Анатолий Галкин - Небо в алмазах
– Но я не виноват!
– А я и не говорю, что вы виноваты. Я говорю, что могу доказать, что вы виноваты. Могу, но не буду. Если вы ее опознаете, то выстрел можно приписать хулиганам. Но если не опознаете, то придется копать на всю катушку… Кстати, вы дома не хранили пистолет?
– Пистолет? Нет… Так это вы меня на пушку берете? Не надо, я и так уже все понял… А что, она совсем на себя не похожа?
– Не очень, но похожа. И не волнуйтесь, Семен Маркович, вы не один там будите. Там еще два ее соседа по коммуналке.
– А они ее опознают?
– Они то опознают, но если вы соскочите, то пойдут очные ставки, допросы, обыски. Вам оно надо?
– Я все понял, товарищ майор. Я уже заранее вижу, что там она. Считайте, что я уже ее опознал. Никаких сомнений!
* * *Из города многим кажется, что в деревне просто райская жизнь, что там вечное лето. Верочка тоже об этом мечтала, но сразу увидела, что заблуждалась, что это не совсем так. А через месяц сельской жизни она поняла, что это совсем не так.
Приближалась осень, и отсутствие привычных удобств начинало утомлять.
С холодной водой было проще всего. Колодец в двадцати метрах от дома – бросай вниз ведро на цепи, крути ворот и тащи до хаты.
Когда топилась печь, то и с горячей водой не было сложностей. Но огромная русская печь жрала столько дров, что становилось грустно. Зимой-то ее надо будет топить два или три раза. А дней холодных в году около двухсот. Если все это перемножить, то возникала огромная цифра. И это столько поленьев надо на один дом. А на две избы так и вообще – в два раза больше!
Наташа сама предложила зимовать одним домом и жить именно в ее избе. Тут и печь в бане не коптит, и над колодцем навес, а значит, после ночных снегопадов не надо будет сугробы разгребать…
Было и еще одно, самое главное преимущество совместной жизни. Еще не зима, а каждой из женщин было неприятно оставаться одной в ночи. Не страшно, но скучно и неуютно. Некомфортно!
Днем они постоянно говорили о жизни: пилили дрова и говорили, кололи дрова и говорили, таскали дрова и говорили. Но в этой суматохе можно лишь информацию передавать. Для душевного разговора о чем-нибудь сокровенном нужен уют и полумрак.
Переезд занял час. Еще три часа Верочка искала свою сумочку с документами. Она точно помнила, что собирала ее в Москве, в своей арбатской комнатке. Вся ее дальнейшая судьба была туманна, как и весь тот нервозный день.
Наташа предложила испытанный прием: временно забыть о пропавшей вещи, а перед сном спокойно проговорить все возможные версии.
Забыть о сумочке не удалось, но, уже погасив свет, они попытались еще раз разложить все по полочкам.
– Вспомни, Верочка, где ты ее видела в последний раз? Ты могла ее оставить в своей комнате на Арбате?
– Могла. Сумочка на столе лежала. Я в нее впихнула паспорт, другие документы, ключи… А дальше не помню. Могла дверь захлопнуть, убежать, а сумка так на столе и лежит.
– Отлично! У нас уже есть первая версия… Теперь, Верочка, вспоминай весь свой путь в Раково. На вокзале могли сумку украсть?
– Конечно, могли! И маклер, который меня сюда поселил. И случайный прохожий. И Аркадий с Петром. Все могли!
– Вот здесь ты Вера ошибаешься. Про других не знаю, а Петя украсть не мог. Он не такой человек.
– А какой он?
– Надежный! А еще честный, добрый и сильный.
– Ты что, Наташка, влюбилась?
– Вот еще! Я всех мужиков ненавижу… Всех, кроме него.
* * *Похороны «актрисы» прошли тихо. Ни журналистов, ни близких родственников, которых у Веры просто не было.
По своим каналам Семен Маркович выбил место на Ваганьковском кладбище и из денег театра заказал закрытый гроб.
Та, что в гробу, была и вправду похожа на Веру Заботину, но не настолько, чтоб никто из актерской братии не заметил подмену.
Дрожащим голосом режиссер произнес прощальную речь. Потом хорошо поставленным басом выступил трагик. Потом невнятно поплакала гример Оксана Бабина. И всё! Побросали в могилу комья глины и поспешили в театр. Предстоял спектакль. А после него – поминки.
Во всей этой истории только одно радовало Семена Марковича. Если похоронили другую, то значит Заботина жива. А значит, он непричастен к ее смерти.
Это радовало, а все остальное пугало.
