Анатолий Безуглов - Трудный поединок
Валериан Ипатьевич долго и молча смотрел в окно. Там на ветках блестел снег, чуть розовеющий от раннего зимнего заката.
– Вы разглядели этого мужчину? – спросил Гольст.
– Нет. Говорю же, только шляпу запомнил… И, признаюсь, я не поверил насчет курорта. Думаю, может, в гостиницу. Или на дачу… Перебесится, вернется… Как я провел ночь, не помню. Ходил из угла в угол. Утром пошел на работу. Весь день – как на иголках. Вернулся – нету. Выходит, думаю, серьезно… А когда прошло еще некоторое время, я понял окончательно, что остался один. И растерялся. Как жить дальше? Самому готовить, стирать, убирать квартиру? У себя в комнате еще ничего. А в ванной, туалете?– Дунайский вдруг как бы спохватился: – Вы, наверное, думаете: только что говорил о любви, а тут – проза. Да-да, дорогой Георгий Робертович, когда я нос к носу столкнулся с бытом, это очень огорчило меня…
Вам не приходилось вдруг стать холостяком? – неожиданно спросил судебный врач и сам ответил: – Не пожелаю, честное слово!… Но быт бытом, а чувствую – люблю. Все еще люблю. Потом…– Он немного замялся.– Да что греха таить, мы люди взрослые… Физиология. Она свое берет. По своей натуре я однолюб и вообще терпеть не могу мимолетные связи… Прошел месяц. Я помимо переживаний стал беспокоиться. Просто по-человечески. На мои письма все ее знакомые и родственники отвечали, что Нина никому не пишет и ни у кого не объявлялась… Тамара, ее сестра, по моей просьбе связалась с подругами Нины и матерью. Результат был тот же. Тогда я встревожился не на шутку. И двадцать девятого августа заявил в МУР. И все время интересовался, как идут поиски. Увы…– Он развел руками.– Дальнейшее, видимо, вам известно. Ее следов нет и по сей день…
– А раньше, до двадцать девятого августа, вы делились с кем-нибудь из своих коллег по службе?
– Я уже сказал: стыдно было признаваться. Но уж когда почувствовал, что дальше ждать нечего, подал заявление в МУР официально, двадцать девятого августа,– повторил он дату.– Даже ее фотографии представил, чтобы облегчить розыск.
– Ясно,– кивнул следователь.– Вы-то сами собирались расторгнуть с женой брак?
– Нет. Вернее, мысли, конечно, возникали иногда. После ссор. Но чтобы серьезно…
– Так с кем она, по вашему мнению, уехала?
– Я думал, с Хруминым. Но потом узнал, что Игорь Иванович был в это время на Памире, даже в какую-то беду попал в горах. Потом у меня возникла мысль: может, с Бориным?– Дунайский пожал плечами.– И того как-то встретил на улице Горького… А теперь даже не знаю, кто мог ее увезти. По-моему, насчет секретаря французского посольства – чушь! А впрочем…
– Какие вещи взяла с собой Нина?
– Я уже указывал.
– Повторите, пожалуйста, еще,– спокойно попросил Гольст.
– Да разве сейчас все вспомнишь?
– Попробуйте.
– Деньги, значит. Денег – четыре тысячи. Облигации на сумму три тысячи… Мои золотые часы,– перечислял Дунайский, загибая пальцы.– Свое зимнее пальто…
– Может, вы изложите на бумаге? – спросил следователь.
Дунайский бросил на Гольста, как ему показалось, подозрительный взгляд.
– Да я лучше так, на память…
– Пожалуйста, вот вам ручка, вот листок,– решительно сказал Георгий Робертович.
Бумагу Дунайский взял, а из кармана кителя извлек авторучку. Через некоторое время он протянул список следователю. Гольст внимательно ознакомился с ним. Были перечислены все личные вещи Амировой – зимнее и демисезонное пальто, платья, кофточки, юбки, блузки, обувь, нижнее белье. Фигурировали также скатерть, хрустальная ваза, серебряные ложки и вилки.
– В чем она увезла вещи? – спросил Гольст.
– В чемодане.
– Каком?
– В нашем. Ну, таком, фибровом…
«Ну и ну,– подумал Георгий Робертович,– какой же величины должен быть чемодан, чтобы поместить все это?»
– Большой чемодан-то? – как бы невзначай спросил Гольст.
– Да нет,– ответил Дунайский. И вдруг его глаза забегали. Кажется, он почувствовал ловушку.
– А точнее? – настаивал следователь.– Покажите: такой, такой или такой? – отмерял на столе руками Гольст.
– Какое это имеет значение? – раздраженно сказал Дунайский.– Не помню точно.
– Свой чемодан запамятовали?
Дунайский сузил глаза и с вызовом произнес:
– На каком основании вы допрашиваете меня в таком тоне? Словно подозреваете в чем-то!
