Светлана Алешина - Странница в ночи
— Мы его поймаем. Но пока постарайтесь быть осторожнее.
Оля понимала, что он ничем не может ей помочь — не приставят же к ней наряд милиции для охраны?
Она кивнула, провожая взглядом его долговязую фигуру. Ей почти не было страшно, но и есть тоже уже совсем не хотелось. Оля пошла в сторону своего дома, справедливо опасаясь подъезда. Ей даже пришла в голову мысль позвонить папе и попросить его ее встретить. Или догнать этого милиционера, чтобы он хотя бы проводил ее домой.
Но она и так причинила сегодня много хлопот. И потом — она же не маленькая, черт побери!
Не дойдя нескольких шагов до подъезда, Оля почувствовала, как кто-то дотронулся до ее руки, обернулась и застыла.
Вокруг никого не было — как назло. А он сдавил ее запястье железными пальцами и смотрел на нее холодными глазами.
Оля попыталась крикнуть, но незнакомец перехватил инициативу, резко зажав ее рот отвратительно пахнущей ладонью.
— Молчи, дура! — пробормотал он.
Грубые руки впихнули Олю в машину. Глаза ей завязали.
— Только не убивайте меня, — попросила девочка, — пожалуйста…
Ответа не последовало. Машина несла Олю прочь от дома, в неизвестность. В страшную неизвестность.
Глава 7
Известие о смерти Татьяны Лариков почему-то воспринял довольно спокойно. Он и сам удивлялся своей реакции, узнав о трагической гибели той, которую только что собирался возвести на пьедестал «вечной любви».
«Наверное, это просто привычка. Я привык встречаться лицом к лицу с насильственной смертью — хотя, собственно, к этому кошмару до конца привыкнуть не удается никому…»
Философские вопросы, как убедился Лариков на собственном опыте, только мешают работе, равно как и чрезмерная чувствительность.
Вспомнив про такое понятие, как чувствительность, Лариков вспомнил и обо мне — правда, черт его знает почему.
— Ну, и где же Александра?
Именно эту фразу я услышала, входя в комнату с безмятежной улыбкой.
— Александра здесь, — сообщила я, несколько удивленная их постными лицами. Виктор Сергеевич сидел, опустив голову, и пристально рассматривал узор на нашем стареньком пыльном паласе, а мой драгоценный босс напоминал только что вытащенного утопленника.
— А что тут у вас случилось? — заинтересовалась я, еще не подозревающая о том, как быстро господь ответил на мою горячую молитву о том, чтобы я не умерла от скуки, расследуя элементарное дело о наследстве, и, главное, каким способом!
— Убита Татьяна Дорофеева.
Я не сразу сообразила, кто такая Татьяна Дорофеева и какое она к нам возымела отношение, а когда я поняла, что это фамилия одной из возможных наследниц, присвистнула огорченно и брякнула:
— Ничего себе заварушка у вас! То есть получается, что этот Баринов ничего не придумал? И покушения эти имели место?
— Еще как, — выдохнул Виктор. — По описаниям девочки-свидетельницы, парень, убивший Татьяну Витальевну, был одет именно так, как и тот, который покушался на Владимира Баринова.
— Какой во всем этом смысл? — продолжала недоумевать я. — Ну ладно, Баринов… А при чем тут Татьяна? Тогда надо уж было убить ее сына, если мы имеем дело с неведомым кандидатом на обладание сокровищами Шлендорфа. Татьяна-то вообще здесь ни при чем…
— А ты видела завещание? — иронически осведомился Лариков.
— А ты? — обиделась я.
— Сдается мне, его никто не видел, — горько воскликнул Виктор Сергеевич. — Интересно, было ли оно вообще?
— Было, потому что книги в квартире Володи были переставлены. Значит, они там нашли то, что искали. И кто-то его наверняка видел, возможно, очень хорошо.
— А зачем тогда бесчинствовать? — поинтересовался Лариков, заинтригованный моими размышлениями вслух. — Просто уничтожить нельзя?
— А он уверен, что копии этого завещания нет? Я лично в этом тоже не уверена… Значит, бедняге осталось только избавляться от конкурентов. Вообще-то я бы проверила, какие личности в последние два месяца приобрели международные паспорта…
— Он не может претендовать на то, что ему не принадлежит! — остановил мои домыслы Виктор Сергеевич. — Состоянием Шлендорфа может завладеть только человек с фамилией Баринов или Шлендорф. Если нет завещания, подтверждающего права наследования другим человеком. Ты же не станешь подозревать Володю Баринова в убийстве собственной бабушки, а Никиту — в убийстве матери?
