Анна Литвиновы - Пальмы, солнце, алый снег
Алена, молодой специалист, 215-й день
Как ни называй отель – хоть элитным, хоть «концептуально новым», – а все равно гостиница. То есть покоя в ней не ищи – несмотря на ковры и двери с шумоизолирующими прокладками.
По крайней мере, в несуразное время, в пять утра, я проснулась оттого, что в коридоре имел место явный дебош.
Сначала – громкий женский вскрик… потом – торопливые шаги… ага, стучатся – кажется, в соседний номер… а теперь и в мою дверь. Ну что, право, за наглость!
Глаза не открывались. В предыдущий день я явно перестаралась с оздоровлением организма. Две долгие прогулки, ранним утром и перед ужином, мегазаплыв в бассейне и даже (после долгих телефонных препирательств с моим гинекологом) косметический массаж лица и лечебная маска для волос. Плюс активное обжорство (как не объедаться, если на завтрак и обед – халявный шведский стол, а на ужин жарят восхитительные отбивные?) и бурные морковносоковые возлияния.
Так что в сон вчера вечером я просто провалилась и даже, противу обыкновения, не слышала, как колбасится в животе Пузожитель.
И вот, называется, дали отдохнуть – ломятся в дверь, считай, посреди ночи (а у кого повернется назвать утром пять часов зимнего дня?!).
Натягивая халат и шлепая к входной двери, я ни капли не волновалась. Потому что была уверена: шумят вовсе не потому, что что-то реально случилось. А вот перепить и под градусом побуянить – это вполне в духе постояльцев крутого отеля. Тут, по-моему, из паинек только я одна. А остальные постояльцы, как я наблюдала в ресторане, налегают на коньячок с коктейлями ого-го-го как. И просто свинство со стороны местной службы охраны, что не пресекли хулиганство в зародыше, а допустили его в корпус, где отдыхает после долгого тяжелого дня беременная женщина.
– Ну, сейчас я вам устрою! – бормотала я, распахивая дверь.
За два дня, что провела вне офиса, я уже соскучиться успела, что втыки некому давать.
Но едва увидела, кто шумит, как гневные слова тут же замерли на языке.
По коридору металась Ярослава – та самая, что вчера за завтраком читала мне мораль насчет концентрированных соков.
Я встречала ее и в обед, и за ужином, но за мой столик она больше не подсаживалась – ей было не до меня, не до скучной беременной особы. Потому что теперь ее сопровождал юный красавчик, она активно кокетничала с ним и выглядела, кажется, еще моложе, чем утром.
…Но сейчас от былой красоты не осталось и следа.
Я в ужасе смотрела на бледное, будто обсыпанное мукой, лицо. На глаза в черных рамочках теней. И на кровь, запятнавшую ее одежду и руки.
– Наконец-то хоть кто-нибудь!.. – выкрикнула она, когда я открыла дверь.
Но, едва завидев – и узнав – меня, отрезала:
– Идите к себе!
Ледяным, безапелляционным тоном. Наверное, она в шоке.
Я бросилась к ней:
– Ярослава, что случилось?
– Я сказала: вернитесь в свой номер!!!
Теперь в ее голосе звучали явные истеричные нотки.
Спокойствие. Только спокойствие. Как там сотрудники службы спасения говорят?
– Пожалуйста, не волнуйтесь. Я помогу вам…
– Только не вы, – отрезала она. – Впрочем… позвоните из своего номера на рецепцию. Скажите, что у меня, в триста втором… – Ярослава запнулась. И вдруг неожиданно и горько разрыдалась.
Ну а я – после такой-то преамбулы! – вернуться в свой номер просто не смогла. И любопытно, и страшно, и в груди такой приятный, давно забытый холодок, как когда по встречке обгоняешь – теперь-то, в связи с беременностью, я все свои гоночные опыты давно прекратила…
И я решительно обогнула рыдающую Ярославу, быстро, насколько позволял живот, промчалась по коридору – и ворвалась в триста второй номер.
С ходу в коридоре и комнате ничего страшного в глаза не бросалось. Почти такой же номер, как у меня. Синий в зеленые ромбики ковролин на полу, мебель «под красное дерево», эстампы «под Малевича» на стенах…
– Стой, психопатка! – услышала я крик в спину.
Ярослава перестала рыдать и явно собиралась вытолкать меня из номера. Да что здесь такое произошло?! Я резким движением распахнула дверь в ванную комнату.
И почувствовала, как в животе в ужасе трепыхнулся малыш. А в мое собственное сердце будто загнали ледяной булыжник.
В джакузи лежал мужчина. Его тело выгнулось в смертельной истоме, рот искривлен, глаза пусто и горестно уставлены в потолок. А вода в ванне – пурпурная, точно такого же цвета, как вино, бокал которого я позволила себе вечером.
