Василий Шепетнёв - Чёрная земля-2 дети Луны
– Серьезно?
– Куда серьезнее. Мобилизовать людей на поиск пропавших. Милиции одной не справиться – подвалы обыскать, погреба, всякие другие места… Да и кто даст санкцию на обыск. А если добровольно – другое дело.
Я подумал о пропавшем Фе-Фе.
– Тогда и меня запиши.
– Тебе других забот хватит. По докторской части. И смотри, с пистолетом не расставайся.
– А если дело столь серьезное, то нельзя ли не газовых патронов, а настоящих, боевых?
Ракитин как-то странно посмотрел на меня, потом сказал:
– У тебя самые что ни на есть боевые патроны, разве ты не понял?
И, более ничего не добавляя, ушел.
Шутит он, нет?
Я настроил будильник, лег на диван и поспал десять минут. Отличная метода. Если спать дольше, час, другой, то остаток дня будешь чувствовать себя разбитым и слабым. За десять минут не успеваешь разомлеть. А отдохнуть успеваешь.
Проснулся за секунду до звонка, и стал вспоминать, что увидел в короткометражном сне. Или не увидел, а просто придумал.
Придумка не очень мне нравилась, даже совсем не нравилась, но пренебречь ею я не мог. Нацепил кобуру с пистолетом, поверх надел рубаху навыпуск по случаю летнего времени сойдет, поменял в фонарике батарейки и спустился вниз. Под домом был подвал, разгороженный жильцами на клетушки, картошку на зиму хранить, прочее. Те, кто похозяйственнее, имели настоящие погреба, вне дома, а этот использовали для всякого хлама. Но замки на каждой клетушке висели могучие, словно хранилось в них достояние республики. Правда, сам подвал запирался на палочку, а то и вовсе не запирался. Сегодня вот не запирался. Палочка лежала рядом, а дверь была просто прикрыта.
Я ее распахнул, глянул внутрь. Не пахло ни сыростью, ни говнищем – в соседнем подъезде жил коммунальщик из районной администрации, и потому поломки и протечки устраняли с завидной быстротой. Завидной для тех, кто жил в доме по соседству.
Спустился на ступеньку вниз. Потом еще на ступеньку, на десятой включил фонарик.
Было спокойно и тихо. Я вытащил пистолет из кобуры, снял с предохранителя. Глупо, даже смешно. Выйду из подвала и посмеюсь от души.
Лестница кончилась, начался лабиринт. Где-то в трубах булькало, переливалось – Минотавру хотелось есть.
Я шел, глядя и по сторонам, и под ноги. Мусора в подвале было мало, когда прошлой зимой неделю стояла котельная, каждую щепочку подобрали на прокорм буржуек, и впредь уже не бросали. Кто знает, какова будет зима нынешняя…
Замки на клетушках пребывали в исправности. Вот и моя клетушка, тоже под замком, хотя внутри ничего нет.
Я обошел подвал, но следов Федора Федоровича и других пропавших не нашел.
А разве могло быть иначе? Что им тут делать, в подвале, от кого прятаться?
Уже подходя к выходу, я увидел на полу клеенчатый лоскуток.
Поднял, пригляделся.
Когда человек рождается, ему на запястья привязывают клеенчатые бирочки, на которых написано, кто он, собственно говоря, таков. Чтобы не перепутать с другими младенцами.
Когда человек поступает на секционный стол, ему тоже привязывают бирочку, но уже на ногу. Обычно – на лодыжку. Если труп хранится в ячейке специального холодильника, то лежит он ногами к дверце. Открыл ее и сразу прочитал, тот труп, или не тот. У нас холодильника нет, но порядок, он для всех порядок. И я лично написал на бирке: «Баклашова Н.И. 1962».
И теперь эту бирку я нашел в подвале собственного дома.
Глава 10
Конечно, в подвале холоднее, нежели на улице или в квартире. Но не настолько же!
Дрожь колотила, трясла, едва ли не ломала.
Я поспешил наверх.
По счастью, никто меня в подъезде не встретил.
Ах, каким искушением была бутылка «Гжелки», в ней оставалась еще достаточно, стакан с лишком мужества и отваги, чуть тепловатых, но полностью готовых к употреблению.
Вместо этого я неспешно поставил на огонь чайник. Газ по трубам пока шел, а кончится, у меня примус есть.
Я следил за чайником и предавался пустым размышлениям. Потихоньку уходит – не страх, нет, что страх, страх штука полезная, мобилизует силы. Уходит ужас, парализующий, обессиливающий, лишающий проблеска мысли ужас.
Когда вода, наконец, вскипела, я нашел приемлемое для рассудка решения. Совсем недавно здесь, на этой кухне капитан Ракитин говорил о том, что если убрать все невозможные объяснения, то оставшееся, как бы маловероятно оно не было, и есть верное. Неспроста говорил, с намеком.
