, Хава, – скрестил руки на груди Василий.
И стал с виду таким важным и компетентным, что Илья и правда поверил, что тот когда-то, в прошлой жизни, был кем-то важным, может, и врачом.
– А нальешь?
– Все зависит от тебя, Хава. Только смотри не выдумывай, а то я тебя мигом в бак опущу…
Угроза подействовала, Хава открывший было рот, быстренько его захлопнул и задумался. Как не задуматься! Сопун однажды сунул в бак головой вниз Галку Вертушку, ошивалась тут одна тетка средних лет без определенных занятий и места жительства. Так вот, она решила подколоть Сопуна насчет его бывшего врачевания. Он ее мордой в бак и сунул, так-то вот!
– Короче, первых двух я лично видел. Они похожи друг на друга, будто дед и внук. Спрашивали Илюху.
– У тебя?
– Да ладно! – фыркнул Хава. – У баб во дворе спрашивали. Где, мол, живет? А те в кошки-дыбошки, а зачем вам, типа? И кто такие? Они и убрались. Потом приходил еще мужик, это мне уже рассказывали пацаны на великах. По виду, болтают, мент.
– В форме, что ли?
– Да нет. Но пацаны угадали. Взгляд, говорят, такой…
– Какой?
Сопун начал терять терпение, и водку ему было жаль еще наливать. Он уже хотел окно захлопнуть, Илья не позволил, отчаянно замотав головой и подняв предостерегающе указательный палец.
– Взгляд, говорят, как у кобры. Высокий, говорят, сутулый, почти лысый. Про Илью спросил: жив ли, здоров, как поживает, а в подъезд не пошел, – распинался Хава, держа в протянутой руке пустой пластиковый стакан. – С пацанами потрещал и ушел.
– Это Копылов! – заскулил Илья, скручиваясь на диване ватрушкой. – Это точно он! Зачем я ему, а?! Зачем, Вась?
– Цыц, – прикрикнул на него беззлобно Вася. И снова глянул за окно. – Так, понятно. А четвертый?
– А вот четвертого никто не видел, – брякнул Хава и тут же пожалел, потому что Сопун дико заржал. – Чего ржешь-то?
– Как же так! Ты говоришь, что какой-то еще мужик искал Илью, а его никто не видел! Как же можно знать, что его кто-то искал?! Ты идиот, Хава?!
– Ничего больше не скажу, пока не нальешь, – Хава обиженно поджал толстые синюшные губы. И высоко, под самый подоконник, поднес пустой стакан. – Ну!
Водки было жаль, но любопытство распирало и Сопуна, и Илью. И с обоюдного согласия угощение Хаве повторили – стакан водки и кусок хлеба с огурцом. Тот залпом выпил, одним махом сжевал, вытер рот грязным рукавом истлевшей на нем в прошлом году еще рубашки и глянул на Сопуна.
– Ты зря скалишься, Вася, – сказал он все еще с обидой. – Мужик был. Четвертый. С ним теть Таня говорила.
Теть Таню, родившуюся на заре прошлого века, уважали в доме все. Она была очень древней, очень подвижной, обладала цепкой памятью и феноменальным вниманием.
– Мимо меня мышь не проскочит! – хвасталась она соседям, оставляющим ей ключи на время отпуска.
И не проскакивала. Никого еще не ограбили в их отсутствие, если за квартирой присматривала теть Таня.
– И чё она с ним говорила? – сразу посерьезнел Сопун и, сжалившись, протянул Хаве половинку сардельки.
– В том-то и дело, что она не знает.
– Как это?! – Сопун и Илья снова переглянулись.
– Сижу, говорит. Подходит какой-то. Про погоду, цветочки всякую чушь начал, она как раз фиалки пересаживала. И на него почти не смотрела. Спросила просто: чего, мол, надо-то, мил-человек? – бубнил с набитым ртом Хава. – А тот: дружка армейского ищу, Илью. И фамилию Илюхину называет. Дома, мол, нет?
– А она что? – крикнул Илья сипло с дивана.
Он осип не от водки, он осип от внезапного страха, скрутившего его сильнее утреннего недуга.
В армии-то он не служил, вот так! И друзей у него армейских быть не может, вот так! И если в первых двух визитерах он вроде узнал Генкиного бывшего тестя и его сына, во втором безошибочно угадал Копылова, то кто был этот четвертый, назвавшийся армейским дружком?!
– Она с цветками-то возится и возьми и брякни ему неосторожно: сходи, мол, и проведай алкаша-то. Тот: почему алкаша, Илья, мол, раньше не пил. А она: как, говорит, в эту малогабаритку въехал, года через три и запил. Как ненормальный, говорит, пил, все пропил. Мебель теперь с помойки в дом несет. А сама на мужика-то и не взглянет, понимаешь, Сопун? – разговорился с двух стаканов Хава. – Только, говорит, и видела его штаны да ботинки. Ну, говорит, сходи, сходи, вон его подъезд-то. Как войдешь, в его дверь-то рваную и упрешься. Только потом уже, когда бабы начали рассказывать про деда с парнем, что, мол, Илью спрашивали, она про этого кренделя и вспомнила. А сказать-то ничего и не может. Кто, откуда, как выглядел? Ей бабы с приколом: мол, теть Тань, и на старуху бывает проруха. А она обиделась на старуху, к себе ушла и не выходит. – И тут Хава как заорет: – Кто это был-то, Илюх? Что за кореш? Где служили-то?..
Еле отделались от Хавы. Хотел через окно в гости заходить. Закрыли окно, зашторили, сели друг против друга за последней дозой.
– Что скажешь, Илюша? – спросил Сопун, опрокинув в себя водку, как воду.
– Скажу, что надо мне смываться, Вася. Зря мы Таньке позвонили. Курва была, курвой подохнет. Она, наверное, уже по всем растрындела…
– Смысл? – перебил его Сопун. – Она же себе не враг. Не-е-ет, брат Илюха, тут что-то другое. Только вот что?! Слышь, водка кончается. Чё делать-то?
– Надо еще брать, – пожал тот плечами и виновато улыбнулся. – Только у меня, Сопун, ни гроша.
– Да, вот они, гроши-то, быстро утекают. Еще быстрее водки. – Сопун пошкрябал отрастающий подбородок. – Слышь, брат, может, я возьму смаги-то? С водки проку нет. Ни в голове, уж прости меня, ни в жопе. А та как треснет по мозгам, так уж треснет. Чё скажешь то?
– А я не загнусь с нее? Что-то мне утром так худо было! Думал, сдохну!
– Ладно тебе, – Сопун энергично засобирался. – Я каждый день так издыхаю, и ничего. Это ты просто два дня пил без жратвы. А сегодня у нас стол ломится. Так я пошел? Да, еще спросить хотел… Эта запись-то, ну, про которую мы с тобой трещали… Она хоть надежно спрятана?
