Лариса Соболева - Одна жена – одна сатана
– Готово. Грести сам буду.
Они менялись местами, когда вдруг сверкнула молния, будто рядом с лодкой произошел разряд, Панасоник в плащ-палатке образца сорок третьего года прошлого века чуть не упал в воду, запутавшись в полах:
– Ой, е!.. – Раздался оглушительный раскат грома, Панасоник съежился. – Е-мое! Греби, Юрьич, а то по нам врежет. Ишь, непогода разгулялась. Катер не жалко бросать?
– Жизнь дороже.
Валерьян Юрьевич потер ладони о колени и взялся за весла. Вокруг плескалась и подпрыгивала вода, как живая, на дне лодки образовалась лужа, а ему стало весело, он с воодушевлением работал веслами. Вскоре огни на катере растаяли в завесе ливня, Панасоник же, вглядываясь в берег, который надежно укрывала стена дождя, попросил:
– Ближе подгреби, а то не видать ничего. Лодку я взял за стольник, у меня своей нету, поставить ее надо на место. А мы пешком через верх отправимся.
– Почему через верх?
– Не пройдешь берегом, камышом все заросло, за ним крутой подъем в гору, а тропок там нет, только сразу за лодочной станцией. Греби, греби, ага. Я скажу, куда причалить. Ты по кладбищу ночью не ходил?
– Нет.
– А придется. – Панасоник засмеялся и закашлялся одновременно.
7
Марат втягивал голову в плечи во время сверкания молний и раскатов грома, потом бурчал, мол, все люди как люди, у теликов сидят, в такую погоду хороший хозяин собаку на улицу не выгонит, а им неймется. Лиля переодевалась в наряд призрака, игнорируя бурчание, нацепила черную маску на лицо, накрылась курткой и смело вышла под дождь, приказав Марату:
– Свет в салоне не включай.
– Хочешь, чтоб я умер от ужаса?
– Наоборот, – невинно улыбнулась она. – Покойники выйдут из могил и не заметят тебя, мимо пройдут.
Хихикнув, Алик последовал за ней. Блуждая по кладбищу, Лиля выбрала самую высокую точку – надгробие с огромным каменным крестом, после чего встала с Аликом под дерево в ожидании путников. Не мокнуть же зря под ливнем.
– Подсветку взял? – спросила она.
– Какая, к черту, подсветка? Хочешь, чтоб на тебе замкнуло? Молнии сверкают, вот тебе вся подсветка, так даже натуральней. Кстати, во время грозы под деревьями нельзя стоять, чаще всего молнии попадают в деревья.
– Думаю, молнии обходят стороной это место, в отличие от людей.
Оба рассмеялись.
Когда Валерьян Юрьевич с Панасоником поднимались по склону, навстречу им двигались два молодых человека с цилиндрическими рюкзаками за плечами. Тот, что шел вторым, всю дорогу недовольно бубнил, словно старая бабка:
– Неподходящее время ты выбрал. Что мы там разглядим? Ни хрена, вот попомнишь. В ненастье окна закрывают наглухо, носа не высовывают...
– Заглохни, – беззлобно бросил через плечо первый, продолжая путь. – Самое подходящее время для разведки – непогода.
– Следы только оставим... Ноги глубоко проваливаются в грязь.
– Ливень смоет, – бросил через плечо первый. – Посмотрим на расположение, а повезет, так и закончим дело. Иди за мной, я знаю, что делаю.
– Че ты раскомандовался? – завелся второй. – Чем тебе не нравится сухая погода?
Терпение у первого кончилось, он остановился, повернулся ко второму, казалось, он сейчас врежет партнеру, но ничего подобного не случилось. Его флегматичный голос перемежался с раскатами грома:
– Тем, что подобраться близко не сможем. Риск большой: в хорошую погоду кто-нибудь обязательно вылезет из дома подышать свежим воздухом, а сегодня гуляй кругом, хоть по крыше – никто носа не высунет, тут ты прав. Не забывай, он теперь никуда не выходит. Нам остается сделать его прямо в гнезде. А чтоб второй раз не ошибиться, надо присмотреться к усадьбе, пошастать там, все входы и выходы разведать, где и какие деревья растут, а также вычислить, откуда удобней пустить пулю наверняка. Идем, погодка нам в помощь.
– Ладно, Гаррик, тебе видней, – тронулся в путь второй. – Ну и холодрыга...
– А ты думай о бабках, которые получишь, это согревает.
Яркая вспышка молнии осветила кресты, подернутые из-за дождя дымкой, и кое-где деревца, блестевшие мокрой листвой. Второй снова приостановился:
– Слушай, мы же на кладбище попали. Ты не сбился?
– Нет, так короче. – Первый усмехнулся. – Что, Дрозд, очко сузилось? Не трясись, мертвецы народ спокойный, про нас никому не расскажут.
– Сам не трясись, я ни в бога, ни в черта не верю.
– Это правильно, но верить надо. В судьбу.
– Можно было ближе подъехать, столько топаем...