Мужчину я узнала – это был тот самый юный красавчик, которого весь прошлый день кадрила Ярослава.
А она сама, поняв, что выгонять меня уже поздно, встала за моей спиной и прошептала:
– Это Антон, – и добавила непонятное: – Он убил себя. Точно так же, как убил свою мать.
Пятью часами позже
Вот тебе и отдых! Вот тебе и элитный отель с дорогущей путевкой! Да я даже когда в офис ходила, и то утомлялась гораздо позднее, к обеду. А сейчас – всего-то десять утра, а я уже без сил. Только и остается рухнуть в кровать… закрыть глаза, начать проваливаться в сон… и в ужасе подскочить, потому что вдруг видятся мертвые, тупо уставленные в потолок глаза Антона.
И как мне, беременной, успокоиться?! Даже валерьянку – и ту нельзя. И сигарету от нервов не выкуришь. Не говоря уже о коньяке для расслабления.
Мне пришлось – и никаких скидок на беременность – выдержать долгую беседу с милицейским чином, причем вел он себя навязчиво и нагло. Как ни пыталась я ему втолковать, что с Ярославой мы едва знакомы, а Антона я и вовсе не знаю, но все равно два часа из жизни пропали. Вычеркнуты под бесконечные, въедливые вопросы:
– А почему Ярослава постучалась именно в ваш номер?
– Не знаю. Она вроде во все номера стучалась, но только я ей открыла.
– И что было дальше?
– Она попросила меня вызвать службу охраны.
– А что вместо этого сделали вы?
И мои бесконечные покаяния: простите, мол, любопытную. Что бросилась в номер. Что наследила на месте происшествия. И что от вида этого происшествия мне самой стало так плохо, что примчавшийся врач первым делом кинулся не к Антону, а ко мне, щупать пульс и совать в нос нашатырь…
Но хотя и чувствовала я себя реально плохо, а разговорам, что вели между собой представители следствия, исправно внимала. Тем более что менты, мужики, меня совсем не стеснялись, говорили обо всем без купюр.
Я уже давно заметила: для мужчины беременная женщина (если это, конечно, не жена и не любовница) – нечто вроде мебели. Нечто бесполое, безмолвное и бесполезное. Потому можно при ней и между ног, пардон, почесывать (честное слово! Пока пузо не появилось, ни разу не видела, как мужчины это делают, зато теперь насмотрелась в избытке!). Ну а уж говорить о чем угодно, без всяких скидок на женские уши, – это и вовсе святое…
И сначала мне было обидно, что мужики, нимало не стесняясь меня, обсуждают и свои сексуальные похождения, и своих дам, а потом я решила: нужно использовать эту особенность мужской психологии себе во благо. Пусть болтают, а я, как тот кот Васька, слушаю да ем!
Ну а уж тут еще интереснее, когда мужчины, не стесняясь тебя, говорят не про мимолетную интрижку, а про настоящее самоубийство – эффектное, с ванной, наполненной кровью, я такие прежде видела только в кино…
Предварительный вердикт и доктора, и милицейских был такой: Антону никто не помогал. Об этом на первый взгляд говорили и положение тела, и швейцарский перочинный нож, вывалившийся из его правой руки, и отсутствие следов насилия.
Что ж, обычное дело: не выдержали нервы, у молодых, но чрезмерно зацикленных на карьере офисных работников это бывает.
Только Ярославу жаль: уж слишком это самоубийство по отношению к ней получилось иезуитским.
Я слышала, как мент ее пытал: «Неужели вы не заметили, что Антон находится в депрессии?..» А она упрямо отвечала: Антон, мол, ей показался абсолютно нормальным. И депрессии у него никакой не было, вполне адекватный, веселый парень, со своими, конечно, тараканами в голове – так у кого их нет? Да и вообще: она спать с ним в эту ночь не планировала. И расстались они, всего лишь обменявшись поцелуями. По обоюдному, как она сказала, согласию: «Ведь гораздо интереснее, когда у отношений остается перспектива, правда?»
– Ну, и каким же образом Антон оказался в ванной комнате вашего номера? – не отставал милицейский чин.
И Ярослава, глотая слезы, рассказала: она уже легла, когда вдруг, сильно после полуночи, Антон постучался в дверь ее номера. Слегка нетрезвый, чуть более, чем вечером, возбужденный. В руке – бутылка коньяка, дорогого, но уже начатая. Как-то, в общем, все скомкано… Она удивилась, а Антон сказал, что понял: он не может ждать до завтра.
– И я… я призналась, что тоже не хочу ждать. И пустила его… – поникла Ярослава.
