Галина Павлова - Полупарюр
Мама грустно улыбнулась.
– Возможно, речь идет не о подпольном наследнике, а о подпольном отце?
Мы никогда не говорили о моем биологическом отце, поэтому память об этой мелкой подробности моей биографии как-то выветрилась из моей головы. Да и сама история была банальна и неинтересна.
После трех первых месяцев моего существования мой молодой родитель вдруг понял, что не готов быть отцом. Мама согласилась на развод без колебаний. Такой муж ей был не нужен. С тех пор о носителе половины моего кода ДНК я ничего не слышала.
– Покажи мне записку, – попросила мама. Сейчас ее глаза не улыбались.
Я выудила из своего рюкзака конверт. Мама долго смотрела на коротенькую записочку и, наконец, с сожалением развела руками.
– Извини. Я не узнаю его почерк. Может, уже забылся, а может – немного изменился. Такое бывает с возрастом. Ты к нему пойдешь?
Я отрицательно покачала головой. Меня этот человек не интересовал.
– Пойди, – вдруг сказала мама. – По крайней мере, никогда больше не будешь задавать себе вопрос, какой он.
Смешно. Я никогда никаких вопросов по поводу моего предка не задавала. Просто всегда считала отчима родным отцом. Он эту роль исполнял блестяще и в дублерах не нуждался.
– Ты преувеличиваешь значение биологии во взаимоотношениях между детьми и отцами. Мне гораздо важнее не обидеть папу.
– Об этом не беспокойся. Мы говорили об этом. Он считает, что это знакомство необходимо. Кроме того, он при любых обстоятельствах будет считать тебя родной дочерью. А вот тайна фотографии – прекрасный предлог познакомиться с твоим родителем без ущерба для твоей гордости. Кроме того, я же вижу, как гложет тебя любопытство. Ты даже похудела за эти две недели.
Мама никогда не ошибалась. Любопытство патологически разгоралось во мне и уже достигало силы страсти, лишая аппетита. Поэтому долго уговаривать меня не пришлось.
– Ну, хорошо. – я притворилась, что делаю маме одолжение. – Но где он живет?
– Я знаю только адрес его матери. Если, конечно, она с тех пор не переехала куда-нибудь.
Голос мамы, когда она говорила о своей прежней свекрови, звучал совершенно нормально без усилия. И я с облегчением поняла, что боль и разочарование для нее давно позади. Я взяла адрес моей бабушки и устремилась в неизвестное будущее.
Фамилия моего родителя даже отдаленно не напоминала ни одну из трех, интересовавших меня. Но это ничего не доказывало. Его предки могли ее сменить после революции. У этого человека могло и не быть наследников мужского пола, а может, мой предок был наследником фотографии по материнской линии. Во всяком случае, проверить стоило. Поэтому я бодро шагала в ту часть города, где, скорее всего, жила моя бабушка. Я никогда раньше не была на этих улицах, застроенных частными домами. Они были узкими, плотно зажатыми высокими заборами и покрыты остатками асфальта. Огромные выбоины и ямы в некоторых местах были заботливо засыпаны гравием. Однако подавляющее большинство их было просто заполнено грязью и коварно замаскировано опавшими листьями. Мне приходилось очень внимательно смотреть под ноги, чтобы не угодить в одну из них. Мои мысли были заняты совсем не предстоящей встречей. Я думала о фотографии. Если я получила такой снимок с упоминанием о своем отце, то, возможно, и Эллочка получила аналогичное послание. Таким образом, мы обе связаны с двумя из этих молодых поклонников Ирэны Брюгге. Из этого следует два вывода. Во-первых, судя по отмеченным деталям украшения, правильна все-таки версия нашего гида. Во-вторых, существует еще кто-то третий, у кого должна быть третья деталь туалета. Может, это сам гид? Или этот Иван Эдуардович просто знаком с этим человеком? А почему в книге, написанной внучкой Брюгге, эти юноши обвиняются в краже драгоценностей? Ирэн не сказала отцу о своем решении? Возможно. Глупо отдавать такие ценности для проверки чьих-либо нежных чувств. Отец никогда не согласился бы рисковать. Скорее всего. В-третьих,… Я не успела подумать, потому что уткнулась носом в калитку необходимого дома. Волкодав за забором уже залился лаем, а низкий хрипловатый голос, который мог с успехом принадлежать, как мужчине, так и женщине, спросил.
– Кто там?
– Это Катя, ваша внучка, – выпалила я то, что первое пришло в голову. Так как к разговору не подготовилась.
– Внучка? – удивился голос. «Не хватало только, чтобы там оказались посторонние люди» – успела подумать я прежде, чем засов на двери лязгнул, и калитка распахнулась. На пороге показалась пожилая, монументальная женщина с высокомерным лицом. Во мне не было ни высокомерия, ни монументальности, но я напоминала ее, как абрикос – дичка напоминает аналогичный садовый плод. «Неужели и я в старости буду такая же?» – с чувством близким к ужасу подумала я.
