Дон Уинслоу - Зимняя гонка Фрэнки Машины
В сейфе «парашютный набор» – водительское удостоверение Аризоны, карточка «Америкен экспресс голд» и «Виза голд» на имя Джерри Сабеллико. Примерно раз в месяц Фрэнк оплачивал ими какие-нибудь телефонные заказы и пополнял их со счета Сабеллико. Здесь же десять тысяч старыми купюрами.
И новенький «смит-вессон» с запасной обоймой.
Фрэнк открывает дверь люка и попадает на чердак с невысоким потолком. Он оглядывается и быстро находит чемодан, в котором «беретта SL-2» двенадцатого калибра, со спиленным до четырнадцати дюймов стволом.
Надо хорошенько отоспаться, решает Фрэнк.
Измученное тело и затуманенная голова могут привести к смерти. Теперь предстоит ясно мыслить и точно действовать, значит, сначала надо лечь и выспаться. Включи волю и избавься от паранойи, будь рационален и не сомневайся: здесь безопасно. Любитель пролежал бы остаток ночи без сна, вздрагивал бы от малейшего шума и сам вздыхал бы и стонал, если бы шума не было.
Фрэнку пришлось поохотиться на многих парней, и он знал, что их главными врагами были они сами. Им начинало мерещиться то, чего не было на самом деле, но что гораздо хуже: они не замечали реальных вещей. Так они терзались и терзались, пока не съедали себя изнутри, а когда наконец их ловили, то чувствовали едва ли не благодарность. К этому времени они уже столько раз мысленно убивали себя, что с облегчением принимали неизбежное.
Итак, Фрэнк ложится в постель, закрывает глаза и через десять секунд засыпает.
Это нетрудно – он устал.
Фрэнк спит одиннадцать часов и просыпается отдохнувшим, правда, у него немного болят руки из-за долгого заплыва. Он варит себе кофе – из неважно размолотых автоматической кофемолкой зерен – и завтракает парой брикетов из сладкой овсянки, которые припас здесь на всякий случай, словно мормон.
Маленькое окошко выходит на запад, и дождь бьется в стекло. Фрэнк сидит за небольшим дешевым столом и обдумывает возникшую проблему.
Кто желает мне смерти?
Где ты, Майк? Ты бы мне рассказал, что тут происходит.
Однако Майка нет – может быть, он уже мертв, потому что он и Фрэнк много чего сделали вместе. Вместе они положили много ребят.
Фрэнк обращается мыслями к самому началу.
10
Его первой жертвой стал парень, который уже был мертв.
Это было непонятно. Все было непонятно, думает Фрэнк, глядя в окно на непрекращающийся дождь.
Жена Момо.
Мари Аеппо была горячей штучкой.
Так мы называли ее в 1962 году, вспоминает Фрэнк. Теперь ее называли бы просто «штучкой», однако разницы никакой.
Мари Аеппо была очень страстной и совсем крошечной. Petite – однако с пышной грудью, натягивавшей блузку, и парой стройных ножек, от которых взгляд девятнадцатилетнего Фрэнка поднимался к ягодицам, мгновенно заводившим парня. Впрочем, для этого не надо было быть особенной красоткой, вспоминает Фрэнк. Когда тебе девятнадцать лет, завестись нетрудно.
– По утрам я ездил в школу на тарахтелке, – однажды сказал он Донне, – которую с трудом можно было назвать автомобилем. Два года на «бьюике» пятьдесят седьмого года.
Да. Но Мари Аеппо была не «бьюиком». Она была настоящим «тандербердом» со своей точеной фигуркой, черными глазами и пухлыми губками. А голос – зовущий, хрипловатый, доводивший Фрэнка до экстаза, даже если она всего лишь говорила, где свернуть.
Собственно, больше ничего Мари и не говорила Фрэнку, в обязанности которого в то время входило возить Мари в автомобиле Момо. Сам Момо был слишком занят собиранием денег или букмекерством, чтобы сводить жену в лавку, или к парикмахеру, или к дантисту, или еще куда-нибудь.
Мари не нравилось сидеть дома.
– Я не похожа на других жен, я не гусыня, – сказала она Фрэнку после того, как он пару месяцев просидел за рулем, – которая сидит дома, нянчится с младенцами и варит макароны. Мне нравится выезжать.
Фрэнк промолчал.
Во-первых, он был так напряжен, что сделался словно каменным, и вся кровь у него собралась не в том месте, что отвечало за речь. А во-вторых, он боялся, как бы чего не случилось, что вполне могло произойти, начни он обсуждать домашние дела с женой мужчины, кое-чего достигшего в своей жизни.
К тому же такие беседы не были приняты даже среди довольно-таки вольных ребят Сан-Диего, где мафию трудно было назвать мафией.
Поэтому он ответил вопросом:
– Мы поедем к Ральфу, миссис Аеппо?
