Марина Серова - Огуречный рай
— Вообще-то да, — улыбнулась я.
— А вы не из милиции случайно?
— Нет. Я не из милиции.
— А почему же вам про Нину Еремеевну поговорить с совершенно незнакомым человеком вдруг захотелось?
— Знаете, Виктор Иванович, мы с вами в чем-то очень похожи. Я ведь жутко любознательная.
Это безумно понравилось Виктору Ивановичу. Он заулыбался и спросил:
— Неужели из простого любопытства вы на бренди разорились?
— Вообще-то всегда приятно пообщаться с таким человеком, как вы.
Виктор Иванович просто расцвел.
— Но я буду до конца честной с вами: я частный детектив.
Мое признание не привело его в восторг, поэтому я поспешно сказала:
— Вы не думайте, о нашем разговоре ни одна живая душа не узнает. Я ведь и ввязалась в это исключительно из любопытства. Правда!
При этом я одарила его такой улыбкой, перед которой, по моим расчетам, не смог бы устоять ни один мужчина.
— Ну, ладно. Поверим на слово.
Наверное, мысль о бренди все-таки грела его душу.
Виктор Иванович провел меня в комнату. В ней, кроме дивана, двух кресел и журнального столика, пожалуй, ничего и не было. А вот к электронике Виктор Иванович питал, похоже, особую любовь: японский телевизор, видеомагнитофон… На этом фоне странно выглядели старенький многоканальный радиоприемник, который стоял на журнальном столике. В дальнем углу комнаты за ширмой помещалась маленькая мастерская с лампами дневного света. Видимо, хозяин увлекался радиотехникой.
— Вы пока посидите в кресле. У меня по распорядку разминочка небольшая.
Эта самая «небольшая» разминочка заняла целых полчаса. И, что самое интересное, такой вид гимнастики мне был абсолютно не знаком. Суть ее состояла в том, что этот странный господин сидел неподвижно в позе лотоса и только руками разводил. Как потом выяснилось, он таким вот образом загребал совершенно ничейную космическую энергию, которой, по его словам, во Вселенной пруд пруди.
Я все это время обозревала обстановку да прессу, лежавшую на журнальном столике, изучала.
За поглощением космической энергии последовал контрастный душ, без которого Виктор Иванович, по его собственным словам, просто жить не мог. Это заняло ровно пятнадцать минут.
Надо было хоть как-то развлечься. Телевизор включить в отсутствие хозяина я не решилась, поэтому принялась крутить тумблер допотопного радиоприемника, позаботившись, чтобы звук был едва слышен.
И тут я просто обалдела…
— Оксаночка, твоей бабушке бы совсем не понравилось, что ты не готовишься. Тебе же скоро экзамены сдавать!
— Ой, теть Вер, да сдам я эти дебильные экзамены. Не волнуйся.
— Ну, не знаю. В наше время поступить куда-нибудь так тяжело, а ты лентяйничаешь.
Я поспешила выключить радиоприемник, опасаясь, что Виктор Иванович услышит. Это мне было совсем ни к чему.
«Отпад, — подумала я, — он еще и подслушивает! Вот бы жильцы порадовались, если бы узнали! Но нельзя показывать виду, что мне это известно. Во всяком случае, пока».
Я взяла газетку, которая валялась рядом с приемничком.
Бодренький Виктор Иванович с мокрой шевелюрой вышел из душа, напевая какой-то современный мотивчик, и включил фен. Волосы он сушил тоже четверть часа. И не просто сушил, а тщательно укладывал.
Я молча ждала. Каждый сходит с ума по-своему, как считает нужным или как ему удобнее.
Трудно было только удержаться от смеха, глядя на все эти чудачества, и не взбеситься от такой бездарной потери времени.
Но одно я знала наверняка: обидеть Виктора Ивановича мне никак нельзя. И выводить его, голубчика, на чистую воду вообще надо чрезвычайно осторожно. Совсем не простой субчик.
Наконец все ритуалы были выполнены, и он пригласил меня в кухню, чтобы помянуть старушку.
* * *— Ну, Татьяна Александровна, рассказывайте, что вас ко мне привело. Я вообще-то редко пью днем. У меня, знаете ли, очень строгий режим. Абсолютно все я стараюсь делать по часам. Это продлевает жизнь. Вот вы, к примеру, знаете, как правильно душ принимать?
Вообще-то я, по наивности, всегда считала, что душ принимать умею. Оказалось, я в этом деле сущий профан.
— Надо…
Виктор Иванович с воодушевлением принялся мне объяснять, сколько секунд надо держать под душем левую пятку, сколько правую, с какой из них целесообразнее начинать. И так со всеми частями тела.
У меня крыша поехала.
— Так это еще запомнить надо!
— Это несложно запомнить. Со временем само по себе придет.