Приход сюда мертвого тела, упыря я считаю совершенно невероятным. Не верю я в упырей. А вот если кто-то, рассказав про предстоящий обыск подвалов, подкинул в подвал ярлычок – маловероятно, но возможно. Не буду указывать пальцем, хотя знаю, что этот кто-то Ракитин и есть. Дурацкая шутка. Крайне маловероятная шутка. Но куда вероятнее, нежели крадущийся в ночи упырь.
И потом, откуда мне знать, что именно Ракитин считает смешным? Как он, собственно, относится ко мне? Вдруг я ему неприятен, хуже того – ненавистен. Маловероятно? Но вероятнее, чем упырь. Вдруг он и похитил тело. Не представляю зачем, но еще труднее представляю упыря.
Я поднял с пола за уголок клеенчатый ярлычок (конечно, мои отпечатки на нем есть, так они и с самого начала были, мне б чужих не попортить) и спрятал в пластиковый пакетик.
Чужая душа – потемки. Иногда. Иногда же она – черный, густой, беспросветный мрак. И никакой фонарь, никакая свеча тот мрак не рассеет. Сунется самонадеянный человечек в чужую душу, а мрак его окутает, опутает и засосет, как Черная Топь. Есть в районе такое местечко. Километрах в двадцати. Стра-а-ашное место, говорят. Сам я там не был, но слышал, как им пугают детей.
Что ж, если Ракитин хочет меня разыграть – пойду ему навстречу. Отчего ж не пойти? Притворюсь, что жутко напуган, мне не трудно, стоит только вспомнить собственное состояние получасовой давности. Буду вздрагивать от громкого стука, от телефонного звонка (если телефон когда-нибудь оживет), бледнеть при упоминании ночи и носить пистолет с досланным патроном. Мне не трудно.
Посмотрю, что из этого получится. Неизвестно, кто над кем посмеется в итоге.
И на душе стало немного спокойнее и даже веселее. Вот оно, волшебное действие настоящего китайского зеленого чая!
Чай я пил до донца чашки, потом чашку вымыл и выглянул в окошко. Не зря выглянул – издали увидел идущего в направлении дома 24 по улице Советской – моего дома, между прочим, – человека, похожего на Дмитрия Морозовского, претендента на звание второго шахматиста Теплинского района.
На часах было только три, и я удивился – в это время Морозовский должен был вовсю работать. Надежда и опора района, птицефабрика была акционерным обществом, и каждый ее работник был отчасти и совладельцем. На фабрике платили пусть маленькую, но зарплату, но больше уповали на будущее, живя по принципу «нам бы день простоять, да ночь продержать». Директор слыл честным, умным и толковым человеком, на Канары не ездил, особняк не строил, джипом не обзавелся, и потому основания верить, надеяться и добросовестно трудиться у акционеров были: вдруг да и получится капитализм с человеческим лицом. И вот один из лучших работников, отличный водитель (яйца в город возить – работа не из легких, а у Морозовского бой при транспортировке нулевой) идет по улице, и идет явно ко мне.
Странно.
Еще страннее был его вопрос, когда я, не дожидаясь стука (чтобы не вздрагивать) встретил его у открытой двери.
– Док, ты про куриный грипп что знаешь?
– Почти ничего, – честно ответил я. – Не ветеринар, даже не инфекционист я. Хирург. Резать умею.
– Резать! – и Митька, не сдержавшись, стукнул по стене. – Резать, мать-перемать!
– Ты успокойся. Успокойся. Что случилось?
– А ты не слышал? Уже, говорят, и по «Маяку» сообщили.
– О чем? О пропавших людях?
– Каких людях? Куры наши пропадают! – и он зарыдал.
Я завел его в комнату. Митька не сопротивлялся, не сопротивлялся и «Гжелке», которую я налил.
– У нас столько сил ушло… Мы так надеялись…
– Ты толком объясни, что случилось?
– Из области с утра приехали люди. Из ветнадзора, говорят. Ну, встретили их честь по чести, как полагается, а они возьми и объяви: куры-де ваши носители гриппа. Особой злокачественной формы. И потому их требуется зарезать и сжечь подчистую. А можно и так сжечь, живьем.
– Откуда ж он взялся, грипп? Ваши куры что, больные?
– Какое! Здоровее не видал. Отбраковка, падеж – ниже нижнего предела. Мы ж как с ними возимся!
– Но почему под нож?
– Нет, не под нож, то есть не сразу под нож. Должно подтверждение из Москвы придти. А пока – карантин.
– На фабрику?
– На весь район! Он, куриный грипп, говорят, через людей передается. Правда?
– Передается.
– А на фабрике у нас, считай, со всего района работают. Вот на район и карантин. Вам что, в больнице не говорили? Вы ж в первую очередь знать должны.