Он знал, что они поедут, хотя Мари была не в таком платье, в каких большинство женщин отправляется за покупками в супермаркет. В тот день Мари нарядилась в обтягивающее платье, на котором не застегнула верхние три пуговицы, на ногах у нее были черные чулки, а на шею она надела жемчужное ожерелье, так что трудно было оторвать взгляд от выемки между грудей. Словно одной этой выемки было недостаточно, чтобы завести его, Фрэнк опустил взгляд и стал размышлять о том, носит миссис Аеппо черный бюстгальтер или не носит. Когда он припарковался на стоянке и выключил мотор, миссис Аеппо вышла из автомобиля, и у нее задралась юбка, открывая белые бедра над черными чулками.
Она придержала юбку и улыбнулась ему.
– Подожди тут, – приказала она.
Туго сегодня придется с Пэтти на стоянке, подумал тогда Фрэнк. Он уже почти год как встречался с Пэтти, но если и мог прикоснуться к ее груди, то только через блузку и якобы случайно. Пэтти тоже носила бюстгальтер, но он служил ей оборонительным сооружением, и уж о том, чтобы попасть внутрь, нечего было и мечтать, такого просто не могло быть.
Пэтти была приличной итальянской девушкой, хорошей католичкой, и в машине окна запотевали от их поцелуев, потому что они регулярно встречались уже год, но это всё, больше ни-ни, хотя Пэтти и говорила, что с удовольствием позволила бы ему приласкать ее, чего ему хотелось больше всего на свете.
– Я взорвусь, – сказал он. – Больно ведь.
– После помолвки, – отозвалась Пэтти, – я тебе помогу.
Ночь будет сегодня длинная, подумал Фрэнк, глядя на удаляющиеся ягодицы миссис А. Как такому уроду, как Момо Адамо, удалось подцепить такую красотку? Вот вопрос так вопрос.
Момо был тощим, сутулым и с лицом что морда гончей. Наверняка Мари влюбилась в него не за красоту. Но и деньги были ни при чем. Момо имел неплохие деньги, но и не слишком хорошие. У него был миленький домик, это так, да еще необходимый «кадиллак», да достаточно монет, чтобы пускать пыль в глаза, но он не был ни Джонни Росселли, ни даже Джимми Форлиано. Момо кое-что значил в Сан-Диего, однако всем было известно, что Сан-Диего недалеко от Лос-Анджелеса, и Момо приходилось выкладывать Джеку Дранья много денег, хотя и прошел слух, будто лос-анджелесский босс умирает от рака.
Тем не менее Фрэнку нравился Момо, поэтому ему было не по себе оттого, что он вожделеет к его жене. Момо дал ему шанс, впустил в свой круг, хотя бы как мальчика на посылках, но так начинали многие. Фрэнк был не против бегать за кофе и пирожками или сигаретами, мыть «кадиллак» или возить жену Момо в супермаркет. По крайней мере, ему самому не надо было ходить в магазин и возить тележку – даже от мальчишки на посылках этого не требовалось, – вот он и сидел в автомобиле, слушая радио. Хоть Момо и ругался, что батарейки быстро садятся, ему необязательно было об этом знать.
Что толку надрываться на ловле тунца? А ведь Фрэнку ничего другого не оставалось бы, не дай ему Момо шанс. Рыбной ловлей занимался его старик, и старик его старика, и все остальные в его роду. Итальянцы приехали в Сан-Диего и унаследовали рыбный промысел от китайцев, и многие из них все еще этим занимаются, и Фрэнк этим занимался, когда подрос настолько, что смог насадить наживку на крючок.
За тунцом выходят в море затемно, в стужу и сырость, ноги в вонючей жиже, а еще хуже: надо чистить стоки. Когда Фрэнк повзрослел, он стал работать с сетью, а потом, когда его отец решил, что он может орудовать ножом, не поранив себя, стал чистить рыбу. В конце концов, не выдержав, он пожаловался старику на вонь, и тот сказал, мол, ничего не поделаешь, если не хочешь учиться.
И Фрэнк стал учиться. Он получил диплом, но что дальше? Выбирать опять приходилось между морской пехотой и рыболовецким флотом. Однако ему не хотелось ни ловить тунца, ни подставлять шевелюру под машинку в учебном лагере для новобранцев. Больше всего на свете ему хотелось валяться на берегу, заниматься серфингом, ездить на автомобиле по набережной, потерять невинность – и заниматься серфингом.
И почему бы, черт подери, этому не быть? Тогда этим жили все мальчишки в Сан-Диего. Катались на волнах с друзьями, грабили, бегали за девчонками.
Лишь один пытался обеспечить себе сладкую жизнь.
Не ловлей тунцов и не службой в морской пехоте.
Это был Момо.
Отец встал на дыбы.
А как же иначе? Он был старой закалки. Надо найти работу, много трудиться, потом жениться, содержать семью – конец истории. Хотя таких ребят, как Момо, было не так-то много в Сан-Диего, они пользовались особой нелюбовью отца Фрэнка – и в первую очередь конечно же сам Момо.