Вера говорила ему, что ее пытаются выдавить из арбатской квартиры. Надо бы узнать, кто будущий хозяин этой элитной жилплощади и предупредить его. Можно при встрече, а можно и анонимно…
* * *Так получилось, что Ван Гольд не сразу приступил к обработке последней партии алмазов, привезенных Ольгой. Он начал работать только через неделю…
Это была третья встреча Пауля с Ольгой. Он распустил павлиний хвост, рассыпался в комплиментах, угощал устрицами и другой местной экзотикой. А она сияла и вообще имела вид абсолютно счастливой женщины.
Ван Гольд понимал, что радость в ее глазах не из-за него и не из-за устриц. Тут не обошлось без цепких рук Винсента. Но Ольга о нем не говорила, а Пауль делал вид, что ни о чем таком не знает.
На последних переговорах с Виктором ювелиру удалось убедить его не форсировать события и не расширять производство немедленно. Они договорились ежемесячно удваивать поставки. Если так, то к Рождеству Ольга привезла бы более трехсот камней.
Такого наплыва двадцатикаратных бриллиантов рынок не выдержит. Он задрожит, зашатается и через месяц рухнет.
Но время Пауль выиграл. Винсент должен спешить, но может не торопиться.
Ван Гольд открыл сейф и выложил перед Ольгой доллары. Десять тугих упаковок.
В ответ она игриво отвернулась, расстегнула джинсы и из каких-то потайных карманов извлекла два пакетика. В каждом по десять прозрачных фасолин. Таких же, как и раньше.
Обмен произошел! Ольга сгребла сто тысяч баксов в рюкзачок и поспешила к своим туристам, а Пауль смахнул алмазы в шкатулку. До лучших времен. Но времена пришли не просто худшие, а хуже некуда.
Через неделю, начав огранку первого камня, Ван Гольд занервничал. Он не хотел верить, но по преломлению света в первой грани стало ясно, что это не алмаз… Дальнейшие анализы подтвердили – все двадцать камней из горного хрусталя. И все изумительно, ювелирно обработаны под те искусственные алмазы.
Пауль встречал любые виды фальшивок. Но подделок под выращенные кристаллы не попадалось. Такого никому в голову не могло придти! Это нонсенс!
Дрожащими руками ювелир с трудом набрал на телефоне длинный номер:
– Винсент, у меня катастрофа. Последние двадцать камней оказались хрустальной фальшивкой. Не могу понять, что произошло и на каком этапе… Виктору я сообщу, а ты присмотри за Ольгой. Она может оказаться крайней, а жаль… Ты береги ее, Винсент.
* * *Начало разговора не предвещало ничего хорошего. Уж слишком хорошо Малыш знал характер своего шефа. Если Чуркин в начале разговора улыбается, то в конце жди не просто разноса, а бури с громом и молниями.
Чуркин не сел в свое огромное кресло, а медленно ходил за ним вдоль стены. Пять шагов туда, пять обратно. Как крыса в клетке. Двигался он мягкими шагами, чуть согнувшись, держа короткие ручки перед собой.
– Я доволен, Малыш. Утром меня очень порадовал Аркадий. Принес все документы на квартиру и сказал, что там уже начали ремонт… Может Аркаша работать, если его припугнуть!
Малыш невнятно поддакнул, пожал плечами и добродушно улыбнулся. Жесты настолько неопределенные, что могли пониматься как угодно.
– Вот я и говорю, Малыш, что повезло вам с этой актрисой. Где она сейчас?
– Так она на кладбище! Убита кем-то. Потом похоронена.
– А у меня другие сведения. Доброжелатель сообщил, актриса жива, а там, в земле совсем другая… Это так!?
– Не может быть, Василий Иванович! Я, конечно, в лицо эту актрису не знал, но при убитой были документы на имя Веры Заботиной. А потом ее знакомые в морге опознали.
– Документы! Опознание! Я что, не знаю ваших ментовских штучек? Я не лох… Значит так, Малыш. Я уверен, что ты знаешь, где она. Сам завел дело в тупик. Теперь действуй.
– Как?
– Кардинально.
– Это как?
– Умерла, так умерла… Возьми у Брагина неучтенный ствол и действуй.
– Брагин не даст без вашей записки.
Чуркин, наконец, сел за стол, черканул на большом листе несколько слов и протянул его Малышу, бывшему оперу Петру Колпакову. Потом он как-то сразу уткнулся в бумаги, показывая, что аудиенция закончена.
Уже в дверях Петр услышал прощальный привет шефа:
– Неделю тебе даю, Малыш. Иначе придется другим разбираться. И с ней, и с тобой…
Перед тем, как взять у начальника охраны Брагина пистолет, Колпаков заскочил в бухгалтерию, потрепался с девочками и между делом ксерокопировал записку Чуркина. Никаких планов у него пока не было, но бумажка эта могла когда-нибудь пригодиться…
В отделе кадров сидел настоящий кадровик – шестидесятилетний сухарь в толстых очках.
