Светлана Успенская - Двум смертям не бывать
А из сторожки размеренно доносилось: тюк-тюк, тюк-тюк!
«Погреться бы!» — с тоской подумал Вован. Парням хорошо, сидят сейчас в теплой машине, пивко цедят… А он здесь точно наказан за то, что излишне доверился Петровичу, а тот его подвел. Торчи тут теперь, как три тополя на Плющихе!
А Жанна, конечно, баба умная, кто ж спорит… Ну что из того? Не ее это дело — мужскими делами заправлять. В любой уважающей себя бригаде такую быстро бы поставили на место. Ежели ты подстилка, пусть даже и бригадирская, то знай свое место, нечего голос подавать! Странно, что другие парни — и «быки», и «звеньевые», и даже «бригадиры» — лебезят перед ней чуть ли не больше, чем перед самим Толиком Бешеным. Всех она к своим рукам прибрала, всех! И в подручных у него ходит сам чистильщик Пепел, которому человека завалить — раз плюнуть! Нет, здесь что-то не так. Никогда еще женщин в авторитете не было, а тут на тебе…
Потюкивание молоточков прекратилось, и в гранитной мастерской послышалось какое-то шевеление. Вован насторожился. Никак закончили? Зайти, что ли, к ним, погреться? Если этот тип в очках явится, то мастерской ему никак не миновать.
Скрипнула входная дверь, в лицо пахнуло грубым запахом перегара и еще чего-то химического. Дюжие детины, озабоченно пыхтя, возились возле огромной плиты черного гранита, сметая с нее пыль. По черному фону торжественными золотыми буквами светилась надпись.
— Что это такое? — прошептал Вован, не веря своим глазам.
— Что, нравится? — спросил один из мастеров. — Хочешь, и тебе такой сделаем! Не самый дорогой вариант, конечно, но по нынешним временам…
На черной плите вызывающе красовалась надпись, выполненная затейливой славянской вязью: «Морозов Константин Валерьевич, Морозова Наталья Владимировна, Морозов Павел Константинович, 15.11.1998 г. Покойтесь с миром». Все три имени были объединены одной датой. Датой смерти.
Заметив остолбенение зрителя, мастер по граниту, тыча пальцем в полустершуюся замусоленную бумажку, пробормотал:
— Текст согласован с заказчиком. Как просили…
Вован торопливо сглотнул слюну. Может быть, конечно, он не все понимает, но…
— Сейчас установим его, а потом и зашабашим, — пояснил мастер. — Закон у нас один: хорошо поработал — хорошо отдохни. А хошь, подмогни нам в установке — третьим будешь. Самое время сегодня обмыть, нам уже и отвалили за спешность, даже загодя рассчитались…
— Как это — загодя? — немея, прошептал Вован.
— Так… Вчера какая-то баба всю сумму сполна мне принесла.
— Баба? Какая баба? — теряя голос, просипел Вован.
— Обыкновенная. С титьками и всем, что полагается. Молодая такая, смазливая… И откуда мой домашний адрес узнала, ума не приложу! Приперлась на дом, деньги сунула, сказала, чтобы сегодня все было готово…
Вовану показалось, что на его шее сжимается невидимое кольцо. Это могло означать только одно — конец. Второго провала Лучников ему не простит. Вован представил, что сегодня вечером его около подъезда будет поджидать чистильщик Пепел, и ему стало жутко. И все из-за какой-то паршивой бабы!
Странно, но еще недавно Алле Сырниковой казалось, что в жизни уже все в прошлом, а в будущем ее ничего не ждет. Ничего больше не будет нового, светлого, привлекательного, останется только то, что было вчера: дом, семья, ребенок. Ну, еще воскресные поездки на дачу летом и отдых с сыном в Карловых Варах на рождественские каникулы (у ее сына были проблемы с почками, и поэтому хотя бы раз в год его вывозили на лечение за границу). И еще недавно, каких-нибудь пару месяцев назад, жизнь Аллы была расписана на много лет вперед, и любви как таковой в этом пожизненном расписании отводилось минимум места — не более тридцати минут единожды в неделю.