— Нет, не стану. Никиту я не видела, а Володя показался мне слишком нерешительным для такого рода деяний… Кроме того, если предположить, что Антонину Ивановну еще был какой-то резон убивать и сделано это было куда более завуалированно, то какой смысл был избавляться от Татьяны, которая не могла ни на что рассчитывать?
Я сегодня имела честь беседовать с вдовой Петра Шлендорфа и выяснила, что у этого самого Шлендорфа не было детей, а сам он уже давно помер от злоупотребления спиртным. Саму же Нину Ивановну я подозревать отказываюсь по причине полной неосведомленности в вопросе наследования и неспособности к кровопролитиям. Да и под описание этого вашего парня в «титанике» она никоим образом не подходит — женщина культурная, пожилая и в дурацких майках не разгуливает. Единственное, что я могу предположить…
«Я могу предположить…»
Но предположить-то я могу, а как проверить?
Мысль заставила меня вскочить и повторить это вслух:
— Да, предположить я могу, но проверить?!
— Что? — обернулись они ко мне, и этот вопрос прозвучал у них в унисон.
— Так, мелькнула одна слабенькая догадочка, даже и не догадка, а скорее версия, требующая проверки и тщательного рассмотрения. Но сначала я поведаю вам то, что я узнала о Шлендорфе и Баринове.
Я рассказала им все, делала это очень подробно, немного гордясь собой. Закончила я словами:
— И мне почему-то кажется, что Потырин знал о наследстве, — то есть у него мелькнула подобная фраза в разговоре с дочерью, только тогда это наследством еще не было, потому что Вильгельм Шлендорф был жив, но вот какие планы вынашивал Потырин, не знаю. Надо будет мне поговорить с Людкой, она это может знать получше меня. Не было ли у Потырина попыток съехать за кордон? Нине Ивановне он о таковых планах не говорил ничего, но если пошарить в архивах, возможно, что-то обнаружим. И вот еще что мне непонятно — судя по свидетельствам очевидцев, так сказать, преступлений, этот парень просто дня прожить не может без майки «Титаник»! У него это как смокинг или представительский пиджак. Если предположить, что он стоит за всеми этими преступлениями, тогда почему это я не была удостоена великой чести лицезреть его именно в этой майке? Уж на все сто процентов два гамадрила в масках напрочь связаны с «Шлендорфами» всех мастей и рангов, а я точно помню, что среди моих гостей никого в подобной майке не было!
Они предпочли молчать. А я продолжала:
— Второе — эти хмыри прекрасно знали, что у тебя, Ларчик, есть пресловутая розовая папка. Заметь — я не знала, а они? Ты же объявление не давал! И в конце концов — почему их было двое?! Куда второй потом исчез? Его убил напарник?
Мои слушатели содрогнулись от подобного моего «зверского» предположения.
— Ну, и что ты предлагаешь?
— Ни-че-го. Я думаю, Ларчик, понимаешь? Вот когда я все это обдумаю, я предложу что-нибудь. А пока… Надежда только на Людку и ее архив. Чует мое сердце, собака зарыта именно в далеком прошлом. «Но где снега былых времен», одним словом!
— А что это за Людка у тебя такая? — поинтересовался Лариков.
— Однокурсница. Она работает как раз в этом самом университетском архиве и, если склонить ее к должностному преступлению, будет рада нам помочь.
В том, что мне удастся ее склонить к преступлению, особенно должностного характера, я не сомневалась — Людка по натуре была барышней авантюрной. Осталось дело за малым — найти ее, но вот это уже было сложнее, учитывая летнее время. Без Людки же я не стала бы рисковать — во-первых, потому, что рыться в архивах я не люблю, а во-вторых, я вообще не думаю, что найду там что-то без ее участия. Скорее всего, у меня от обилия бумажек заболит голова раньше, чем я переберу несколько листочков.
— Ладно, попытаюсь ее найти, — махнула я рукой. — Может быть, тогда я выясню что-то и о загадочной личности Потырина. И как это я сразу не подумала про архив?
Впрочем, в последнее время у меня сложилось стойкое убеждение, что в этой компании думаю только я. Лариков пребывает в нирване, Виктор Сергеевич — в растерянности, и только Александра Сергеевна Данич мыслит, мыслит и скоро неизвестно до чего домыслится!
Они переглянулись, и Ларчик нахально заявил:
— Слушай, а в ее рассуждениях есть крупица здравого смысла! Я и сам не могу понять, почему этот «титанист» убил Татьяну?
Я подавила обиду — пусть продолжают относиться ко мне снисходительно. Ах, маленькая девочка! Ах, что она может!
