Клэр Лэнгли-Хоторн - Последствия греха
Урсула сделала глубокий вдох и начала пробираться через толпу, чтобы поздороваться.
— Анна! — позвала она, подходя.
Та подняла голову и устремила на нее печальные карие глаза. Такие же глаза были у Алексея.
— А я слышала, что вы в Манчестере. Что привело вас в Лондон? — Урсула пыталась говорить легко.
— Разные дела, — ответила Анна с характерным русским акцентом и отвела взгляд.
— Мне передали вашу просьбу, — сказала Урсула.
Анна кивнула. Возникла неловкая пауза.
— Я слышала, ты помогаешь Фредди.
В голосе Анны прозвучало плохо скрытое презрение, и это рассердило Урсулу.
— Мой отец нанял ей адвоката, если вы это имеете в виду, — резко пояснила она, отвечая на невысказанный вопрос Анны.
— Но ты пытаешься… — та подыскивала нужное слово, — пытаешься… очистить ее от подозрений? Или нет?
— Да, — ответила Урсула.
— Хочу, чтоб ты знала: у нее по-прежнему много друзей среди нас. Если мы можем что-нибудь сделать — пожалуйста, поставь меня в известность.
Урсула не сомневалась, что Анна, говоря «нас», имеет в виду руководство Женского союза.
— Благодарю вас, — кивнула она.
— Несомненно, полиция охотно повесит все это на Фредди.
— Конечно.
— Чего еще от них ждать. Что мы можем сделать?
— Ну… — Урсула ненадолго задумалась, прежде чем продолжить. — Хорошо бы выяснить, кто был в тот вечер у мадам Лонуа. Полицию, кажется, это не особенно интересует, в отличие от меня. Возможно, там присутствовали и другие возлюбленные Лауры. Я буду благодарна за любые сведения… если только они помогут избавить бедняжку Фредди от этих жутких обвинений.
— Я знаю, какой репутацией пользовалась Лаура. У нее было множество возлюбленных — и не только среди женщин.
— Простите? — Урсула непонимающе уставилась на Анну.
— Мужчин она тоже любила.
— О! Понимаю. — Урсула казалась слегка смущенной.
Анна положила руку ей на плечо.
— Нам пора. Как я могу связаться с тобой, если узнаю что-нибудь важное?
Толпа быстро двигалась мимо них. Урсула поспешно отыскала в сумочке свою визитку.
— Возьмите.
Анна изучала адрес с плохо скрытым недовольством.
— Дам знать, как только что-нибудь выясню, — сказала она.
— Спасибо.
Мимо них прошла женщина с маленьким лиловым флажком, на котором был вышит девиз Женского социально-политического союза «Дела, а не слова!».
— Кстати, — сказала Анна, — я не получаю вестей от Алексея. Насколько мне известно, он все еще в Париже.
Урсула отвела взгляд.
— До свидания, — проговорила Анна, и Урсула с удивлением отметила, что в голосе русской прозвучала определенная симпатия. — Я свяжусь с тобой, как только узнаю что-нибудь, что могло бы помочь Фредди.
Урсула кивнула:
— До встречи.
Атмосфера уже изрядно накалилась, когда миссис Эммелина Пэнкхерст поднялась, чтобы обратиться к собравшимся. Как только она прочла заявление премьер-министра о том, что слушание Примирительного билля отложено до следующей парламентской сессии, поднялся шум негодования. Ее дочь, Кристабель Пэнкхерст, вскочила с места и потребовала объявления войны правительству. Миссис Пэнкхерст заявила, что поведет шествие по Даунинг-стрит, и все встали, готовые следовать за ней. Урсулу буквально вынесло наружу. Толпа двигалась быстро, миссис Пэнкхерст задавала ритм. Появились транспаранты: «Мы боремся на наши права! Билль должен быть заслушан!»
Через четверть часа участницы собрания достигли Парламент-сквер, где к ним присоединились сторонники Женского социально-политического союза, ожидающие сигнала, чтобы двинуться маршем к палате общин. Урсула заметила, что полицейский офицер приказал перегородить живой цепью вход на Даунинг-стрит. Миссис Пэнкхерст вела демонстрацию прямо на строй констеблей, пока суфражистки и полиция не оказались лицом к лицу.
Урсула стояла в самом центре взволнованной толпы. Она с трудом удерживалась на ногах. Полисмен схватил ее за руку, и девушка тщетно боролась с ним. Он так сильно стиснул ей локоть, что чуть не вывихнул его.
Толпа быстро прорвалась сквозь заслон; некоторые женщины ухитрились достичь резиденции премьер-министра, прочие боролись с полицией. Урсула видела, как их немилосердно валили на землю — констебли старались оттеснить манифестанток. Она видела, как кого-то уносили в полубессознательном состоянии. Транспаранты были изорваны в клочья, женщины падали под ударами. Начался хаос.