Этого времени было вполне достаточно для того, чтобы ее утомленный супруг успевал соблазниться ее фигурой, прикрытой добропорядочным пеньюаром в буржуазных кружавчиках, и ее волосами, аккуратно убранными перед ночью любви в две тощие крысиные косички. Ибо ничего другого в полусумраке супружеской спальни муж Аллы, банкир Алексей Сырников, не мог различить: невыразительное, точно тертое ластиком, лицо на подушке, лоснящееся от ночного крема (того самого, который, согласно аннотации, «придавал коже недостижимую в природе выразительность», но зато напрочь убивал «секс-эпил» в его обладательнице). Темнота в спальне маскировала брюзгливое выражение лица, тусклый взгляд, направленный куда-то в глубь себя — в момент, когда руки мужа пытались извлечь из равнодушного тела Аллы хотя бы искру любовного чувства, в ее мозгу напряженно крутились совсем не романтические мысли: «Надо бы к Вовкиной учительнице в школу зайти, он стал отставать по английскому… Надо бы Наташке позвонить, узнать, как они съездили в Париж… Не забыть записать Вовочку на прием к врачу… Скорей бы забрать из автосервиса машину, что-то там тянут с ремонтом…»
Причиной той болезни, последствия которой превращали некогда удачный со всех сторон брак в пустую, обременительную формальность, являлись десять лет супружеской жизни. Алла уже чувствовала себя старой развалиной, готовой к отправке в утилизацию. Она перестала следить за своей внешностью, интересоваться модой. Мужчины волновали ее постольку, поскольку они были связаны с мужем, или с сыном, или с ремонтом машины. А ведь когда-то все считали ее очень красивой… Это было так давно, кажется, сто лет назад…
В один прекрасный день, точнее, вечер ее застывшее, закостеневшее существование внезапно изменилось… Да так сильно изменилось, что Алла уже и не ощущала, на каком свете она живет — на том или на этом…
В течение всех десяти лет ее жизнь законной супруги преуспевающего банкира и матери семейства складывалась ровно и удачно. За Вовкой, любимым сынулей, ухаживала гувернантка, бешено дорогая особа, вся ценность которой состояла в том, что она гордо именовала себя «носительницей языка» и потому назначала за услуги двойную цену. На кухне хозяйничала домработница с лучшими рекомендациями. Муж до позднего вечера был занят на работе, олицетворяя собой поговорку «Время — деньги». Денег у него было действительно много, но на семью никогда не хватало времени. Что поделать, гармония денег и всего остального встречается гораздо реже, чем традиционный дисбаланс между желаниями и возможностями…
Семейство Сырниковых обитало в двухэтажном коттедже в экологически чистом районе столицы. Дом был снабжен охранной сигнализацией, комнаты ломились от современной техники и дорогих вещей. Рачительный муж часто дарил супруге драгоценности: он считал, что это хорошее вложение капитала, — не дешевые аляповатые поделки из ювелирных лавок, а произведения искусства, авторские работы, существовавшие в единственном варианте. Они продавались лишь на выставках, и каждая вещица обладала сертификатом, официально удостоверяющим высокую художественную ценность изделия, имя автора, вес в каратах и основные характеристики камня, пробу драгоценного металла, а также и его вес. Но Алла никогда не надевала свои драгоценности, потому что они хранились в специальной ячейке в банке вместе с сертификатами подлинности. Глупо было бы извлекать оттуда побрякушки на свет Божий лишь для того, чтобы нацепить на себя и пройтись в них дома перед зеркалом.
Когда сынок Вовка достаточно подрос, его устроили в лицей для «особо одаренных» (читай — для «особо обеспеченных») детей, и у Аллы неожиданно образовалась уйма свободного времени. Сначала она целыми днями валялась в постели, наслаждаясь одиночеством, крутила кассеты с детективными фильмами и листала толстые романы, написанные дамами с заманчивыми заграничными фамилиями. В этих романах необыкновенные люди жили необыкновенной жизнью, испытывая совсем не совковые чувства, а те, что назывались обжигающим словом «страсть». Алла, вышедшая замуж более по настоянию родителей за сына их знакомого, чем по собственному решению, таких чувств не испытывала никогда. Поэтому ей казалось, что жизнь чем-то обделила ее. А ей так хотелось наверстать пропущенные уроки!
Все началось так незаметно, невзначай… В одном из бутиков, куда она заглянула в поисках новогоднего подарка для мужа, она неожиданно встретила свою старую подругу. Настолько старую, что даже не узнала ее…
В тот вечер нагруженная покупками Алла стояла возле прилавка и напряженно размышляла, подойдет ли к новому костюму Алексея этот роскошный, в павлиньих разводах, галстук за двести долларов. От напряженной мыслительной работы у нее даже заболела голова, заломило виски. Продавщицы бутика порхали вокруг, как навязчивые мотыльки, привлеченные светом лампы в ночи, и наперебой предлагали галстуки еще более немыслимых расцветок и фасонов. С кем бы посоветоваться?.. Алла не доверяла мнению продавщиц, ведь она была опытной покупательницей, ее на мякине не проведешь. Она знала, что угодливые девушки из дорогих магазинов готовы на все, только чтобы впарить покупательнице вещь подороже. Они готовы назвать мокрое сухим, а черное белым и способны убедить в этом даже Фому неверующего.
