Алена the-mockturtle - Вивараульчеги
Обзор книги Алена the-mockturtle - Вивараульчеги
"А что это вы тут делаете?"
"Люди могут пить вместе, могут жить под одной крышей, могут заниматься любовью, но только совместные занятия идиотизмом могут указывать на настоящую духовную и душевную близость" (C) chukotkasun.
1. Начало...
Последние три дня филологесса А., пребывая в чОрных пучинах осенней депрессии, продуктивно занималась идиотизмом в ЖЖурнале lizzik.
Поводом послужили две ни в чем не повинные фотографии, на основании которых у нас сочинилась очень печальная история.
Все началось с того, что Фидельчег всю жизнь любил космонавтов, и те, как правило, отвечали ему взаимностью. Особенно Белка и Стрелка, с которыми он познакомился в Звездном городке во время первого визита в Советский Союз.
И потому, увидав среди делегатов хренадцатого съезда первую советскую женщину-космонавта Валентину Терешкову, Фидельчег ужасно обрадовался.
Он даже перестал обстреливать жеваной бумагой сидевшего неподалеку Муаммара Каддафи, который ни хрена не понимал по-русски и от скуки рисовал в блокноте верблюдов.
(здесь lizzik вдохновилась чОрной депрессией филологессы А. и Муаммаром Каддафи, рисующим верблюдов)
Остаток заседания Фидельчег лихорадочно причесывал бороду и полировал звезду Героя носовым платком, взятым напрокат из карманов ничего не подозревавшей польской делегации.
В перерыве он набрался смелости и попросил у Терешковой автограф:
Первая в мире женщина-космонавт была слишком хорошо воспитана, чтобы переспрашивать у этого странного бородатого типа, кто он, собсно, такой. Вместо этого она решила положиться на женскую интуицию и написала в фидельском блокноте: "Дорогому товарищу Хомейни с коммунистическим приветом, Валя".
А потом еще медальку с кинтеля открутила. И прикрутила Раульчегу. Ни за что ни про что:
«И когда только успела? А еще первая в мире женщина-космонавт!» - мрачно размышлял Фидельчег, ковыряя пальцем дырку, образовавшуюся в кителе на месте медальки («Пять лет без венерических болезней в боевой обстановке»). На соседнем ряду Муаммар Каддафи рисовал в блокноте унылый африканский ландшафт. На спине у ливийского лидера красовалась корявая надпись «У кого нет коня – все садитесь на меня», выполненная шкодливой рукой вождя кубинской революции в технике мелом по пиджаку.
«И причем тут Хомейни? – страдал Фидельчег, от нечего делать вырезая на подлокотнике депутатского кресла букву зю. – Он вообще не из соцлагеря, и вовсе я на него не похож. У меня и чалмы-то нет!»
С этой здравой мыслью он скосил глаза направо, туда, где Валентина Терешкова, первая в мире женщина-космонавт, непринужденно щебетала о чем-то со вторым секретарем ЦК Компартии Кубы товарищем Раульчегом штоп его Кастро. На лацкане раульского пиджака красовалась свежескоммунизденная у Фидельчега медаль.
«Ладно, сволочь. – мстительно думал Фидельчег. – Домой приедем – все припомню…»
Что касается Терешковой, на самом деле ею двигали самые светлые побуждения.
Ведь у Фидельчега было целых две звездочки, а у Раульчега ни одной. И Валентина Владимировна, как первая в мире женщина-космонавт, не могла смириться с такой несправедливостью. Тем более что в противном случае Раульчег остался бы вовсе без медалек, а Фидельчегу, наоборот, пришлось бы возить парадный мундир на тележке.
Но Фидельчег этого не знал и ужасно расстроился. Особенно когда увидал, как в перерыве между заседаниями Валентина Владимировна со словами «У кого это, интересно, ума хватило» стирает с пиджака Муаммара Каддафи высокохудожественное граффити.
«Ахтак! - подумал Фидельчег. – Ахвотвыкак!» И решил всем назло стать хорошим. Даже кнопки с кресел египетской делегации смахнул. Даже веревочки в проходах к трибуне отвязал. Даже Раульчегу подзатыльник не отвесил, а только плюнул за шиворот жеваной ириской. И остаток заседания сидел смирно, старательно конспектируя речи выступавших.
Но первая в мире женщина-космонавт Валентина Терешкова этой разительной перемены не заметила, а напротив, понеслась с причитаниями отстирывать раульчегов пиджак. Да еще, пробегая мимо Фидельчега, сказала: «Здравствуйте, товарищ Ганди».
Тогда Фидельчег обиделся окончательно и решил вечером на банкет не идти. И не пошел. Вместо этого он вернулся в гостиничный номер и написал Валентине Терешковой большое прочувствованное письмо.
