Марина Серова - Сияние алчных глаз
Врач быстро оглянулся на двери морга, будто разлука с ним была для него невыносима, и произнес негромко:
— Мне сказали, что у вас будут более убедительные аргументы…
Я немедленно раскрыла сумочку. Строго взглянув на пятидесятидолларовую купюру, патолого-анатом с неохотой опустил ее в карман.
— Вас что-то смущает? — улыбнулась я. — Или аргумент слабоват?
— Что вас интересует? — брякнул врач.
— Вы вскрывали тело Аникина? — спросила я.
Он молча кивнул.
— Что вы можете сказать о его смерти? Он действительно погиб от поражения электротоком?
Врач опять кивнул. Я внимательно посмотрела ему в глаза и пояснила:
— Может быть, вы, дорогой доктор, гребете деньги лопатой — не знаю. Но мне пятьдесят долларов представляются чрезмерной платой за пару кивков, даже с учетом того, что вам пришлось дойти до машины на своих двоих…
— Вы хотите знать, погиб ли он под забором Караваева? — резко заговорил врач. — Я вас правильно понял? Так вот вам мое мнение — это очень сомнительный вариант. Собственно, все это я изложил в заключении… Не знаю, в какой степени следствие воспользуется моими выводами, но я ничего не придумывал.
— И что же конкретно вы не придумывали? — настойчиво сказала я.
— Собственно, я выразился достаточно ясно, — капризно ответил эксперт. — Все это относится к материалам следствия. Я не имею права…
— Ну, вот вам еще аргумент! — сказала я, повторяя маневр с сумочкой. — Но, учтите, это последний! В конце концов, чем вы рискуете?
— Здесь вопрос принципа, — заявил врач, пряча деньги в карман. — В любом случае, я вас в глаза не видел… Итак, чтобы вы знали: смерть наступила от остановки сердца, вызванной воздействием неоднократного электрического разряда большой мощности и напряжения — не менее трехсот восьмидесяти вольт. Я на такие штуки насмотрелся, можете мне поверить. Электрометки, то есть специфические поражения кожи в местах контакта с током, располагаются на задней поверхности шеи, на тыльной поверхности кистей и на ладонной поверхности правой кисти. Согласитесь, немного странно — ведь не спиной же человек лезет через забор! Но, по моему мнению, погибший даже в глаза не видел того забора. К тому времени, когда его нашли, он был мертв по крайней мере сутки. При этом — никаких признаков падения с трехметровой высоты. Зато на запястьях отмечаются характерные потертости, и я считаю, что они вызваны тем, что человек какое-то время провел в наручниках…
— Вы все это изложили в своем заключении? — перебила я его.
— Разумеется! — категорически заявил врач.
— А если бы некие влиятельные и щедрые люди попросили вас переписать заключение? — поинтересовалась я.
— На этот вопрос я тоже должен отвечать? — враждебно произнес он. — Кажется, за свою сотню вы получили достаточно…
— Вполне! — согласно кивнула я. — Большое вам спасибо. А последний вопрос я задала просто из сочувствия. Меня не интересует ваш ответ. Только послушайтесь доброго совета — ничего не переписывайте! Потому что это может обойтись вам гораздо дороже, чем вы думаете!
Врач неприязненно взглянул на меня, щелкнул дверцей и молча выбрался из машины. Борзой, видимо, ждал от него каких-то слов, но судмедэксперт уже шагал прочь, демонстрируя полную от нас независимость.
— Ну что, удачно побеседовали? — поинтересовался Борзой, плюхаясь на сиденье.
— Да. Теперь я уверена, что Аникина убили — вероятно, применив для этого электрошокер, — совсем в другом месте.
— Подумаешь! — фыркнул Борзой, поворачивая ключ в замке зажигания. — Я догадывался об этом с самого начала.
— Вы догадывались, Дима, — ответила я, — и я догадывалась. И этот врач тоже. А вот интересно, догадывается ли об этом следователь Костров?
Борзой тронул «Запорожец» с места и вывел его с территории морга. Сворачивая на оживленную улицу, он проговорил вскользь:
— Уж не собираетесь ли вы, Оленька, спросить об этом самого Кострова?
— Непременно, — откликнулась я. — Но не сейчас, а чуть-чуть погодя… Скажите, Дима, а прокурор — тоже верный мэру Гудкову человек?
— Обязательно! — кивнул Борзой.
— Но есть же кто-то в этих структурах порядочный? — спросила я. — Со своим мнением? Или все послушны, как овцы?