– Подозреваю,– спокойно сказал Гольст и добавил:– В убийстве жены.
Дунайский вскочил, словно его подкинуло пружиной.
– Это чудовищно! Абсурд! Вздор! Да еще клевета!– гневно бросал он в лицо следователю.– Вы, значит, думаете, что она убита?! – гремел он.
– Конечно,– невозмутимо продолжал следователь.– И по-моему, убита вами!
Дунайский некоторое время с ненавистью смотрел в глаза Гольста, вцепившись в спинку стула так, что побелели костяшки, потом выдохнул:
– Так где же части ее трупа? Где?! Я вас спрашиваю, где?
И тут уже не выдержал Гольст.
– Сядьте! – повысил он голос.– Сейчас же сядьте!
Этот окрик следователь позволил себе для того, чтобы охладить Дунайского, который в порыве гнева даже не заметил, что выдал себя с головой.
– Сядьте,– в третий раз и уже спокойно повторил Георгий Робертович.– Части ее трупа вы разбросали по линии Северной железной дороги… На Яузе, в Богородском лесу, в Болшеве…
– Но почему я? Почему? И кто дал вам право утверждать это? – резко и зло бросил Дунайский.
– Вы сами.
– Когда?
– Да только что…
– Я?! – задохнулся от возмущения Дунайский.– Каким это образом?!
– Потому что вы спросили, где части трупа… Поняли? Части! – отчетливо выговаривая каждое слово, хладнокровно произнес Гольст.– А о том, что труп расчленен, мог знать только тот, кто сам… И если я до последней минуты сомневался, то теперь уверен: Нина Амирова убита вами! И никем другим!
– Я не говорил о частях трупа! – снова вскочил Дунайский.– Это ложь! Наглая ложь! – возмущался он, брызгая слюной.– Передергиваете, товарищ Гольст! Самым постыдным образом! Но я не лыком шит! Стреляный воробей, на мякине не проведешь… Нет, ваши штучки не застали меня врасплох! Я не позволю! Не по-зво-лю! Найду на вас управу! Дойду до… до… до…– он лихорадочно подыскивал слова,– до самого товарища Сталина!
Георгий Робертович дал Дунайскому выговориться. Он понимал: тот прекрасно сознавал, что совершил роковую ошибку, заявив о частях трупа. Поэтому и бесится. Простить себе не может.
– И, будьте уверены, я добьюсь! Я буду писать, буду жаловаться! – выкрикнул Дунайский, плюхаясь на стул. Он видел, что на следователя его угрозы не произвели никакого впечатления, и все же добавил: – У меня есть друзья, которые меня не оставят.
– Жалуйтесь,– сказал Гольст ровным голосом, когда Дунайский замолк.– Это ваше право. И право ваших друзей… А пока прошу подписать протокол допроса.
– Не буду! – зло бросил Дунайский.– Что я, дурак? Вы там наплели черт знает что…
– Я записал ваши показания слово в слово.
– О каких-то там частях, как вы утверждаете, я не говорил,– упрямо повторил Дунайский.
– Можете оговорить это обстоятельство,– сказал следователь.– Так и запишите, что не упоминали о частях…
Дунайский некоторое время колебался. Затем пододвинул к себе протокол допроса, внимательно прочитал его. Достал свою авторучку и аккуратным почерком вывел: «Слова «части трупа», приписываемые мне следователем Гольстом, я не произносил». Он поставил подпись под этим добавлением и расписался на каждой странице протокола.
– Я могу считать себя свободным? – спросил он, завинчивая колпачок ручки.
– Нет. До сих пор я беседовал с вами как со свидетелем. А теперь предъявляю вам официальное обвинение в убийстве жены Амировой Нины Арефьевны. Прошу ознакомиться с постановлением.
Гольст протянул обвиняемому документ.
– Вы, значит, гнете свое,– усмехнулся Дунайский.– Я не буду читать никаких ваших постановлений… Это провокация!
И хотя лицо его побледнело, на этот раз Дунайский сдержался, не кричал.
– Вы признаете себя виновным в предъявленном вам обвинении?– спросил Гольст.
– Нет, не признаю. И вообще отвергаю какую-нибудь клевету в мой адрес. И протестую!
– Я хочу вас ознакомить с вашими правами в качестве обвиняемого,– спокойно продолжал следователь.
– Перестаньте ломать комедию,– зло бросил Дунайский.– Вы не заманите меня в свои сети.
– Значит, не желаете?
– Не желаю!
– Хорошо. Прошу ознакомиться с заключением судебно-медицинской экспертизы…
Видимо, в Дунайском происходила борьба. Наконец любопытство или какие другие соображения взяли верх. Он стал читать акт судебно-медицинской экспертизы.
– Запомните,– сказал он с иезуитской усмешкой,– я читаю этот документ не в качестве обвиняемого, как вы выразились, а просто… Из чисто профессионального интереса…