«Здравствуйте, товарищ Терешкова! – высунув от усердия кончик языка, царапал Фидельчег. – Пишет вам Первый секретарь ЦК Компартии Кубы, Герой Советского Союза и почетный доктор права Московского государственного университета Фидель Алехандро Кастро Рус».
Здесь Фидельчег ненадолго задумался, меланхолически жуя колпачок шариковой ручки.
«Не то чтоб я хвастаюсь, - продолжал он минуту спустя, - но вы меня вечно с кем-то путаете, хоть, наверное, не со зла, а исключительно в силу природной забывчивости, тем более что где уж нам, убогим, мы в космос не летали и все такое».
При мысли о том, что его могли спутать с Хомейни или с кем похуже, Фидельчегу стало очень жалко себя. Он сунул недописанное письмо в ящик стола, плюхнулся на жесткую гостиничную койку и загрустил.
„Раульчег, скотина, небось за двоих на банкете жрет, а я тут пропадай. – злобно думал Фидельчег. – Вот помру с голоду – шиш ему будет, а не революция”.
И тут в дверь постучали. Громко и отчетливо.
- Войдите. – сказал Фидельчег максимально умирающим голосом.
На пороге стояла Валентина Терешкова, первая в мире женщина-космонавт.
- Вам плохо, товарищ Кастро? – участливо спросила Терешкова. - А я вам тут пирожков принесла…
2. И еще немножко идиотизма. Арт-терапии, то есть.
В основе нижеприведенного мозгоедского прогона лежит пророческое высказывание знатного отечественного фиделевода personilla: "Да Рауль, наверное, всю жизнь мечтал, когда же братца удастся куда-нибудь сбагрить".
Желающим сохранить душевное здоровье в неприкосновенности под кат лучше не лезть, а взамест подумать, как бы мне переслать, по возможности оперативно и без эксцессов, ящик халвы нашей чудесной кубинской подруге Нюрке Эрнандес :)
1.
Всю сознательную жизнь Раульчег мечтал сбагрить куда-нибудь старшего брата. С пятого класса ходил за ним по пятам и подзуживал:
- Фидельчег, а Фидельчег, а давай Монкаду штурманем!
- Некогда мне. - пыхтел Фидельчег. - Я к баскетбольному матчу на кубок школы готовлюсь!
- Да нуегонаф, твой баскетбол. – агитировал Раульчег, с отвращением выуживая из-под кровати очередной фидельский носок, завалявшийся там с прошлогоднего районного первенства. – Мячиком в корзину любой дурак попадет, а вот в тюрягу по политическим мотивам…
В конечном итоге Фидельчег сдался. Он бросил спорт и засел готовить революцию.
Свободное время Фидельчег посвящал еде. Горы грязной посуды громоздились в бунгало на ферме Сибоней, навевая Раульчегу нехорошие ассоциации со Сьерра-Маэстрой.
- А в тюрьме сейчас ужин! Макароны! - хныкал Раульчег, отдирая от сковородки остатки фирменной фидельской яичницы на двадцать восемь желтков с помидорами. – Так я не понял, мы Монкаду штурмуем или нет?
Последние слова он произносил особенно громко, с расчетом на батистовских шпионов, которые болтались под окнами, прикидываясь сельскохозяйственным инвентарем.
- Отвали. – сердился Фидельчег, вдохновенно двигая по столу вареные картофелины. Мелкие символизировали революционеров, а крупные – гарнизон Монкады. С учетом того, что убитых врагов Фидельчег немедленно съедал, штурм обещал быть затяжным и кровавым.
Двадцать пятого июля картошка кончилась, а Раульчег объявил сидячую забастовку и продолжал ее до тех пор, пока Фидельчег не согласился штурмовать Монкаду прямо завтра.
Назавтра штурм с треском провалился, и Раульчега наконец-то посадили в тюрьму.
В тюрьме Раульчег с наслаждением хлопнулся на койку и приготовился провести в таком положении лучшие пятнадцать лет жизни.
- Фидельчега не поймали? - спрашивал он у надзирателей перед отбоем, и, услышав отрицательный ответ, погружался в крепкий здоровый сон.
Поначалу все шло хорошо. До обеда арестанты загорали на тюремном дворе, а по вечерам азартно забивали козла.
Через месяц в тюрягу привезли Фидельчега, и счастье кончилось.
Первым делом Фидельчег застолбил себе место у тумбочки с продуктами и обратился к сокамерникам с речью.
- Компаньерос! – сказал Фидельчег. – Я немало побился головой об Канта и пришел к выводу, что дуться в двадцать одно на компот недостойно революционера. С завтрашнего дня начинаем новую жизнь. До обеда будем изучать диалектический материализм, а по вечерам – политэкономию.
„Да ёшкин пень, откуда ж ты взялся”, - подумали монкадисты, а вслух сказали: „Вива ля революсьон!”
