Илья Стогоff - Проигравший
Осипов вздохнул. Неизвестно кто влез в один из главных музеев города, неизвестно что именно тут украл, а потом отрезал себе голову, приколол себя на память к полу, а саму голову куда-то унес. И разбираться с этим теперь предстоит ему. Получающему всего лишь крохотную зарплату милицейского капитана. Он достал из папки листок бумаги и стал записывать ответы аспиранта.
– Давайте начнем с самого начала. Как, вы говорите, ваша фамилия?
С одной стороны окна в зале выходили на Неву, а с другой – в небольшой садик позади Кунсткамеры. Стогов подошел к окну и выглянул наружу. Снаружи, в садике на деревьях желтели листья. Дождь немного стих. Под деревьями стояло несколько лавочек. На одной из них какие-то ханурики в дурацких куртках с самого утра пили алкоголь. Капли стекали по стеклу, и от этого хануриков было толком не разглядеть. «И охота им, – поежился Стогов. – На улице-то…» В такую погоду хотелось прямо в одежде залезть под теплое одеяло и лежать там с закрытыми глазами.
Осипов продолжал задавать аспиранту дурацкие вопросы.
– Ну а хотя бы приблизительно: что они тут могли искать?
– Да что угодно! Вон видите ящики в углу? Согласно нашим документам, они стоят запечатанными с 1794 года.
– И что там внутри?
– Никто не знает. Я же говорю: их никогда в жизни не вскрывали. Любой музей на свете – это просто очень большая куча очень старых экспонатов. Разобраться в которой способен только хранитель. Пока хранитель жив, есть надежда навести в этой груде хоть какой-то порядок. А не дай Бог умрет хранитель – все, концов не найдешь.
– А хранитель, вы говорите, умер?
Аспирант подбородком указал на стену. Там висело фото с траурным кантиком. На фото был изображен пожилой мужчина в очках.
– Его звали Ростислав Васильевич. Он тут работал еще с довоенных времен, представляете? Последнее время он болел, на службе почти не появлялся.
– То есть искать концы теперь бессмысленно?
– Абсолютно!
Капитан попробовал вспомнить, что еще обычно в таких случаях спрашивал у свидетелей его начальник. Вспоминались сплошь удары по печенке да выпученные глаза писающихся от страха подозреваемых. Но в данном случае этот метод, наверное, не годился. Или, по крайней мере, годился не прямо сейчас. Он покусал кончик обгрызенной ручки, а потом, наконец, сформулировал еще вопросик:
– А как вы думаете, как злоумышленники могли сюда попасть?
– Это как раз не секрет.
Аспирант рукой показал на окно, у которого все еще стоял Стогов.
– Вот окно. Вон, видите, снаружи карниз? Подтянуться на руках. Выдавить раму. Спрыгнуть на пол. И до утра делай тут, что хочешь.
– У вас что, в залах нет сигнализации?
– На дверях есть. На окнах первого этажа тоже есть. А на нашем этаже нет. И не спрашивайте меня почему.
– Да? А я собирался.
– За почти триста лет существования нашего музея это первая попытка ограбления. Теперь сигнализацию, наверное, поставят. Но до этого ее не было.
Осипов внимательно осмотрел оконную раму. Потом покусал ручку и на всякий случай осмотрел ее еще раз. Рама как рама. Что делать дальше, написано на ней не было.
Аспирант переводил взгляд с экспоната на экспонат и причитал:
– Нет, ну какие вандалы! Вы посмотрите: не поленились даже носорогу рог отломить!
– А у него был рог?
– Вот такенный.
– Ладно. Рог мы тоже зафиксируем. А этот человек вам знаком?
Аспирант покосился на пришпиленного к полу покойника.
– Ну, в таком ракурсе мне трудно сказать. Думаю, при его жизни мы не встречались.
– То есть это не кто-то из ваших сотрудников?
– У нас в музее не принято ходить на работу в спортивных штанах.
– А голова? Вы не знаете, где его голова?
– Может, укатилась в соседний зал? И там затерялась, а? Знаете, сколько у нас в музее отрезанных голов?
Осипов подошел поближе и сел на корточки. Ну да, спортивные штаны и отсутствующая голова. А еще – груда разбросанного вокруг холодного оружия: ассегаи, мачете, самурайские мечи, средневековые секиры и все в таком роде. Мужчина лежит на животе, а в спину ему по самое древко всажено копье.
– Ты его сфотографировал?
– Да, товарищ капитан.
Капитан покрепче ухватился за древко и рывком вытащил копье из спины. Звук получился противным, чавкающим. Осипов не глядя отдал копье стоявшему рядом сотруднику.
– На-ка. Подержи.
Покойник лежал на животе, поджав руки под себя. Аккуратно взяв покойника за плечо, капитан перевернул его на спину, и из окоченевших рук выпал небольшой сверток. Что-то серое, скатанное в рулон.