Она видела, как два полисмена волокли Анну и заталкивали ее в машину.
Прическа Урсулы рассыпалась, волна кудрей закрывала лицо, падая на глаза. Платье было порвано, один из рукавов распустился по шву. Констебль снова попытался схватить ее за руку и вполголоса выругался, когда она быстро и сильно пнула его в голень.
— Констебль, я сам разберусь! — раздался смутно знакомый голос.
Полисмен выпустил ее, и Урсула упала на колени. Она подняла голову и увидела, что перед ней со скрещенными на груди руками стоит инспектор Гаррисон. Лицо у него было усталое и мрачное. Урсула дерзко взглянула на полицейского, поднимаясь с земли. Толпа начала рассеиваться. На обочине лежала женщина, накрытая черным пальто. Возле нее, взывая о помощи, хлопотал какой-то юноша.
— Это произвол! Полнейший произвол! — прокричал он в лицо Гаррисону. — Этой бедняжке никак не меньше шестидесяти!
Гаррисон, как будто не замечая его, схватил Урсулу за руку.
— Вы меня арестовали? — поинтересовалась та.
Инспектор поджал губы.
— Полагаю, вы не захотите без особой нужды ставить своего отца в неловкое положение, — ответил он.
— Не понимаю, каким образом это касается вас. — Урсула рывком высвободилась. — Требую, чтобы меня отправили вместе с остальными!
Гаррисон усмехнулся:
— Не дурите, черт возьми. Вы страшно меня раздражаете. Ждете не дождетесь, чтобы вас посадили под замок. Ждете не дождетесь, чтобы о вас кричали во всех газетах. Вы этого хотите, что ли?! На избирательные права вам наплевать, лишь бы увидеть свое имя в статье! Мерзость — вот как это называется. Как будто у нас и без того мало дел. — Простонародный акцент Гаррисона становился все заметнее по мере того, как он терял терпение.
Урсула прищурилась, но прежде чем она успела пуститься в объяснения по поводу высоких принципов Женского социально-политического союза, Гаррисон затолкнул ее на заднее сиденье автомобиля.
— Да как вы смеете! — крикнула она, когда он захлопнул за ней дверцу и сел вперед.
— Езжайте! — приказал инспектор, и безымянный водитель нажал на газ.
Урсула безуспешно попыталась открыть дверцу, а потом покорно откинулась на спинку. Что подумают знакомые суфражистки, увидев, как ее увозит высокопоставленный сотрудник королевской полиции — лишь потому, что у нее влиятельный отец? На глазах девушки выступили слезы ярости. В двадцать два года с ней продолжают обращаться как с непослушным ребенком.
Автомобиль подъехал к полицейскому участку на Кэнон-роу, который примыкал к красно-белому кирпичному зданию в готическом стиле — штаб-квартире лондонской полиции.
Урсула подалась вперед.
— Вы все-таки меня арестовали!
Гаррисон вышел из машины.
— Ничего подобного, — ответил он. — Просто больше не хочу отвлекаться от своих обязанностей из-за таких, как вы. Вы, наверное, и сами понимаете, мисс Марлоу, что у меня очень много дел. До завтра.
Инспектор захлопнул дверцу и приказал немедленно доставить своевольную суфражистку домой.
6
Джулия достала бледно-желтое нарядное платье Урсулы и осторожно разложила на кровати. Девушка стояла, глядя в окно спальни. Полицейские по-прежнему находились у дверей дома; трудно было сказать, что наблюдение ведется «незаметно». Расспросы друзей и соседей вынудили Роберта Марлоу сделать в печати краткое заявление, в котором присутствие полицейских называлось «временной, но необходимой» мерой вследствие угроз со стороны «рабочих и хулиганов». В полицию посыпались звонки с просьбой о защите, поскольку все обитатели Белгрейвии были уверены, что социалисты и анархисты притаились за каждым углом.
— Мисс? — Джулия выразительно взглянула на часы.
— Что?.. О, черт, — буркнула Урсула, увидев, что ее блузка не застегнута до конца.
— Позвольте мне, мисс, — сказала Джулия, которая хорошо знала, что молодая хозяйка в спешке нередко отрывает пуговицы.
Горничная помогла ей нарядиться, а потом усадила Урсулу на низенький, обитый шелком табурет и расстегнула заколку. Было так приятно чувствовать, что с головы как бы свалилась тяжесть. Урсула тряхнула кудрями, чтобы локоны рассыпались, и снова погрузилась в собственные мысли, равнодушная ко всему, кроме равномерных движений гребня.
