Мария Жукова-Гладкова - Тайны старого Петербурга
Сережка протянул ручонку к автомату, его владелец не решился оттолкнуть ребенка или не ожидал от него никаких неприятностей. Что ж тут такого – простое мальчишеское любопытство. Молодец сам недавно вышел из Сережкиного возраста. Мой сын со всей силы двинул ногой в пах демонстратору и выхватил из его рук автомат. Я, практически одновременно с ребенком, врезала ногой по причинному месту тому соколу, что провожал меня на кухню. Дополнительного приглашения другим жильцам нашей коммуналки не требовалось.
Иван Петрович совершил гигантский прыжок и рухнул на вскинувшего автомат молодого господина, подпиравшего стену. Табуретки, на которых только что восседали наши жильцы, мгновенно опустели. Приговаривая, что он этим мерзавцам покажет, как пугать честных людей, раненый Вася метнулся на помощь Сережке, и они на пару принялись дубасить блондина. Вооружившись скалкой, ко мне подлетела Ольга Николаевна и со всей силы огрела по голове воющего провожатого, уже выронившего пистолет (автоматы были только у двоих) и державшегося обеими руками за самое дорогое. После второго удара скалкой молодец отключился, с грохотом рухнув на пол. Я быстренько подхватила пистолет. С ним спокойнее.
Затем Ольга Николаевна все с той же скалкой бросилась на помощь Ивану Петровичу, не пожалевшему для противника недопитую бутылку какой-то своей бодяги, – просто бутылка оказалась под рукой у дяди Вани (они у него почти всегда оказываются под рукой, но в этот раз ее наличие оказалось как нельзя кстати). Бутылка разбилась, но на пуленепробиваемом лбу молодца только лопнула кожа. Ольга Николаевна приложилась по тому же месту скалкой – и это возымело больший эффект, чем бутылка. Затем младшая из сестер Ваучских приложилась для порядка и ко лбу третьего молодца, с которым в общем и целом уже разобрались Сережка с Васей. Победа осталась за нами.
Анна Николаевна тоже не сидела сложа руки. Восьмидесятипятилетняя женщина сумела быстро подхватить автомат, вырванный Сережкой из рук врага, и тут же направила его дуло в лоб сидевшему за столом мужчине. Как я успела заметить краешком глаза, Анна Николаевна умела обращаться с оружием; потом, расправляясь с доставшимся мне противником, я услышала, как старшая Ваучская прошипела, обращаясь к незваному гостю:
– Сиди и не рыпайся. Я этот город в Великую Отечественную защищала, в госпитале работала, на крышах дежурила, зажигательные бомбы тушила, а уж за свою квартиру и своих родных тем более постою.
Ни у меня, ни – главное – у Боровичка, которому в лоб было направлено дуло, сомнений в том, что Анна Николаевна осуществит свою угрозу, если он «рыпнется», не возникало.
Жильцы нашей квартиры сражались с гораздо большим, чем молодые охранники, ожесточением. Еще бы: защищали свой живот, свою квартиру и, не исключено – оставленное в ней предками Ваучских богатство. Поэтому мы и победили.
Кухня представляла собой поле боя после героического сражения, проходившего практически в каждом углу с использованием всех подручных средств. К урону, понесенному нами во время пожара, добавился урон, понесенный во время схватки. Он, конечно, был значительно меньше – несколько разбитых тарелок и одна сломанная табуретка, но на непрошеных гостей и этого было жалко.
А они вообще оказались не готовы к битве не на жизнь, а на смерть. Наверное, мальчики расслабились от сытой и спокойной жизни. Ходили себе с автоматами по улицам, пугали мирных жителей, да и в нашей квартире никак не предполагали встретить достойное сопротивление со стороны старушек, одиннадцатилетнего ребенка, молодой женщины и раба зеленого змия Ивана Петровича.
Мужчина, сидевший за столом, продолжал попивать кофеек, невозмутимо наблюдая за сражением. Он принял как факт угрозу Анны Николаевны – не дергался, не участвовал, не комментировал. Наверное, ему было просто интересно. Ну, например, узнать кое-что о человеческих возможностях в экстремальной ситуации.
Итак, мы вышли победителями, правда, у Васи начала кровоточить рана, и Анна Николаевна увела его на перевязку, передав свой трофей младшей сестре. Иван Петрович повесил на шею второй автомат и временно покинул помещение. Вернулся с веревкой и связал ею соколов, в настоящий момент лежавших в отключке от окружающего мира. Сережка ему помогал. Кот носился по кухне, перепрыгивая через лежащие тела. Ольга Николаевна подсчитывала ущерб, нанесенный нашему дому. Я же утерла пот со лба и плюхнулась напротив невозмутимого Боровичка. Пистолет из рук я так и не выпустила.
– Вы бы хоть представились, – попросила я.
– Валерий Павлович Белоусов, – чуть наклонил голову Боровичок. Ну и нервная система!
– Очень приятно, – сказала я.
Валерию Павловичу было тоже очень приятно познакомиться с мужественными жильцами нашей квартиры, продемонстрировавшими ему, что он зря платит деньги молодым дармоедам. Кивнув в сторону лежавших рядком юношей, Валерий Павлович поинтересовался, не думаю ли я переквалифицироваться, например, поработать в охране. Женщины-телохранительницы входят в моду.
