Ксавье Монтепен - Сыщик-убийца
— Мне кажется, что вы ошибаетесь, — сказал он. — Адвокат, понимающий свои права и все величие своих обязанностей, никогда не старается защищать заведомо несправедливое дело. Высшее торжество ораторского таланта заключается не в том, чтобы оправдать преступника, но в том, чтобы помешать судьям осудить невиновного за преступление другого.
Говоря это, Анри искоса поглядел на мистрисс Дик-Торн. Она слушала внимательно, но была совершенно спокойна.
Парижская публика, к какому бы классу общества она ни принадлежала, до крайности любопытна относительно всего, что касается полиции, правосудия, суда. Услышав слова «суд», «преступник», «невиновный», гости Клодии подумали, что разговор идет о какой-нибудь таинственной криминальной драме, и, прервав разговор, подошли.
— Неужели вы думаете, — спросил банкир, — что судьи бывают иногда до такой степени слепы, что произносят несправедливые приговоры?
— Я в этом уверен. Знаменитые процессы представляют много доказательств этому.
— Вы имеете в виду дело лионского курьера?
— Это и много других. К несчастью, юридические ошибки очень многочисленны, и я занимаюсь только теми, которые уже признаны доказанными. А сколько еще других, не менее ужасных, остаются навеки погребенными во мраке? Число их безгранично.
— Безгранично?… — повторил банкир. — Вы смогли убедиться в этом?
— К сожалению, да. И позвольте мне назвать одно дело, самое странное и самое печальное, какое только можно себе представить. Две недели назад вы были на празднике в этом доме…
— Да, действительно, — сказал банкир, — я имел честь быть одним из гостей мистрисс Дик-Торн.
— В таком случае, вы должны помнить один эпизод, очень неудачно вставленный в программу живых картин и произведший на нашу любезную хозяйку такое тяжелое впечатление, что она упала в обморок, так как эта картина напомнила ей сцену в том же роде, в которой она чуть было не погибла в Англии…
Клодия почувствовала неопределенное беспокойство, но не показала его. Она смотрела на Анри немного мрачно, спрашивая себя, почему молодой человек говорит об этом.
— Вы помните? — продолжал адвокат.
— Конечно, — ответил банкир. — Эта картина называлась «Преступление на мосту Нельи».
— И должен вам сказать, — продолжал Анри, — что картина, которую вы, может быть, считали фантазией, представляла подлинное преступление, совершенное на мосту Нельи в 1837 году… Несколько дней назад это дело попалось мне на глаза, и я прочел его с величайшим интересом. Один механик, изобретатель по имени Поль Леруа, был обвинен в том, что убил своего дядю, доктора из Брюнуа, чтобы украсть большую сумму денег…
Анри глядел на Клодию. Бывшая куртизанка была страшно бледна, но оставалась по-прежнему невозмутимой. Ее лицо казалось мраморным, только на висках и на лбу выступило несколько капель пота.
— Что же вы хотите сказать, дорогой маркиз, — сказала она, улыбаясь, — вероятно, читая этот процесс, вы открыли какую-нибудь юридическую ошибку?…
— Совершенно верно.
— Механик, изобретатель, имя которого вы сейчас назвали…
Клодия остановилась.
— Поль Леруа, — подсказал Анри.
— Да, Поль Леруа, что же, он был осужден?
— Да.
— К чему его присудили?
— К смертной казни. И не только присудили, но и казнили.
— И вы думаете, что этот человек был невиновен?
— Я в этом уверен.
— У вас есть доказательства?
— Да — косвенные.
— Косвенные доказательства?… — повторила мистрисс Дик-Торн. — Достаточно ли этого? По всей вероятности, против него существовали доказательства прямые, так как его осудили присяжные, которые судят по совести.
— Я не осуждаю ни присяжных, ни судей, — ответил Анри.
— Так будьте же логичны, мой дорогой адвокат. Если присяжные были правы, то, следовательно, казнили виновного.
— Он казался виновным, какая-то роковая судьба преследовала его.
Клодия громко засмеялась.
— Судьба!… — вскричала она. — Громкое слово и ничего больше. Судьба неуловима.
— Пожалуй, но в этом случае нельзя сказать того же про ее презренные орудия.
Мистрисс Дик-Торн слегка вздрогнула.
— О ком вы говорите?
— О тех людях, которые были заинтересованы в смерти доктора из Брюнуа.
— Это только ваше предположение?…
— Нет, мое твердое убеждение, результат изучения процесса, окруженного странной таинственностью, которая теперь, вероятно, еще более непроницаема.
— Сколько лет прошло?