– Входи, – сказала она будничным голосом, будто внучка Катя посещала ее ежедневно, или несколько раз в день. Ее морщины были покрыты толстым слоем пудры, а на тонких сморщенных губах ярко алела помада. Одета моя бабушка была в простое черное платье. Седые уложенные в высокую прическу волосы перевязывал черный прозрачный платок. Она напоминала то ли растолстевшего мима, то ли престарелую японскую гейшу европейского происхождения.
– Ты хотела увидеть отца, – она утвердительно кивнула головой. – Ты пришла вовремя. Я как раз собиралась к нему. Кто тебе сообщил?
«Что именно сообщил?» – подумала я, но ответить не успела. За меня это сделала странная женщина.
– Наверное, мама, – она задавала вопросы и отвечала на них за меня. – Она всегда была хорошей девочкой.
Мы стояли в маленьком дворике, полностью благоухающими хризантемами настолько, что к аккуратному домику можно было пройти только по узенькой, уложенной плиткой дорожке.
– У вас красиво, – вежливо сказала я, не зная, с чего начать разговор.
– Да, после выхода на пенсию я решила заняться цветами. Не для продажи, для себя. Всегда любила цветы. На еду мне хватает персонально пенсии.
«Интересно, за что это у нее персональная пенсия?» – промелькнул в моей голове вопрос, но озвучивать его мне не пришлось. Моя новая родственница, похоже, обладала телепатическими способностями.
– Я двадцать лет была директором лучшей школы в городе. Кстати, там учились и твои родители, – старая дама вздохнула и сорвала несколько хризантем. – Вообще-то, он не любит хризантемы, – задумчиво произнесла она – Да ничего. Кто его будет спрашивать.
Что-то мне очень в этом букете не понравилось. Хризантемы были белые, пышные, удивительно красивые. Только в букете их было… шесть! Мне стало тоскливо. И это сразу отметила моя суперпроницательная бабушка.
– Ты ничего не знала, – она утвердительно кивнула, вместо меня подтверждая свои слова – Твой отец неделю назад погиб в автомобильной аварии.
Сказано это было таким тоном, будто я в очередной раз не выучила урок, хотя меня предупреждали о последствиях. Очень похоже на директора школы, но совершенно не напоминало скорбящую мать. Интересно, равнодушие по наследству передается?
– О мертвых не говорят плохо. Но твой отец был таким же сыном, как и отцом. До того, как мне сообщили о его смерти, я ничего не слышала о нем более десяти лет. Даже не знала, находится он в городе, или уехал. Я, конечно, буду ухаживать за его могилой, но умер он для меня гораздо раньше, – потом она улыбнулась одними губами и продолжила – Поэтому можешь не стесняться и задать мне вопрос, из-за которого ты здесь.
Проницательность моей новой бабушки начинала действовать мне на нервы.
– Почему вы решили, что меня что-то интересует? – я гордо задрала подбородок, давая понять, что мои интересы – это моя личная собственность.
– Потому что ты не знала о смерти отца, – равнодушно констатировала моя бабушка – Значит, твой визит вызван чем-то другим. Чем, если не секрет?
У меня появилась альтернатива: потешить свою гордость и, ничего не рассказывая, уйти; или удовлетворить свое любопытство и задать вопрос. Впрочем, исход борьбы между гордостью и любопытством был предрешен заранее: я выудила из недр своей сумки конверт и протянула пожилой женщине.
– Я хотела бы узнать, это он написал мне записку?
Бабушка внимательно прочла записку. Потом долго смотрела на фотографию.
– Увы, должна тебя разочаровать. Это не его почерк.
– Может, вы эту фотографию где-нибудь видели?
– Скорее всего, нет. Во всяком случае, ничего подобного я не припоминаю, – она выжидающе посмотрела на меня. – Это все?
У меня было такое чувство, что я за эти несколько минут ей смертельно надоела, и я решила больше ее не разочаровывать.
– Да. Я думала, что ваш сын просто хочет познакомиться со мной.
– Да-да. Возможно, что ты так и думала. А возможно, тебя больше интересует эта фотография. Во всяком случае, тот, кто выслал этот конверт, хорошо знал, чем тебя зацепить. Не удивляйся, что я знаю, о чем ты думаешь. Ты очень похожа на меня, – в ее глазах мелькнуло что-то напоминающее симпатию. Но на этом проявление ее родственных чувств окончилось. Выражение симпатии быстро исчезло с ее лица и более на него не возвращалось. Вместо этого по ее губам пробежала легкая насмешливая улыбка – Только любопытство могло перебороть твою гордость и заставить прийти сюда.