Я не думала и попросила сообщить, зачем Валерий Павлович пожаловал в нашу скромную обитель. Боровичок признался, что его интересовали не постоянные жильцы, а временно поселившийся у нас художник. Если господин художник покинет квартиру вместе с Валерием Павловичем, то все претензии к нам с его стороны будут сняты.
Я расхохоталась.
– Ваши претензии к нам? – переспросила я и обвела рукой поле боя. – А кто нам компенсирует урон, нанесенный вашими сотрудниками? А также моральный ущерб?
Ольга Николаевна тут же сообщила, какова стоимость побитых тарелок, сломанной табуретки, и добавила сюда примерную стоимость ремонта после пожара.
Валерий Павлович молча выслушал Ольгу Николаевну. Как только она закончила, вытащил из кармана брюк толстый бумажник, отсчитал пять стодолларовых купюр и молча положил на стол.
– Компенсация за нанесенный ущерб, – сказал он с серьезнейшим видом. – Материальный и моральный.
Мы с Ольгой Николаевной переглянулись. Сережка с Иваном Петровичем временно прекратили свое занятие (Иван Петрович по ходу дела обучал Сережку морским узлам – дело нужное и всегда может пригодиться) и тоже взглянули на незваного гостя.
Я, как полномочный представитель нашей квартиры, отряженный для ведения переговоров с враждебной (или, может, теперь, наоборот, дружественной?) стороной, спросила:
– Что вы все-таки хотите? Вернее, хотели, когда шли сюда…
– Я же сказал: художника, – удивился Валерий Павлович нашей непонятливости.
– А поточнее, – попросила я.
Валерий Павлович призадумался. Дело казалось мне очень темным. Ольга Николаевна также села за стол. Через несколько минут подключились и Иван Петрович с Сережкой. Пятьсот баксов стодолларовыми купюрами лежали посреди стола. Мы к ним пока не притрагивались.
– Вы в курсе, что у меня украли большую партию товара? – спросил наконец Валерий Павлович, обводя взглядом нашу компанию.
Мы не посчитали нужным это скрывать.
– Художники должны компенсировать мне ущерб, поскольку они виноваты.
Мы дружно постарались убедить Валерия Павловича в обратном, придерживаясь версии, представленной Васей. Валерий Павлович с грустью покачал головой и заявил, что Васе и его товарищу, несомненно, очень хорошо заплатили конкуренты Валерия Павловича, чтобы вот так кинуть его, бедного. Валерию Павловичу нужно только точно выяснить, кто это так постарался, а там он уже будет действовать своими методами, резервами и средствами. Мы же, конечно, не думаем, что Валерий Павлович спустит на тормозах потерю товара и, соответственно, денег. Узнать же, кто именно такой нехороший, можно только от Васи. К великому сожалению Валерия Павловича, наша компания не может назвать ему имена воров. То есть Вася нужен ему в любом случае: и для отработки, и для поиска негодяев.
– А почему вы пришли с таким сопровождением? – поинтересовалась я, кивая на лежавших рядком молодцев.
Валерий Павлович всегда ходит в сопровождении охраны, как он нам признался; правда, теперь ему придется сменить телохранителей: мы доказали ему никчемность тех, кому он доверял свою жизнь. А потом, он не мог знать, кто засел в нашем доме. Мы могли еще не перебраться обратно после пожара, а нашу квартиру могли тем временем занять те, кто и действовал против несчастного Валерия Павловича.
– А сгорел-то кто? – подала голос Ольга Николаевна.
Валерий Павлович пожал плечами и заявил, что его это совершенно не волнует.
Жильцы нашей квартиры никак не могли понять, почему Валерий Павлович решил держать свою продукцию на последнем – пусть и нежилом – этаже обычного дома. Неужели у него нет офиса или какого-нибудь склада? Ведь он, насколько мы поняли, занят в похоронном бизнесе, не так ли?
Боровичок подтвердил род своих занятий, а также объяснил, что конторка у него совсем маленькая, а складских помещений при ней не имеется. Есть лишь демонстрационный зал. Наших жильцов они своей продукцией не пугали: все заносили и выносили только в ночное время. Кто-то из нас что-то видел? Нет. Кто-то из соседей жаловался? Тоже нет. Валерий Павлович специально выбрал наш дом и наш двор. Парадное во двор выходит только одно – наше. Он изучил список жильцов и не нашел ни одного, склонного к ночным гуляниям. Все или еще не вошли в тот возраст, или уже вышли. Жильцы другого подъезда сюда не заглядывают. В магазине на первом этаже ночью никого нет. С двух сторон к нашему дому примыкают глухие стены других домов без единого окошечка, напротив здание, занимаемое «Жар-птицей», причем опять же черный ход. Клиенты ночного клуба приходят туда не для того, чтобы ночами из его окон глазеть. Тем более все окна, выходящие в наш «колодец», глухо зашторены. Наши жильцы тоже не особо балуются этим занятием по ночам – да и Валерий Павлович всегда машину подгонял к самому парадному. Художникам работа, можно сказать, на дом привозилась. Кому плохо-то было?