— Разумеется, есть! — ответил Борзой. — Куда им деться? Только, знаете, против начальства не попрешь. Особенно в маленьком городе. Выгонят с работы — куда пойдешь? А тут жена, дети, их кормить надо… Хорошо, меня бог миловал…
— И вы можете назвать их — людей со своим мнением? — уточнила я. — Чтобы было на кого опереться в крайнем случае…
Борзой насмешливо посмотрел на меня:
— Я-то, пожалуй, назову. А вдруг они это мнение поменяли? Нет уж, моя золотая, если тебе нравится рисковать своей шкурой, то не жди, что кто-то будет тебе аплодировать. Я предпочитаю верить в денежный интерес. Так оно надежнее. Не наделаешь больших ошибок.
Глава 6
Любовь Старицкая, хозяйка приозерского водочного завода и сети фирменных магазинов, вернулась домой, когда над городом уже сгустились сумерки.
Дом ее, старинный двухэтажный особнячок в тихом переулке, переоборудованный внутри соответственно требованиям сегодняшнего дня, был погружен в темноту. Немного смещенный в глубину квартала, он был окружен снежной белизной. Темнела только асфальтовая дорожка, ведущая к воротам подземного гаража.
Любовь Ивановна объехала здание, с помощью пульта открыла гараж, внутри автоматически вспыхнул свет. Она завела в гараж свой новенький «Опель» и выключила мотор. Не выходя из автомобиля, вытащила из «бардачка» пачку сигарет с ментолом и устало щелкнула зажигалкой.
Старицкая чувствовала себя вымотанной и разочарованной. В последнее время Любовь Ивановну перестала радовать жизнь. Ей начинало казаться, что судьба обделила ее и обрекла на медленное увядание в этом грязном, убогом городе, где на сто верст вокруг не встретишь культурного человека, и никакие евроремонты не могут скрыть скотского провинциального житья-бытья.
Старицкой не раз доводилось бывать за рубежом — и легкая, солнечная жизнь в райских уголках земли потрясла ее. Она нисколько не походила на крысиную возню, в которой принимали участие и она сама среди унылых снежных равнин, и другие, грубые, движимые почти животными инстинктами, люди.
В принципе Любовь Ивановна подумывала о том, что было бы хорошо перебраться навсегда куда — нибудь на Кипр, например, или в Италию. Но дальше мечтаний дело не шло — слишком цепко держал ее этот город, слишком зависела она от окружавших ее людей. И разрыв с ними смертельно опасен.
Приходилось терпеть и искать отдохновения подручными средствами. С некоторых пор, например, Любовь Ивановна пристрастилась к сухому мартини, ставшему для нее палочкой-выручалочкой. Только приняв бутылку этого лекарства, Старицкая могла более-менее примириться с жизнью. Продукцию собственного завода она не жаловала.
Вот и сейчас ей нестерпимо хотелось выпить. Но она не торопилась и медленно докуривала сигарету, лениво предвкушая, как через несколько минут поднимется наверх, не зажигая света, откроет дверцу бара и нальет в бокал первую порцию прозрачного ледяного вина…
В гараже было тихо. Из-под невысоких сводов падал рассеянный свет плафонов, блики которого играли на белоснежной поверхности «Опеля» и на выпуклых частях черного «Мерседеса», которым Любовь Ивановна очень гордилась, но редко пользовалась.
Прислуга, убиравшая в доме, уже ушла, и дом был совершенно пуст. Сознание этого вызывало у Старицкой странное ощущение удовлетворения и тоски одновременно. Ей хотелось покоя и не хотелось никого видеть, но в то же время сердце ее разрывалось от одиночества, которое не мог заполнить никакой мужчина. Ну или почти никакой. Может быть, причиной тому был возраст. Любовь Ивановна подошла уже к опасному рубежу, когда все труднее убеждать себя, что лучшее еще впереди.
Она печально вздохнула и раздавила в пепельнице сигарету. С легким щелчком открыла дверцу и выбралась из автомобиля. Придерживая полу шубы, мех которой отливал живым серебром, она направилась к внутренней двери, ведущей в покои дома.
Привычным движением отперла замок, выключила в гараже свет, поднялась по ступенькам и, как было задумано, в таинственном полумраке вошла в свое жилище.
Сбросив на ходу шубу, она миновала наполненную призрачным снежным светом гостиную, взбежала по лестнице на второй этаж и открыла дверь кабинета. Оттуда с холодной бутылкой и бокалом в руках она перебралась в спальню и остановилась у окна.
Отсюда была хорошо видна тихая улица, засыпанная снегом. В лучах вечерних фонарей снег светился голубоватым обволакивающим сиянием. Неожиданно Любовь Ивановна вспомнила, что не за горами Новый год, и удивилась, что ни разу не вспомнила об этом раньше. Может быть, причина была в том, что нынешняя зима не баловала снегом, а может быть, приятное тепло, разлившееся в груди после выпитого бокала, породило ощущение уюта и предвкушения чего-то необыкновенного?