Не заметив автомобиль в густых кустах сирени, оба прошли мимо, тогда как Марат не дышал в салоне, отчетливо слыша голоса – окно было открыто, до этого он курил. По диалогу и дурак догадался б, что за личности пересекают кладбище и какова их цель, а Марат, слава богу, умом был не обделен. Наплевать на того, кого они хотят «сделать», но в глубине царства мертвецов Лилька с Аликом, чем этим двум романтикам грозит встреча с отморозками, которых вряд ли смутишь дурацкими фокусами?
Голоса потонули в шуме ливня, Марат приоткрыл дверцу и выглянул, высунувшись под естественный душ. Вдаль уходили две внушительные фигуры, да им пара пустяков перебить хребет хоть человеку, хоть медведю, хоть призраку. Проглотив комок страха, Марат достал петарды и дымовые шашки, которые охотники на привидений возили с собой на тот случай, если попадутся непугливые люди, на которых не подействует их представление. Почему-то Алик шашки не взял, то ли забыл, то ли понадеялся на природную декорацию – молнии, дождь, кладбищенский простор. Тут и неверующий в черт-те что поверит. Не захватив фонарика, чтоб его не заметили отморозки, Марат пробирался за ними, спотыкался, под ногами чавкала грязь, а жуть кругом стояла невообразимая...
Алик толкнул Лилю, подпрыгивающую на месте, чтоб согреться:
– Стой! Кажется, идут... Точно, идут!
– Люди? – замерла та.
– Нет, покойники вышли проветриться, – съязвил он. – Фонарик видишь?
– А, вижу, вижу... Ой, и с другой стороны фонарик! (Сверкнула молния). Их двое!
– И с той стороны двое. Толпа, можно сказать.
– Ну, Алик, начнем представление? Ой, весело будет... Чует мое сердце, клиенты к нам повалят толпами.
– Твоими бы устами...
Она сбросила ветровку, отдала ее Алику и, запрыгнув на довольно высокое надгробие, встала за каменным крестом, чтоб ее не сразу заметили. Лиля выжидала, когда четыре человека подойдут на достаточно близкое расстояние, ведь внезапность делает свое черное дело.
– Ни зги не видно, – сетовал Панасоник. – Вот ведь люди, имею в виду тутошние власти, ни одного фонаря не поставили! А народ ходит здеся... оно ж от автобусной остановки напрямки короче, ага. Особенно зимой плохо, темнеет-то рано...
Фонарик в руке Валерьяна Юрьевича вдруг погас, он остановился.
– Батарея села? – осведомился Панасоник.
– Нет. Впереди кто-то идет. Видишь луч?
– А, да-да-да, вижу. Я думал, в грозу никто не пойдет по кладбищу. Может, эти... гробокопатели идут? Говорят, могилы разрывают, ищут золотые зубы у трупов и... ну, там еще чего хорошего. Ага.
– Пошли?
– Ну, пошли, – несмело зашагал Панасоник. – Натоптанная дорожка тут одна... Может, обождем за кустами, нехай пройдут, ага?
– Да нечего нам бояться, – хорохорился Валерьян Юрьевич, правда, он тоже не ощущал себя храбрецом в такой непривычной обстановке.
Вообще-то каждому стало бы не по себе, встреть он ночью на кладбище прохожих, все же не бульвар. А прибавить грозу, превращающую погост в зловещее место, затем на короткий миг в сплошной сумрак, так совсем нехорошо заноет в груди и засосет под ложечкой у самого ярого атеиста. Шелест листвы покажется потусторонним шепотом, а за деревьями почудится по жмурику, караулящему добычу, чтоб утащить ее в преисподнюю чертям на радость.
Парочка молодых людей тоже заметила приближающихся двух странных особей, причем одна из них в балахоне с капюшоном, напоминающем одеяние бессмертной Косой тетки, вторая габаритами – вылитый Голиаф. Оба невольно замедлили шаг, готовясь, если понадобится, к отпору, но в подобных ситуациях реакция замедляется, как у пьяного водителя.
На расстоянии шести-семи метров друг от друга четверка, не сговариваясь, остановилась, словно обе пары ждали, кто соизволит уступить дорогу. Молодой человек по кличке Гаррик вскинул фонарик, полоснув лучом по лицам путников напротив, Валерьян Юрьевич закрылся рукой, потребовав:
– Убери свет.
– Деды, – усмехнулся Гаррик, расслабившись.
Проведя сознательную жизнь в лишениях, как считал Гаррик, он постиг узловой постулат: кто сильнее, тот и прав. Неважно, кто перед тобой, главное – самоутвердиться, ощутить себя человечищем, впрочем, желание это было неосознанным, но присутствовало оно постоянно. Это как психологическая тренировка, поддержка формы, чтоб не закиснуть, не колебаться в ответственный час. А час наступил непредвиденный, удачней не бывает, если б только Гаррик понял, кто именно встретился ему, но... Валерьяна Юрьевича он видел только издали и при свете дня, разумеется, не узнал его в темноте, даже фонарик не помог.