— Двадцать.
— Это целая вечность. Допустив, что он невиновен, истинные преступники, по всей вероятности, уже умерли?
— Может быть, но этого нельзя сказать утвердительно. Предположим, что семейство Поля Леруа не вымерло и потребует у суда пересмотра процесса, основываясь на тех указаниях, которые я ему доставлю, и я уверен, что при помощи нового следствия можно было бы доказать невиновность казненного…
— Это не вернуло бы ему головы…
— Нет, но, по крайней мере, оправдало бы его память.
— Но настоящие преступники спасутся от наказания, так как истек срок давности.
— Да, но они не спасутся от позора и бесчестья, а это так же наказание.
— Я понимаю, что дело может привлекать вас, но, мне кажется, трудно довести его до конца.
Клодия, произнося последние слова с самым равнодушным видом, понимала, что следует прекратить опасный разговор, каждое слово которого заставляло ее внутренне вздрагивать. Она спокойно встала с кресла и пошла приказать подать закуски.
«Я ошибался, — подумал Анри. — Обморок этой женщины не скрывал ничего подозрительного».
«Какая ужасная проницательность, — думала мистрисс Дик-Торн. — К счастью, Анри де Латур-Водье, став мужем моей дочери, будет безопасен».
Вскоре после полуночи многие из гостей стали прощаться, и приемный сын сенатора был в их числе.
Стыдясь своих несправедливых подозрений, он был очень любезен с хозяйкой дома и Оливией, сердце которой билось сильнее в его присутствии, и, прощаясь с ними, обещал вскоре прийти опять.
Анри не велел кучеру приезжать за собой, думая, что тут недалеко до станции железной дороги, где всегда можно найти экипаж. Выйдя из дома, он пошел по улице Берлин по направлению к Амстердамской.
В ту минуту, как он поворачивал за угол, несколько пьяных шли к заставе, распевая во все горло, держась за руки и занимая весь тротуар. Чтобы не столкнуться с ними, Анри вошел под ворота и заметил, что наступил на что-то мягкое и упругое. Он наклонился поднять эту вещь.
То был бумажник из русской кожи.
«Если в бумажнике есть деньги или документы, — подумал адвокат, — то завтра я отнесу его в полицейскую префектуру».
Он подошел к фонарю, развернул свою находку и осмотрел все отделения.
— Ничего нет, — проговорил он, — даже карточки. Впрочем, я осмотрю его подробнее, когда приду домой.
И, положив бумажник в карман, он продолжил путь.
ГЛАВА 18
Тефер, который стоял на бульваре Рошшуар напротив ресторана «Черная бомба», видел, как вышел Жан Жеди в рубашке, неся сюртук на руке, и направился к заставе.
Инспектор, пробираясь у самой стены, дошел до места, где оставил свой фиакр.
— Езжайте, — сказал он кучеру, — и остановитесь на углу бульвара и улицы Ребеваль.
Прошло полчаса, прежде чем Тефер доехал до указанного места, там он заплатил кучеру и отпустил его. Потом через улицу Ребеваль и Лозен вышел к Шамонским холмам и через пустыри дошел до забора у дома Жана.
Тефер стал прислушиваться. Вокруг царствовало мрачное молчание. Ни малейшего шума не было слышно внутри дома старого вора.
— Я, по всей вероятности, пришел минут на десять раньше Жана, — прошептал Тефер.
И он прислонился к забору, продолжая прислушиваться; время тянулось для него слишком долго. Сильное волнение, похожее на ужас, охватило его.
«Только бы герцог не промахнулся, — думал он. — Надо, чтобы мошенник был убит сразу, не успев вскрикнуть».
Стук колес, раздавшийся вдали, прервал его размышления.
«Это он, — подумал Тефер, — он, вероятно, нашел фиакр. Роковая минута приближается!»
Тефер не ошибался. Действительно, через несколько мгновений Жан Жеди вышел из фиакра в нескольких шагах от своей двери.
— Который час? — спросил старый вор у кучера.
— Без четверти час.
— Хорошо. Я приехал за четверть часа до назначенного времени. Вот вам три франка, сдачи не надо.
Кучер поблагодарил и уехал.
Жан Жеди, слегка качаясь, направился к двери.
«Рене придет, постучится сюда, — думал он. — Я отлично услышу».
Он вошел во двор.
Тефер между тем всматривался в темноту.
Старый вор сильно качался, опьянение, вместо того чтобы выветриться, усилилось. Голова у него кружилась. Большие бабочки с огненными крыльями мелькали перед глазами. Он должен был опереться о забор.