— И вы что же, время, что ли, засекаете?
— А ка-ак же! Обязательно. Кладу часы на полочку и поглядываю. Правда, у меня уже как бы внутренние часы работают.
Это он произнес очень гордо.
— Да, так вот: хоть днем я редко пью, но вам почему-то не могу отказать. Интуиция мне подсказывает, что мы с вами — родственные души.
— Очень приятно это слышать от вас, — улыбнулась я и… не удержалась, съязвила:
— Виктор Иванович, вы когда свое стотридцатилетие отмечать будете, помяните мою грешную душу.
Сказав это, я сразу прикусила язык, но он, к счастью, отнесся к моим словам довольно спокойно, только с мягкой улыбкой произнес:
— Все под богом ходим. Но, если вы не будете относиться к своему здоровью с должным вниманием, а со мной не произойдет какого-нибудь трагического случая, то так и быть, выпью.
Радушный хозяин достал рюмочки, поставил их на стол. Извлек из холодильника яблоки, тщательно помыл их, потом еще обдал крутым кипятком.
Я с любопытством наблюдала и тихо удивлялась: сама я никогда так не делаю.
Не сразу, а после первой рюмочки, принятой, как положено, за знакомство, на столе появились колбаса и хлеб.
Я мучительно раздумывала, как вызвать его на откровенность. И решила, что лучшее средство для этого, безусловно, подхалимаж. Мелкий.
— Вы знаете, Виктор Иванович, я на поминках понаблюдала немного за вами и решила, что мне без вас просто не обойтись. Уж очень вы проницательны. — Я отхлебнула чуть-чуть из микроскопической рюмочки.
У него от удовольствия аж щеки зарделись.
— Это вы верно заметили. Уж такой я человек, все стараюсь замечать. Думаю — вдруг пригодится.
— Ну неужели. Само собой. Никто ведь, кроме вас, и не заметил ни разу, что Нина Еремеевна носила эту подозрительную сумку.
— Господи, Танечка, вы разве не знаете, что сейчас люди дальше своего носа не видят? И видеть не хотят. — Он вновь наполнил рюмки. — А мне вот стало интересно: для чего? для кого? Ведь сумку-то она в другой дом носила. Вот ведь как. А родственников у нее, кроме внучки и сына-алкаша, нет.
— Мне это тоже интересно. И почему в такое позднее время? Правда? Ведь другие старушки в такой час из дому носа не высунут. Я, к примеру, в это время спокойно могу проветривать одежду, прогуливаясь в ней вокруг дома. И точно знаю, что никто об этом не узнает. У меня нет балкона, как и у вас, — соврала я. — Ну, это так, к слову.
— А вы тоже так делаете, Танечка?
— Как так?
— Ну, насчет одежды?
— А что тут особенного?
— Я вас еще больше зауважал, Танечка. Вы совершенно неординарная женщина.
Он совершенно отвлекся от интересующей меня темы и понес пургу про свой гардероб, который ценил невероятно высоко. Да, таких уникумов я еще не встречала. Упасть, не встать.
— Господи, — счастливо улыбаясь, говорил уже изрядно захмелевший Виктор Иванович, — я и не думал, что когда-нибудь найду в этом вопросе единомышленника. На днях штопаю куртку из болоньи — очень приличная куртка, ей всего-то лет двадцать пять. Если бы ее мыши в гараже не прогрызли, она бы мне послужила еще лет тридцать верой и правдой. Так вот, штопаю я ее, а тут приходит один мой старый знакомый. Удивился и говорит мне: «Да выкинь ты ее, Витек, я тебе такую же дам, только новее». — Виктор Иванович тщательно прожевал колбасу. Потом продолжил задумчиво: — Я ему и сказал, что у меня тоже есть приличные вещи. Только я совсем не собираюсь их таскать повсюду. Не по магазинам же в них бегать. В грязных очередях тереться. Правда?
Я кивнула.
— А у меня, Танечка, знаете, есть такое шикарное пальто с каракулевым воротником, ну как раньше кагэбэшники носили, знаете? Или обкомовские работники.
Я, тихо вздохнув, опять кивнула.
— Хоро-ошее пальто. И шапка такая же. Раньше, знаете ли, умели вещи делать! А он мне говорит: «Так и носи. А то моль съест». Я, конечно, умолчал о том, что раз в неделю проветриваю вещи, гуляя в них. Разве ж он поймет? Только на смех подымет. Я это ото всех скрываю. Вам вот только и рассказал. Когда я пальто с шапкой проветривал, я и видел Нину Еремеевну с этой сумкой. Вот так.
Он замолчал, разглядывая рюмку с янтарным напитком.
Я постаралась сдержать вздох облегчения.
— Не знаю, что она туда носила, подъезд темный, без единой лампочки.
— Тоже в вашем доме?