– Оп-па! Что это тут у нас такое?
Капитан поднял сверток, выпрямился и развернул его.
– Тьфу! Стогов! Твою мать! Ну-ка иди сюда!
Сверток оказался целиком, без единого разреза снятой человеческой кожей. Сплошь разукрашенной странными татуировками. Ноги, гениталии, живот, плечи – не хватало лишь головы. А так вполне годная к употреблению человеческая кожа. Если потеряешь где-то свою, можно влезть внутрь и дальше ходить в этой.
– Что это вообще такое?
Стогов забрал кожу из рук ежащегося от омерзения капитана, свернул ее пополам и положил на пол, рядом с покойником.
– Чего ты верещишь? Это «афалу-Туи-Тонга». Боевой трофей полинезийских вождей. Лет двести тому назад на островах Тихого океана мужчины доказывали свою доблесть тем, что без единого разреза снимали с врагов кожу. Особым ножом отсекали голову, а потом брали вот так и выворачивали поверженного противника, как чулок.
Он повернулся к аспиранту:
– Я, кстати, не знал, что в ваших коллекциях есть столь ценный экспонат.
– Я тоже не знал. Я уже рассказывал вашему коллеге, что только-только начал инвентаризировать экспонаты.
Капитан последний раз посмотрел на лежащий на полу безголовый труп, перевел взгляд на лежащую рядом кожу (тоже без головы) и, наконец, спросил:
– А эта штука… эта ваша кожа… Она ценная? Стоило ради нее ночью влезать в музей?
Аспирант только пожал плечами:
– Не думаю, что очень ценная. То есть, может, для знатоков это и представляет какой-то интерес. Но по большому счету: ну, куда вы денете украденную из музея человеческую кожу в татуировках?
Осипову ужасно не хотелось этого делать, но он все-таки сел на корточки и еще раз внимательно все осмотрел. В рапорте майору нужно было что-то писать. Писать пока было нечего. Поэтому он развернул кожу на полу и попытался разглядеть в ней хоть что-нибудь необычное… или пусть не необычное, а такое, чтобы написать потом в рапорте. На ощупь кожа казалось хорошо выделанной и даже немного шелковистой. Ногти на руках и ногах почти осыпались от старости, но кое-где еще сохранились. Волос в паху было совсем чуть-чуть, а под мышками не было вовсе. Черт его знает, что тут можно считать «необычным». Осипов порассматривал татуировки на предплечьях: будто несколько солнышек, в этаких причудливых завихрениях. Узор был очень красивый, но в расследовании дела вряд ли мог оказаться полезным.
Он поднял глаза на Стогова. Тот как раз спрашивал у аспиранта:
– А Ростислав Васильевич, значит, умер?
– Да. Уже пару месяцев как.
– Дома?
– В больнице. Сотрудники нашего отдела пытались его навещать. Но он все равно умер очень одиноким человеком.
Стогов машинально полез в карман за сигаретами, вспомнил, что тут не курят, и убрал сигареты обратно. Кивнув аспиранту («Извините!»), он взял Осипова за локоть, отвел в сторонку («Можно тебя на минутку, товарищ капитан?») и, наклонившись к самому его уху, сказал, что, как ему кажется, ловить тут больше нечего.
– И?
– Майора-то все равно нет.
– И?
– Хорош дурака-то включать. Не пора ли нам уже отсюда выдвигаться, а?
Капитан покусал верхнюю губу.
– А этот? – кивнул он в сторону аспиранта.
– Ну, сам смотри. Я, пожалуй, пойду.
Капитан поглядел в сторону окна. Желтые листья, бьющиеся в стекло капли. Черт его побери, этого Стогова.
– Скажите, а вы пьете алкоголь? – в лоб поинтересовался он у аспиранта.
Тот если и удивился, то не сильно. Ответил, по крайней мере, тоже прямо:
– К чему скрывать? Пью.
– Может, совместим приятное с полезным?
На то, чтобы решиться, аспиранту потребовалось буквально мгновение.
– Ну хорошо. Пойдемте. Тут буквально за углом есть очень приятный бар.
3Идти аспирант предложил не по набережной, а через садик: так быстрее. В садике под деревьями все еще галдели вымокшие насквозь пьяницы. Вокруг скамейки, на которой они сидели, были набросаны пустые бутылки. Аспирант кинул взгляд в их сторону и поморщился:
– Не обращайте внимания. В центре города скамеек мало. Так что тут постоянно кто-то пьет. Мы, по крайней мере, внимания не обращаем.
Бар, как и обещано, оказался в двух шагах. Был он именно таким, каким положено быть бару в осеннем Петербурге: небольшим, явно недорогим, почти пустым, жарко натопленным и с улыбчивыми официантками.
